Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона
Рим с особенным любопытством ждал встречи кардинала с князем Паоло Джордано Орсини, герцогом ди Браччано, которому молва приписывала смерть Феличе Перетти. Все полагали, что кардинал Монтальто не в состоянии будет, находясь лицом к лицу с князем и беседуя с ним с глазу на глаз, не обнаружить при этом каких-нибудь признаков волнующих его чувств.
Когда князь вошел в дом кардинала, на улице и возле дверей собралось множество народа; многочисленные придворные заполняли все комнаты дома — так велико было всеобщее желание наблюдать за лицами обоих собеседников. Однако никому не удалось подметить что-либо особенное ни у того, ни у другого. Кардинал Монтальто не нарушил ни одного правила придворного этикета; он придал своему лицу самое веселое выражение и говорил с князем весьма приветливо.
Минуту спустя, садясь в карету и оказавшись наедине со своими приближенными, князь Паоло не мог удержаться, чтобы не сказать со смехом: «In fatto, è vero che costui è un gran frate» («Да, черт возьми, человек этот действительно великий монах!»), — словно желая подтвердить справедливость слов, вырвавшихся у папы несколько дней назад.
Люди проницательные полагали, что поведение кардинала Монтальто в этом деле расчистило ему путь к папскому престолу, ибо многие возымели о нем такое мнение, что по природному ли благодушию или из благочестия, но он не умел или не хотел вредить кому бы то ни было даже и тогда, когда у него были серьезные основания для гнева.
Феличе Перетти не оставил никакого письменного распоряжения относительно своей жены; вследствие этого она вынуждена была вернуться в родительский дом. По приказанию кардинала Монтальто перед отъездом ей были отданы платья, драгоценности — словом, все подарки, которые она получила, будучи женой его племянника.
На третий день после смерти Феличе Перетти Виттория вместе со своей матерью переселилась в палаццо князя Орсини. Одни говорили, что женщин толкнула на этот шаг забота об их личной безопасности, так как, по слухам, corte[29] угрожала им, обвиняя в согласии на совершение убийства или, во всяком случае, в том, что оно было совершено с их ведома; другие полагали (и дальнейшие события, по-видимому, подтверждают эту догадку), что их толкнуло на этот шаг желание осуществить брак Виттории с князем, ибо тот обещал Виттории жениться на ней, как только она овдовеет.
Как бы то ни было, но ни тогда, ни впоследствии, несмотря на то что все подозревали друг друга, никто так и не узнал, кто был истинным виновником смерти Феличе. Большинство, однако, приписывало эту смерть князю Орсини. Все знали, что он был влюблен в Витторию: он давал тому недвусмысленные доказательства, — и самой веской уликой явился последовавший за убийством брак, ибо по своему положению эта женщина стояла настолько ниже князя, что только непреодолимое могущество страсти могло заставить его жениться на ней[30]. Адресованное римскому губернатору письмо, слух о котором распространился через несколько дней после события, отнюдь не побудило народ отказаться от этого предположения. Оно было подписано именем Чезаре Палантьери, юноши весьма необузданного, изгнанного из Рима.
В этом письме Палантьери сообщал, что его светлости правителю города незачем затруднять себя розысками виновника смерти Феличе Перетти, так как это он, Палантьери, подослал к молодому человеку убийц после ссоры, происшедшей между ними несколько времени тому назад.
Многие считали, что убийство это произошло не без согласия семейства Аккорамбони; подозревали братьев Виттории, которых могло соблазнить честолюбивое желание породниться со столь могущественным и богатым князем. Подозрение падало главным образом на Марчелло, так как письмо, побудившее несчастного Феличе выйти из дому, являлось тяжкой уликой. Начали дурно отзываться и о самой Виттории, когда она так быстро после смерти мужа согласилась поселиться в палаццо Орсини в качестве будущей супруги князя. Трудно поверить, говорили все, чтобы можно было мгновенно перейти к коротким клинкам, не испробовав сначала длинных[31].
