Артуро Перес-Реверте - Карта небесной сферы, или Тайный меридиан
— Признаю, — сказал охотник за сокровищами, — отличная работа.
Солнце почти совсем скрылось за горой Сан-Хулиан, и тени на Кладбище безымянных кораблей стали гуще. Палермо снял пиджак, аккуратно сложил его на банке старой спасательной шлюпки и тщательно заворачивал рукава рубашки, на левом запястье сверкали массивные золотые часы. Со стороны могло показаться, что встретились добрые знакомые, и все впятером мило беседуют рядом с мостиком старого пакетбота. Впятером — потому что кроме Коя, Танжер, Пилото и самого Палермо присутствовал и Орасио Кискорос. Его присутствие, на деле, оказалось фактором решающим, так как иначе совершенно невероятно было бы представить, чтобы беседа проходила в цивилизованных рамках, а проходила она именно таким образом. Хотя, возможно, существенное влияние возымело то, что Кискорос по такому случаю сменил свой нож на инкрустированный перламутром пистолет, который выглядел бы совсем невинно, если бы не ствол огромного диаметра, устремленный на команду «Карпанты». Главным образом — на Коя, о чьих импульсивных реакциях и Кискорос, и Палермо, по всей видимости, сохранили неприятнейшие воспоминания.
— Вот уж не думал, что вам это удастся, — сказал Палермо. — Ведь это… Невероятно! Любители же…
Но все-таки вышло. Клянусь Богом, хорошая работа.
Даже отличная.
Удивлялся он явно искренне. Встряхивал головой, подчеркивая свои слова, седой хвостик подпрыгивал, золото, висевшее на шее, позвякивало, и он то и дело поглядывал на Кискороса, словно призывая его в свидетели. Тот, низенький, с зализанными волосами, разряженный — на сей раз в летний пиджак в клеточку, — с неизменной бабочкой, поддакивал боссу, но Коя из виду не выпускал.
— Найти эту бригантину, — говорил Нино Палермо, — большое дело. Да с вашими возможностями… М-да. Я вас, сеньора, недооценил. И вас, кабальеро моряк. — Палермо улыбнулся, как акула, описывающая круги вокруг добычи. — Да я сам… Боже ты мой… Я сам не сумел бы сделать лучше.
Кой взглянул на Пилото. Свинцово-серые глаза были настороже, в них читался фатализм человека, который только ждал знака, как действовать — кинуться на этих двоих, рискуя получить пулю, или ждать, пока кто-нибудь не примет решения.
Здесь командуешь ты, говорил взгляд свинцово-серых глаз. Но Кой и так понимал, что завел своего друга слишком далеко; он на мгновение опустил веки. Спокойно, приятель. В ответ Пилото тоже опустил веки, и Кой отметил, что Кискорос видел этот обмен знаками и смотрел на них обоих поочередно, соответственно нацеливая свой пистолет. Ишь, герой Мальвин, подумал Кой, зря хлеб не ест.
— Возможно, вам это будет не очень приятно слышать, — продолжал Палермо, — но «Deadman's Chest» берет на себя руководство операцией.
Танжер не сводила в него пристального, невозмутимого взгляда. Холодного, как градина, решил Кой. Сталь ее глаз была сейчас темнее и жестче, чем ему когда-либо доводилось видеть. Кою хотелось бы знать, где сейчас ее револьвер. Так сразу его не увидишь. Не в джинсах, не под майкой. Увы. Весьма жаль.
— Какой такой операцией? — спросила Танжер.
Кой с восхищением посмотрел на нее. Палермо развел руки, словно заключая в объятия всех присутствующих и парусник. И все остальное море.
— По извлечению изумрудов. Я два дня следил за вами в бинокль… Дошло до вас? Мы теперь компаньоны.
— Компаньоны в каком деле?
— Да ладно вам… Зачем крутить? Вы сделали свою часть работы… Отлично сделали. А теперь… Бог ты мой. Теперь это дело профессионалов.
— Нам это не нужно. Я же вам говорила.
— Да, говорили, правда. Но вы ошибаетесь. Я вам очень нужен. Или я… Бог ты мой. Или я с вами, или я вас уничтожу, вас и ваших морских волчат.
— Так компаньонами не становятся.
— Понимаю вашу точку зрения. И, поверьте, мне отвратительна вся эта ерунда с пистолетами. Но ваша горилла… — Большим пальцем он показал на Коя. — Ладно. Я поклялся себе, что в третий раз он меня врасплох не застанет. И у Орасио сохранились о нем прекрасные воспоминания. — Он машинально коснулся носа, глядя на Коя своими разноцветными глазами и с любопытством, и с укором. — Уж слишком он агрессивен, слишком драчлив, верно?
Кискорос подкрутил ус, его купоросно-желтозеленая физиономия носила следы их последней встречи на пляже в Агиласе, и, возможно, именно поэтому он был не столь уравновешен, как его босс.
