Саймон Скэрроу - Меч и ятаган
Османы сомкнули ряды и взяли оружие наизготовку. Вперед на полсотни шагов выдвинулась цепочка аркебузиров и уставила на подпорки свои длинные стволы. Прицелившись, они выжидали, когда противник подойдет на приемлемую дистанцию. Затем поднесли тлеющие фитильки к пороховым полкам, и раздался сухой треск залпа с мельканием огоньков и округлыми выхлопами дыма. Расстояние было пока великовато, так что под пулями упали всего несколько человек. Стрелки быстро перезарядили и продолжили огонь — теперь уже результативнее, поскольку ряды противника становились ближе. Потери составляли уже около двух десятков человек; убитые безмолвствовали позади, раненые, как могли, приподнимались и подбадривали товарищей выкриками.
Рядом что-то громко цвенькнуло. Повернувшись, Томас увидел, как один из его людей завалился в седле. Сонным движением он попытался прикрыть ручеек крови, стекающий из-под продырявленного нагрудника, а затем выпустил уздечку и упал, исчезнув среди шагающих копейщиков, которые, не сбавляя шага, обогнули его коня.
Испанцы спустились со склона, откуда до неприятеля оставалось не больше сотни шагов. Турецкие стрелки подхватили свои причиндалы, взвалили аркебузы на плечи и поспешили ретироваться в свой боевой порядок. Дневная жара и едкий пот, от которого слепило глаза, исключали возможность резкого броска. Вместо этого испанцы с медленным упорством шли вперед. Копейщики, накренив оружие, врезались в османский порядок под раскатистый стук и лязг клинков. Завязалась рукопашная. С обеих сторон доносились напряженные вскрики борьбы, взрастая до лихорадочного крещендо.
Направив коня в скопление тюрбанов, конусоидных шлемов и ятаганов, которыми угрожающе взмахивали сипахи, меч Томас держал слегка на отлете, в готовности нанести удар. С первым взмахом он рубанул одного турка по плечу, вовремя выдернув застрявший в кости клинок. Тут же подвернулась следующая цель: рослый темнокожий сарацин, который с хищным кривозубым оскалом саданул Томаса в грудь копьем, продрав сюрко, но напоровшись на нагрудник. Томас отбил вниз древко, а затем концом меча рассек негодяю горло, пришпорив коня и высвободив клинок для дальнейшего боя.
Впереди обозначилась прогалина свободного пространства, и появилась возможность оглядеться. Атакующие вклинились глубоко во вражеский строй. Впереди шли копейщики, которые методично выбрасывали копья в слабо защищенные тела неприятеля и, выдергивая свои смертоносные острия, быстро отыскивали новую цель. Над сражающимися клубилась завеса удушливой пыли, через которую было видно, что кое-кто из турок, не выдерживая натиска, начинает уже пятиться. Томас открыл было рот, чтобы подбодрить копьеносцев, но тут его конь с пронзительным ржанием вскинулся на дыбы, лягнув при этом турка, полоснувшего коня по шее ятаганом. Бросившись всем весом вперед, Томас вцепился в поводья, в то время как раненое животное бешено взбрыкивало, заставляя обе враждующие стороны тесниться, чтобы не попасть под копыта заходящегося в предсмертной пляске животного. Но вот под конем подогнулись ноги, и он, яростно всхрапнув, пал наземь. По счастью, Томас успел выдернуть из стремян ступни и соскочить прежде, чем оказался бы придавлен крупом. Почуяв, что седок больше не тяготит седла, конь люто взбрыкнул и околел.
Томас отступил на шаг и повернулся лицом к туркам. Среди мелькающих в пыли фигур он присмотрел себе двоих янычаров. В ту же секунду заметили его и они; заметили и набросились так, что заколыхались на тюрбанах страусовые перья. Томас вскинул над собой меч, едва успев парировать первый удар — такой силы, что от мощного лязга клинка о клинок посыпались искры. От пружинистого удара онемело запястье, а ятаган отлетел от наплечника. Второй янычар с поднятым ятаганом нетерпеливо приплясывал рядом с товарищем. На ответный удар по первому врагу явно не было времени: конфуз. Томас, повинуясь инстинкту, изо всех сил двинул гардой меча янычару по лицу. Удар пришелся в цель, сломав тому нос и пропоров щеку. Неприятель отшатнулся, а затем неестественно выпрямился — неестественно потому, что из живота у него торчал окровавленный кончик копья. Воин аллаха рухнул на колени и согнулся в позе, похожей на молитвенную, а сзади ему башмаком в спину уперся испанец, который, стиснув от усердия зубы, не без труда выкорчевал свое копье, увязшее в складках одежды.
