Кристи Филипс - Хранитель забытых тайн
Она бросает быстрый взгляд на его руку.
– Похоже, ваш порез уже совсем зажил– говорит она. – Можно, я посмотрю поближе?
Он протягивает ей руку; не заметно, чтобы его обеспокоила неожиданная смена темы разговора.
– Здесь темно. Вы не против? – Она кивает в сторону окошка.
– Конечно, – пожимает плечами он.
Она освобождает надетое на крючок под окошком кольцо, поднимает занавеску и закрепляет ее вверху. Так, кажется, это Холборнский мост. К югу виднеется огромная строительная площадка. Ага, это мистер Равенскрофт осуществляет свой проект. Поток пущен вдоль восточного берега речки, а с западной ее стороны обнажилось грязное дно. В этой грязи копошатся десятки рабочих; под дождем их нечеткие фигуры, кажется, движутся хаотично и без всякой цели. «Интересно, здесь ли сам ученый», – думает она, повернув руку Мейтленда поближе к свету.
– Надо же, совсем незаметно, рука как новенькая, – говорит она. – Вы все еще питаете неприязнь к докторам?
Она надеется отвлечь его внимание, не показать, что ее интересует на самом деле: впереди виднеется оживленная улица, где карету можно попробовать остановить.
– Все врачи – шарлатаны, они только делают вид, что много знают, но сами делать ничего не умеют. Я еще не встречал такого доктора, который спас бы человеку жизнь, а вы?
– Почему же, встречала, хотя вы правы, их не так много, как хотелось бы, – отвечает Анна – Поэтому вы на них и сердиты – ни один из них не мог спасти жизнь принцессы?
– Они всем врали, что она умерла от болезни, хотя сами знали, что это не так.
– Мой отец не врал. И за это его удалили от двора.
– А мне он говорил совсем другое.
Он снова говорит вызывающе и смотрит на нее подозрительно, словно поймал ее на лжи.
Лицо ее неожиданно краснеет – она не может сдержать нахлынувший гнев. Мейтленд фактически признался в том, что он совершил это преступление.
– А когда же вы с ним говорили?
– Незадолго перед его смертью, – отвечает Мейтленд, и на лице его не видно ни тени угрызений совести, ни раскаяния. – Я спросил, если он знал правду, почему не рассказал всем, ведь он знал, что принцессу убили. А он все отрицал, говорил, что она умерла от болезни.
– Он хотел защитить меня и мою мать, – говорит Анна, – И за это вы убили его?
– Он знал правду и не захотел, чтобы все ее знали. И теперь она лежит там, в холодной могиле, она так и не обрела покой. Они все мне за это заплатят, вот увидите. Все, все заплатят!
Он смотрит ей прямо в лицо, и в глазах его сверкает дикая ярость.
– Кто заплатит?
– Все: мадам Северен, Арлингтон, король...
– Вы собираетесь убить короля?
– Я отомщу за нее, даже если сам погибну, пускай... – страстно хрипит он ей в лицо, – Я никогда не забуду, что они с ней сделали, как она страдала... она умирала, а все стояли и смотрели, будто им там спектакль устроили. А хуже всего знаете что? Мне тоже пришлось притворяться... будто я, как и они, ничего не чувствую, совсем ничего не чувствую...
Голос его пресекся; видно было, что он снова глубоко переживает все, что случилось в ту ночь.
– Она была чиста, понимаете? Она была святая. А при дворе короля Франции с ней обращались как со служанкой.
Анна снова бросает быстрый взгляд в окно. Кучер повернул лошадей, и теперь они едут не по широкой и оживленной улице, а по совсем узенькой, такой тесной, что карета едва протискивается, чуть не задевая стены домов. Побег, кажется, придется на время отложить.
– А я слышала, что принцесса наставила рога своему мужу и ждала ребенка от другого мужчины, – говорит она. – Вы и после этого станете считать ее святой?
– Ваша ирония неуместна. Она была чиста. Она была выше мнения всех этих людишек. Ее никогда никто не понимал.
– Вы считаете, что эти слухи лживы?
– Я считаю, что это не имеет никакого значения.
– Значит, она все-таки ждала ребенка?
– Да, – Глаза его вспыхнули яростью, которая не сулила ничего хорошего, – Это был мой ребенок.
– Ваш? – разинула рот Анна.
– А вы считаете, что такой человек, как я, неспособен завоевать любовь принцессы?
Анна вспоминает слова мадам Северен о том, что Генриетта Анна была несчастлива со своим супругом. И страсть юноши, который чтил, который боготворил ее, вполне могла покорить ее сердце.
– Мне кажется, я понимаю ее.
– Герцог обращался с ней ужасно, гнусно, – продолжает Мейтленд. – А я понимал ее и любил.
– Это герцог убил ее?
– Конечно.
– Лично?