Ствол пистолета многозначительно повернулся в сторону Коя, и Палермо улыбнулся.
— Вот видишь, — и снова акулья улыбочка, — он хотел всадить тебе пулю в живот.
— Я бы предпочел, — внес свое предложение Кой, — чтобы пулю в живот получила чья-то шлюха мамаша…
— Пожалуйста, без грубостей. — Палермо, видимо, на самом деле был шокирован. — Если Орасио целится в тебя, это еще не дает тебе права оскорблять его.
— Вы не поняли. Я имел в виду вашу мамашу-проститутку.
— М-да. Могу признаться, что и сам испытываю острое желание застрелить тебя. Но дело в том…
В общем… Шуму будет слишком много, понимаешь? — Палермо, казалось, действительно хотел, чтобы Кой его понял. — А моему бизнесу шум ни к чему. Да и сеньору Сото это может обеспокоить.
Впрочем, мне надоели пустые разговоры. Я хочу наконец договориться. Пусть каждый получит свою долю… Можем же мы договориться? И пусть все кончится миром. — Он взял свой пиджак и сделал жест, приглашая следовать за ним. — Давайте устроимся поудобнее.
И направился к полуразобранному сухогрузу, не оборачиваясь, чтобы проверить, принято ли его приглашение. Кискорос тоже всего лишь указал им дулом пистолета, куда идти. Так что Танжер, Кой и Пилото последовали за Палермо. Никто не велел им поднять руки, да и в поведении аргентинца не было ничего особо угрожающего; со стороны все это выглядело как прогулка дружеской компании. Но когда они подошли к лесенке, ведущей на остатки палубы сухогруза, и Кой, колеблясь, немного задержался, через полсекунды он уже чувствовал сталь пистолета у своего виска.
— Зачем же умирать так рано? — прошептал Кискорос нараспев, точно строчку из аргентинского танго.
Они шли по сырым полуразрушенным коридорам — с потолка свисали оборванные кабели, переборки были наполовину сняты; потом по трапу, рядом с голыми ребрами шпангоута, спустились вниз.
— Теперь у нас состоится довольно длительная беседа, — сказал Палермо. — В приятных разговорах мы проведем всю ночь, а утром мы… Вот именно, утром мы все вместе вернемся туда. В Аликанте у меня стоит наготове полностью оборудованное судно.
«Deadman's Chest» к вашим услугам. Тайна и высокий профессионализм гарантируются. — Кою же лично он насмешливо сообщил:
— Кстати, на этом судне находится и мой шофер. Просил передать тебе горячий привет.
— Куда вернемся? — спросил Кой.
Палермо по-собачьи, в своей обычной манере, посмеялся веселой шутке.
— Ну зачем эти глупые вопросы…
Кой застыл с открытым ртом, переваривая услышанное. Он смотрел на Танжер, по-прежнему невозмутимую.
— Есть ли другие варианты? — спросила она так, словно Палермо продавал энциклопедии в рассрочку. Голос звучал градусов на пять ниже нуля.
— Да, есть, — ответил Палермо, зажигая фонарик, — но для вас они менее приятны… Пожалуйте сюда. Осторожно, не ударьтесь головой. Будьте внимательны, впереди еще несколько ступенек. — Он спускался первым, и его голос в огромном металлическом корпусе сухогруза звучал все глуше. — Например, такой вариант: Кискорос запирает вас тут на неопределенное время…
Он умолк, освещая для Танжер последние ступеньки трапа. Пахло ржавчиной, нечистотами и — совсем чуть-чуть — теми товарами, которыми некогда грузили этот корабль: древесиной, зерном, подгнившими фруктами, солью.
— Есть и третий вариант: Кискорос приканчивает вас выстрелом в голову.
Когда все наконец оказались внизу и Кискорос взял на прицел дорогих гостей, Палермо достал свою золотую зажигалку и запалил фитиль керосиновой лампы, ее слабый красноватый свет осветил собравшихся. Тогда Палермо погасил фонарик, повесил на какой-то крюк свой пиджак, положил в карман зажигалку и улыбнулся всей компании.
— Отойдите от трапа… Подальше… А теперь прошу устраиваться поудобнее.
И тут Кой все понял. Он же ничего не знает. Этот болван и его недомерок не знают, что изумруды на борту «Карпаты» и весь этот цирк ни к чему, они могут просто пойти и взять камни. Он снова взглянул на Танжер, поражаясь ее хладнокровию. Самое большее, она была чуть раздражена, как раздражаются люди перед окошечком тупоголового чиновника, нетерпеливо ожидая, когда же он все-таки разберется в том, о чем его просят. Все кончается, подумал он с горечью. Не знаю, как оно кончится, но кончится, это точно. Но какова штучка, думал он, восхищаясь ею.
— А теперь мы немного поговорим, — поставил их перед фактом Палермо.