Поблагодарить было некогда даже кивком: второй янычар уже привстал на носки в готовности нанести удар. На мгновение шум окружающего боя словно отдалился, как будто они вдвоем уединились в некоем частном поединке. Пузырь мнимого затишья лопнул вместе с тем, как в воздухе неистовой дугой сверкнул османский ятаган. Томас шатнулся вбок, наугад ударив туда, где должна была находиться машущая оружием рука янычара. Клинок как будто сам нашел янычару запястье и отсек его. Ятаган вместе с ладонью отлетел на несколько футов и шлепнулся на пыльную землю. Враг с животным воем кинулся на рыцаря и единственной рукой зацарапал по латному воротнику. Резким ударом Томас оттолкнул его и пронзил мечом. Противник упал и заворочался; из раны над сердцем и из обрубленной руки хлестала кровь.
Сквозь пылевую завесу прорвался Ричард.
— Отец! — тревожно воскликнул он. — Вы ранены? Лицо все в крови…
В самом деле, по щеке к углу рта стекало теплое и солоноватое на вкус.
— Пустяки, — устало выдохнул Томас. — Все хорошо.
Подняв меч, он чутко огляделся, но врага в непосредственной близости не было; на расстоянии в пыли мелькали лишь рыжеватые тени, и шум боя как будто утихал.
— Где твой конь? — обернулся он к сыну.
— Застрелен в голову. При падении я еще и потерял меч, ну да вот разжился, — он поднял пику. — Куда нам?
Томас и сам несколько утратил ориентир, а теперь окрестность еще и подернулась пылью. Хотя красноватый диск солнца в небе безошибочно клонился к западу.
— Вон туда. Держись рядом.
Они двинулись на убывающий шум сражения, перешагивая через тела и приостанавливаясь только затем, чтобы прикончить тех из врагов, которые еще могли представлять собой опасность. Пыль начинала понемногу оседать; вот впереди уже приоткрылась местность в направлении залива Святого Павла. Сразу же стало ясно, что турки сломлены. Стаи сарацин оттекали от идущих грозным натиском христиан. Многие бросали оружие и оснастку, чтобы было сподручнее уносить ноги. Испанцы, продвигаясь, без жалости убивали нерасторопных и ослабевших; снисхождения не было ни к кому. В погоню вступили всадники подоспевшего гарнизона Мдины: набрасываясь с фланга, они с грозной лихостью покрикивали, настигая и добивая врага, принесшего на эту землю столько горя и лишений за долгие месяцы осады. Это была уже не битва, а скорее расправа диких, неутолимых мстителей над беспомощными сарацинами. Ни у тех, ни у других не было уже и намека на боевой порядок — так, разрозненные стаи среди голого, изуродованного пейзажа.
Вдвоем с Ричардом они брели по окрестности — через ставшие бесплодными поля, мимо почерневших остовов крестьянских построек, спаленных османами. Доспехи давили гнетущим весом, каждый шаг давался с немалым трудом. Кровь на щеке запеклась; со лба тек едкий пот, и намокшая поддева немилосердно корябала кожу. Наконец мили через три они взошли на небольшой подъем с видом на гавань, куда когда-то, во время оно, прибыл святой Павел, дабы обратить сердца островитян в новую веру мира и всеобщего братства. Только картина, что открывалась взору сейчас, больше напоминала мрачное видение ада.
Османские солдаты оказались прижатыми к прибрежной полосе. Небольшие группки из отчаяния напускались на своих преследователей и бились, бились хотя бы за тот пятачок, на котором стояли. Сотни других забредали в воду и вплавь пытались добраться до своих кораблей, дремлющих на рейде. Между галерами и отмелью озабоченно сновали мелкие суда — баркасы, лодки, — стремясь вывезти как можно больше своих. Между тем к чающим спастись подбирались испанцы и, безжалостно закалывая тех, до кого могли дотянуться, не вполне по-христиански обшаривали их на предмет поживы, а затем бросали и шли к следующим. Не было мирно и у лодок: турки, тесня друг друга, набивались в них так, что удивительно, как те не шли ко дну.
Одна из уже переполненных посудин, гребцы которой веслами отгоняли лезущих, безумно раскачивалась и наконец перевернулась, опрокинув всех в море. Вода отмели приобретала мутно-багряный оттенок, и розоватая пена прибивалась к берегу там, где его нежно полизывали мелковатые волны.
— Глянь-ка туда, — указал Ричард.
Примерно в четверти мили у воды все еще храбро сражался один из отрядов янычаров, числом с сотню. Дрались в основном копьями, а помогала им горстка аркебузиров, с завидным хладнокровием постреливающая в азартно наседающих испанцев. Среди стоящих полумесяцем турок выделялся некто осанистый, в шелковых одеждах и тюрбане с каменьями.