– Нет. Но ее убили по его приказу, а это все равно. В тот день, когда она умерла, я слышал, как она спорила с мадам Северен. Мадам Северен говорила, что принцесса должна принять меры, иначе герцог сразу поймет, что это не его ребенок, и она будет опозорена. Мадам Северен сказала, что достала хорошее средство, у нее будет выкидыш и никто не догадается. Генриетта Анна отказалась. Она сказала, что это лекарство – яд. Герцог, конечно, шпионил за ней. И один из его фаворитов подсыпал это «лекарство» ей в ячменный отвар.
– Но зачем?
– Герцог не желал входить к ней, но он также не желал, чтобы у нее кто-нибудь был. Он не мог допустить, чтобы у нее родился ребенок от другого – от человека низкого происхождения. Его приспешники готовы были исполнить любой его приказ, и все они радовались, когда она умерла. Они ненавидели ее, их бесил сам факт, что она существует, что она молода, что она добра и красива. Что она женщина. Что делит с герцогом ложе. А теперь она в могиле, а ее убийца гуляет на свободе. Но она взывает к справедливости. Я слышу ее вопли из могилы. Неужели вы не понимаете? Они неспроста скрывают, что она была убита.
Анна незаметно опускает руку на сиденье, потом зарывает в складки своего платья. Там, в глубоком кармане, у нее хранится нож.
– А кто это «они»?
– Да все они, – нетерпеливо отвечает он, – Арлингтон, Людовик, наш король...
– Я думаю, вы ошибаетесь. Уж кто-кто, но только не король, он-то желал бы добиться справедливости в деле своей сестры.
– Но ничего для этого не сделал! Король Людовик не допустит, чтобы опорочили его брата, и Карл Стюарт его в этом поддерживает.
Карета сворачивает еще в один переулок, и теперь он немного шире прежнего. Анна понимает, что эту возможность упускать нельзя, и протягивает руку к двери.
– Не надо, – говорит Мейтленд.
Он хватает ее за руку и отдергивает ее от ручки дверцы. Другой рукой толкает ее на сиденье. Потом бросается на нее и хватает за горло. Он гораздо сильней, чем она думала. Его пальцы вцепляются ей в горло и с силой сдавливают трахею... голова кружится... значит, в мозг перестает поступать кровь, лихорадочно проносится у нее в мозгу. Она раскрывает рот, пытаясь вздохнуть, и одновременно пытается оторвать его пальцы от горла. Потом сгибает ногу и что было силы бьет коленкой ему в пах. Мейтленд сдавленно взвизгивает, и хватка его ослабевает. Она с силой отталкивает его от себя. На секунду ей кажется, что она одержала верх, но он быстро приходит в себя и наносит ей резкий удар в лицо. Голова ее со стуком бьется о стенку кареты. Удар так силен, что страшная боль пронзает ей череп и глаза ее наполняются слезами. Карета резко дергается, он падает на нее, и пальцы его снова тянутся к ее горлу.
Наконец Анне удается нащупать нож. Не вынимая его из кармана, она наносит удар все равно куда, лишь бы попасть. Острое лезвие прорезает нижние юбки и вонзается ему в бедро. Мейтленд вскрикивает, она снова отталкивает его, и он падает на противоположную скамью. Она вынимает нож и протягивает руку к дверце. Он снова пытается остановить ее, и она наносит еще удар ему в руку, в то самое место, которое она не так давно помогала залечить. Мейтленд снова вскрикивает, Анна распахивает дверь и, напружинив ноги, бросается вперед, стараясь прыгнуть как можно дальше. Она падает на покрытую толстым слоем грязи землю. Нож выскальзывает из пальцев, отлетает куда-то, и она теряет его из виду. Свиньи с визгом разбегаются в разные стороны.
Она поднимается и видит, что кучер осаживает лошадей. В любую минуту из кареты может выскочить Мейтленд и снова напасть на нее. Она судорожно шарит пальцами в грязи и нащупывает нож как раз в тот момент, когда дверца кареты со скрипом распахивается. Она подбирает юбки и бежит прочь, надеясь найти выход из лабиринта темных переулков и тупиков и с ужасом понимая, что где-то здесь был убит и ее отец.
Карета должна была пересечь речку возле Флит-лейн или Холборна, прикидывает Эдвард. К счастью, экипаж Арлингтона очень похож на своего владельца, который любит пустить пыль в глаза: на него трудно не обратить внимания. Так что проследить его маршрут от Уайтхолла не составило большого труда. Мистер Равенскрофт выходит из-под своего скромного укрытия, брезент которого промок насквозь и пропускает воду. Близоруко сощурившись и приставив ладонь козырьком ко лбу, словно отдавая ему честь, он всматривается в лицо всадника. Эдвард не собирается спешиваться. Ему нельзя терять ни секунды.
