Вадим Полуян - Ослепительный нож
Евфимия вывела старшего, Меланьица вынесла младшего. Юрий спал, Иван же, протерев глаза кулачками, глянул на бородача-воротника гневно:
- Зачем мешкаешь, холоп?
На высоком крыльце стоял Иван Иванович Ряполовский. В серый снежный час он всё-таки узнал княжича, бросился к нему, обнял, потом узнал и Меланьицу, должно быть, встречал во дворце при княгине-матери, погладил Юрия по беличьему башлыку. Когда ж увидел Евфимию, отступил на шаг:
- Боярышня… Какими судьбами?
- Какими-никакими - не тутошний разговор, князь Иван, - заметила Всеволожа.
- Вестимо, вестимо, - спохватился боярин. - Взойдёмте в терем.
Поднялись на хозяйский верх, пересекли сени. В теплом покое разоблачили детей. Ряполовский прошёл в боковушу с Евфимией и услышал от неё всё, что произошло у Троицы.
- Добро, ты там оказалась. Урядлива в батюшку! - хвалил он боярышню.
В хозяйском покое собралась вся семья: брат Дмитрий, брат Семён с подружиями. Не было лишь Андрея, коего достаточно хорошо узнала Евфимия под Белёвом, где он сложил воеводскую голову.
Рядом с маленьким Иоанном стоял его сверстник, сын Ивана Ивановича, названный в честь дяди Семёном. Видать, только встал с постели. Белая сорочка до пят. Держит именитого гостя за руку.
- Сведи-ка на опочив, - повелел Иоанн. Меланьица с Юрием, подружил старшего Ряполовского Марья удалились вслед за детьми. Евфимию окружили жены Семена с Дмитрием. С расспросами, ахами, охами повели обиходить по достою с дороги, приготовить к трапезе, отдыху…
Раина, провожая глазами маленьких Ряполовского с Иоанном, побратни держащихся за руки, прошептала в ухо боярышне:
- Шествуют ангелочками, а превратятся в мужей - один другому голову срубит.
- Ты што? - шикнула Евфимия. - Не мели-ка вздор. Кто кому срубит?
Лесная дева смолчала, чтоб не привлечь вниманья хозяек. Всеволожа и без её ответа догадывалась, кого имела в виду Раина, как будущего головосека[13].
В столовой палате за утренней трапезой продолжились те же расспросы, о том же да сызнова. На сей раз более говорили жены, мужи обдумывали последствия.
- Тут нам не отсидеться, - молвил Иван Иванович.
- Боярово разве крепость? - согласился Дмитрий Иванович.
Семён Иванович предложил:
- Вооружимся, соберём людей, сколько сможем, и - в Муром. Тамошний кремник не по зубам Шемяке.
Старший из Ряполовских согласно приговорил, словно припечатал:
- Затворимся в Муроме!
По выходе из столовой палаты начались сборы.
Особый разговор был у старшего Ряполовского с Карионом Бунко. Уединились в истобке. Вышли - Карион напряжённый, Ряполовский довольный.
- Этот бывший кремлёвский страж - с нами! - объявил братьям князь Иван.
- Обережь небольшая, а всё лишняя сила, - обрадовался Семён.
Перед тем как спускаться к возкам, Иван Иванович сказал Всеволоже:
- Уж ты облачись в девью сряду. Воев у нас достаточно.
Ехали весь день. Путь выбирали окольный. Ночевали в глухом сельце. Быть бы в Муроме к следующему вечеру, да снег пошёл густо. Дороги стали пуховыми. Кони под понукальцами, фыркая, тут же переходили на шаг. Пришлось дважды заночевать. На третий день повечер увидели стены Мурома. Евфимия здесь не была ни разу. Посад невелик, кремник мал. А взглянешь на него и подумаешь: крепкий орешек!
Наместник муромский, князь Василий Иванович Оболенский, потомок святого Михаила Черниговского, верный воевода Василиуса, встретил по-дружески, разместил по-княжески. Дети, истомлённые долгой тряской, заснули, едва поев. Вскоре за ними последовали и взрослые. Лишь князь Иван долго соборовал с братьями и Оболенским. Должно быть, обговаривали возможность осады.
Поутру, едва сели за трапезу, князь Оболенский начал расспрашивать Всеволожу о гибели своего брата Глеба, наместника в Великом Устюге, убитого Косым. Кое-что уже знал от спасённого тогда Евфимией Андрея Голтяева, теперь хотел узнать больше. Рассказав о страшных днях, боярышня поспешила перевести речь на недавний успех самого Василия Ивановича под Рязанью, где он разгромил Мустафу с отрядом татар-алчебников. Челядинец прервал беседу:
- Человек из Москвы со срочным понадобьём к князю Ивану Иванычу Ряполовскому!
