Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
В короткий срок были завершены все приготовления, и победоносный император в пурпурной расшитой золотом тоге и венке Юпитера на белоконной колеснице въехал в Город. Состоялся триумф, равного которому по блеску, роскоши и количеству добычи еще не знала история Рима. В праздничном шествии были пронесены двести двадцать четыре отбитых у неприятеля знамени, сто тридцать четыре изображения завоеванных городов, тысяча двести тридцать один слоновый бивень, неисчислимые груды серебра в монетах, слитках, чеканных изделиях и россыпи прочих сокровищ, от вида которых у плебса потемнело в глазах, закружилась голова и произошло помутнение рассудка, длившееся несколько столетий.
«Зачем нам отныне воевать, ведь за нас будет сражаться богатство? — говорили обалдевшие от азиатского счастья римляне. — Зачем нам трудиться? Это будет делать богатство. Зачем нам воспитывать доблесть, развивать ум и чувства, ведь богатство нам все заменит? Зачем нам жить, ведь это будет делать за нас…» — тут рассуждения обрывались как слишком длинные для отягченных созерцанием металлического блеска умов.
Вышло так, что Сципионы раскрыли ворота Азии, через которые в Рим ворвался сметающий на своем пути честь и совесть, традиции и законы искрящийся хмельной поток роскоши, затопивший их Родину и похоронивший под мутными волнами мечты о ее духовном величии. Многоголосый крик в Большом цирке: «Слава Луцию Корнелию Сципиону Азиатскому!» — венчал эпоху бурного расцвета Римской республики, в стремительном восхождении достигшей обрывистой вершины своей истории.
Закат
1
На Сципионов обрушилась новая лавина славы, которая повсюду ласкала их улыбками, приветствовала рукоплесканиями, устилала мостовую на их пути цветами, хлестала по лицу завистливыми взглядами. Многоликая слава совала любопытные носы к ним в столовую и спальню, шумно смаковала свершенные ими подвиги в поисках повода для очередных восхвалений, рылась в их частной жизни в надежде обнаружить там хоть сколько-то черной краски, годной для нанесения пятен на их репутацию. Широкие плечи Сципионов не раз выдерживали подобный груз, однако теперь и в качестве самой славы, и в характере ее восприятия произошли изменения, приведшие к существенным отличиям в нынешнем состоянии Сципионов по сравнению с тем, что им довелось пережить прежде.
Сегодня слава стала обоюдоострой. Прошли времена, когда народ беззаботно ликовал, празднуя успехи государства, когда каждый гражданин душою сливался со всею общиной и ощущал себя победителем Пирра и Ганнибала, хозяином Италии, Сицилии, Испании и Африки. Вползшее в Рим с обозами побежденных народов богатство сделало денежные инъекции части граждан, искусственно раздув их престиж, чем умертвило справедливость и разрушило гармонию взаимоотношений. Люди увидели, что для преуспевания в таком обществе совсем не обязательно быть доблестным, честным, умным и талантливым, а достаточно сделаться изворотливым, лицемерным, хитрым и мелочным. Дурная действительность вступила в конфликт с былой добродетельной моралью и поразила граждан болезнью скептицизма. Этот недуг душевного зрения, дробящий восприятие дворцов и храмов на серые камни, из которых они сложены, лишил людей способности постигать великое, сузил их взгляд до размеров серебряного кругляша с изображением головы Януса или богини Ромы. Им более не принадлежали ни Италия, ни Африка, ни Испания, ни сам Рим, ни Сципионы с их победами, ни солнце, ни звезды, ни луна; теперь они являлись гражданами каморки в многоэтажном доходном доме, участка в два югера или, в крайнем случае, в пятьсот югеров, что столь же ничтожно в сравнении со всей ойкуменой. Поэтому вид триумфаторов толкал их на звериное пресмыкательство перед силой успеха и вызывал совсем не звериную зависть к любимцам Фортуны, тем большую, чем низменнее было их собственное подобострастие.
Образ Сципионов не помещался в измельчавших душах, и у обывателей возникало желание расколоть его на мелкие кусочки, размолоть в порошок, растереть в пыль. От смрадного дыхания мещанской массы мутнел воздух и вяли цветы. Низость восстала против величия, бесплодная пустыня покушалась на благоухающие зеленью холмы, болота грозили океану! Над ползучим царством зависти и злобы властвовал пещерный дух Катона, выкликающий из-под земли людей-жуков, людей-сороконожек, людей-червей, и они, извлекаемые его заклятьями из сырых расщелин на поверхность мира, язвили людей, сохраняющих гордую осанку и смеющих смотреть на небеса.