- Зови к трапезе, - велел князь.
Принявший достойный вид московлянин вошёл, поздравствовался и назвался:
- Парфён Бренко.
Иван Ряполовский, сморщив лоб, вспомнил:
- Боярин Василия Ярославича?
- Так, княже. Это я, - подтвердил подданец Боровского, государева шурина.
Его не поторопили с рассказом, дали насытиться. Чуть пожевав и пригубив, он выпрямился на лавке, сам поспешил с сообщением:
- Москва Шемякой взята. У него с Можайским был полк наготове в Рузе. Ночью заняли Кремль. Иван Старков отворил ворота. Все спали. Бодрствовали изменники. Великих княгинь захватили в Ваганкове. Ограбили пощажённые пожаром домы бояр. Можайский допрежь отправился к Троице, где пленил государя.
- Это мы знаем, - сказал Иван Ряполовский.
- Пленного доставили прямиком на Шемякин двор, - продолжил Парфён. - Мой князь, прибывший из Боровска, как раз по соседству был, на своём дворе, что оставила ему бабка Елена Ольгердовна, вдова Владимира Храброго, по смерти всех своих сыновей…
- Сии тонкости нам известны, - перебил Оболенский. - Ты - к делу!
- До Василия Ярославича донеслось, - продолжал Бренко, - как Шемяка кричал на повязанного великого князя: «Для чего любишь татар и даёшь им русские города в кормление? Для чего серебром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь податями народ? Для чего ослепил брата нашего, Василия?..»
- Далее, далее! - торопил муромский воевода. Парфён тяжело вздохнул.
- Далее ночью мой князь Ярославич слышал с Шемякина двора страшный вопль… Утром узнал: государя нашего ослепили!
- Эк, побелела ты, Евфимия Ивановна! - всполохнулся Семён Ряполовский.
- Подайте воды боярышне! - закричал князь Иван.
- Тише, - остановила Евфимия. - Мне… я в обычном здравии. Продолжай, боярин, - обратилась она к Бренко. - Что с великими княгинями?
- Софью Витовтовну отправили в Чухлому. Ослеплённый с женою заточен в Угличе. Дворяне московские, скрепя сердце, присягнули Юрьичу. Все, кроме Фёдора Басенка, государева воеводы, литовского выходца. Он торжественно объявил: «Не хочу служить варвару, хищнику!» За то окован, ввержен в темницу.
- Где же твой князь? - спросил Оболенский. Парфён понурился.
- Князь мой сбежал в Литву с ближними людьми. Мне ж велел скакать в Муром, ибо слух по Москве прошёл, якобы дети государевы спасены. Вот и рассудил Ярославич: кроме крепкого Мурома, им скрываться негде. Шемяка зол, корит Ивана Можайского. Мне велено упредить об опасности.
За столом воцарилось молчание. Тишина нарушалась всхлипами со стороны княгинь Ряполовских. Воевода Мурома глухо молвил:
- Готовиться к обороне! Всеволожа рассудила раздумчиво:
- Иоанн с Юрием безопасны в муромских стенах. С ними Меланьица. Во мне сейчас иное понадобье. Еду на Москву. Попытаюсь чрез Софью Шемякину действовать на самозваного государя.
- С чем? - спросил князь Иван.
- С тем, чтоб слепого вынуть из тесноты. А с ним - Марью Ярославну. Она опять в тягости. Надо определить их судьбу, воссоединить с детьми.
- Мыслишь, смиримся в нынешних обстоятельствах? - сумрачно спросил князь Иван.
- Нет, не дадим веселиться злобе! - поддержал его брат Семён.
- Будущее - воля Господня, - ответила Всеволожа. - Нынешнее же нам промышлять, сколько хватит сил.
14
Группа всадников приближалась к Первопрестольной. Впереди - статный витязь с молодецки закрученными усами. По бокам - два ратника с женовидными ликами, как два ангела из Небесного воинства.
- Прислушайтесь, сколь тиха Москва! Ни скрипа обозов, ни звона… Только - тук, тук, тук, тук! - тысячами сердец!
- Не придёт в себя от пожара.
- Не оправится, захваченная временщиком!
- Не то и не то. Просто пладенный час. А стучат - плотники.
Так которовались, въезжая в столицу, Евфимия, Карион и Раина.
Кони скакали по узкой улице. Погарь виднелась и там и сям. Топоры стучали вовсю. Венцы свежих теремов блинчатыми пирогами ласкали взор, вытным запахом щекотали нюх.
Осталось миновать Торг, попасть на Варьскую, или Варварку, там - дом Тюгрюмова. Бунко обнимет жену, Всеволожа - подругу, Раина порадуется их встрече.
На площади задержала толпа. Кого ждут? Все глаза - к Неглинке, где загрохотал мост под копытами и колёсами.