Однако гром недавнего триумфа все еще эхом разносился по римским кварталам и заглушал злобное шипение. Значительная часть народа пока отставала в уровне деградации от требований времени, и такие люди искренне проливали слезы счастья и гордости за Родину, смотря на триумфатора, сжимающего скипетр Юпитера. У многих рты были заняты пережевыванием угощений, а руки оттягивала азиатская добыча. Все это затрудняло деятельность Катона, и его ненависть оставалась не затребованной в полной мере.
Другая особенность нынешнего этапа в жизни Сципионов состояла в том, что сместился центр тяжести славы. Прежде лик Виктории ореолом сиял над Публием, и лишь краем плаща богиня победы осеняла Луция. Теперь, разрываясь между братьями, Виктория вынуждена была призвать на помощь свою греческую сестру Нику, дабы отдать должное сразу обоим императорам, тем более, что у себя на родине той все равно нечего было делать в отсутствие Сципионов. Тень великого человека, коей до сих пор являлся для римлян Луций, наконец материализовалась и обрела плоть в образе Сципиона Азиатского. Народ терял голову в тщетных попытках справедливо распределить любовь и почитание между Публием Африканским и Луцием Азиатским, а в результате самозабвенно боготворил обоих. Но трезвомыслящие люди, несмотря на успех Луция, знали, кого им ценить превыше всех, так же, как и Катон точно знал, кого ему в первую очередь ненавидеть. Им было ясно, что именно Сципион Африканский собрал в войско лучших солдат, именно он устранил с пути этолийцев, добился поддержки Филиппа и затравил Антиоха в холмах Малой Азии, словно медведя в берлоге, а Луций проявил себя только в самом сражении, которое было проведено не столь уж безупречно, как то может казаться, если судить о нем по итогам. Да и вообще, мало кто отваживался равнять сирийцев с карфагенянами, а Антиоха с Ганнибалом.
2
В первые месяцы по возвращении из Азии Рим представлялся Сципионам сверкающим на солнце, ласковым морем, над приветливыми волнами которого лишь иногда, как привидение, мелькает плавник акулы. Однако зубастые хищники повсюду покидали темные глубины и целыми косяками стягивались к берегу, где беззаботно нежились в лучах славы братья, носящие имена целых материков.
Еще полтора года назад, когда Сципионы только что покинули Италию, отправившись на войну с Антиохом, Катон расправил крепкую грудь бойца, глубоко вдохнул и повел риторическую атаку на друзей принцепса. Доставалось всем. Только Лелия колючий язык Порция обходил стороной как из-за большой популярности Гая, так и ввиду еще не остывшей надежды сманить его в свой стан. Этот блистательный фейерверк злобы умело использовали Фульвии и Фурии, топившие политических соперников из лагеря Корнелиев-Эмилиев в водовороте Катоновых словес и занимавшие их места.
В разгар этой кампании в столицу возвратились проконсулы Квинт Минуций Терм и Маний Ацилий Глабрион. Первый победоносно завершил войну с лигурами, второй в Греции разбил Антиоха. Оба они были ближайшими соратниками Сципиона Африканского и именно в таком качестве выдвинулись из незнатных родов и поднялись на самую вершину римской карьеры. Естественно, Катон люто ненавидел этих людей, тем более, что Ацилий еще и был его командиром на Балканах.
Поскольку Порций уже давно стал негласным принцепсом всех торгашей и ростовщиков, то через этот пронырливый контингент он следил за враждебными ему магистратами и выведывал самые пикантные подробности их поведения в провинциях, которые затем с треском использовал в политической борьбе. Вот и в тот раз, собрав зловонный компромат на героев года, он пустил в ход весь набор слухов, сплетен, домыслов и обрывков правды, подсмотренных через замочную скважину и подслушанных через тайники стен. За Ацилием Порций имел возможность наблюдать непосредственно, и потому накопил о нем особенно много материалов, но его победа была слишком громкой и весьма актуальной, поскольку как раз тогда начался представлявшийся очень трудным и опасным азиатский поход Сципионов, потому Катону пришлось умерить свой пыл по отношению к Ацилию и сосредоточить все силы на изничтожении Минуция Терма. Однако осечка в деле с Глабрионом обозлила его до предела, и он, дрожа от нетерпения, ждал часа, когда сможет расправиться со своим недавним императором.