По распоряжению Григория XIII монсиньор Портачи, римский губернатор, произвел расследование убийства. Из дознания видно только, что упомянутый Доменико, по прозванию Манчино, арестованный corte, сознался прежде, чем его подвергли пытке (tormentato), и на вторичном допросе, 24 февраля 1582 года, показал следующее:
«Что виновницей всего была мать Виттории и что ей помогала cameriera[32] из Болоньи, немедленно после убийства укрывшаяся в крепости Браччано (крепости, принадлежавшей князю Орсини, куда corte не осмеливалась проникать), а исполнителями преступления были Макьоне из Губбио и Паоло Барка из Браччано, lancie spezzate (солдаты) некоего синьора, чье имя не приводится по уважительным причинам».
К этим уважительным причинам присоединились, как я думаю, просьбы кардинала Монтальто, который настоял на прекращении следствия; и действительно, о судебном процессе больше разговоров не было. Манчино был выпущен из тюрьмы с precetto (приказом) немедленно вернуться на родину и под угрозой смертной казни не выезжать оттуда без особого разрешения. Освобождение этого человека состоялось в 1583 году, в день св. Людовика; день этот был также днем рождения кардинала Монтальто, и это обстоятельство еще больше убеждает меня в том, что дело кончилось так по просьбе последнего. Во время правления слабовольного Григория XIII подобный процесс мог иметь весьма неприятные последствия и не дал бы никаких положительных результатов.
Действия corte были таким образом приостановлены, но, тем не менее, папа Григорий XIII не пожелал дать согласия на брак князя Паоло Орсини, герцога ди Браччано, со вдовой Аккорамбони. Подвергнув последнюю особого рода тюремному заключению, его святейшество отдал князю и вдове приказ не заключать брака без специального на то разрешения его самого или его преемников.
Григорий XIII умер в начале 1585 года, и после того как запрошенные князем Паоло Орсини ученые-законоведы заявили, что, по их мнению, приказ утратил силу вместе со смертью издавшего его правителя, князь решил жениться на Виттории, не дожидаясь избрания нового папы. Однако брак не мог состояться так скоро, как этого желал князь, — отчасти потому, что ему хотелось получить согласие братьев Виттории (а между тем Оттавио Аккорамбони, епископ Фоссомброны, наотрез отказал ему), отчасти же потому, что избрание преемника Григория XIII произошло быстрее, чем этого можно было ожидать. Так или иначе, но бракосочетание состоялось в тот самый день, когда папой был избран имевший такое близкое касательство к этому делу кардинал Монтальто, то есть 24 апреля 1585 года; быть может, это произошло случайно, а быть может, князю угодно было показать, что и при новом папе он не больше боится corte, чем при Григории XIII.
Этот брак глубоко оскорбил Сикста V (ибо таково было имя, принятое кардиналом Монтальто); он уже расстался с образом мыслей, подобающим монаху, и возвысился душою в соответствии с саном, которым облек его Господь.
Папа, правда, не выказал никаких признаков гнева, но когда князь Орсини вместе с толпой знатных римских синьоров явился к святейшему отцу в день его избрания, чтобы облобызать ему ногу и с тайным намерением попытаться прочесть на лице этого человека, чей характер был до сих пор столь мало известен, чего ему следует ожидать и чего опасаться, он понял, что время шуток прошло. Как-то странно посмотрев на князя, новый папа ни слова не ответил на его приветствие, и князь Орсини принял решение немедленно выяснить намерения святейшего отца на его счет.
Через посредство Фернандо, кардинала Медичи (брата своей первой жены) и испанского посланника он испросил и получил у папы аудиенцию в его покоях; здесь он обратился к святейшему отцу с заранее подготовленной речью, в которой, не упоминая о прошлом, выразил радость по поводу его нового сана, после чего предложил ему, в качестве верноподданного и слуги, все свое имущество и все свои войска.
Папа[33] выслушал его с чрезвычайной серьезностью и наконец ответил, что он больше, чем кто-либо, желает, чтобы жизнь и поступки Паоло Джордано Орсини стали в будущем достойными рода Орсини и истинно христианского рыцаря; что если коснуться вопроса о том, чем был князь в прошлом по отношению к папскому престолу и по отношению к нему, папе, то об этом лучше всего знает его, князя, собственная совесть; что, тем не менее, он, князь, может быть уверен в одной вещи, а именно: что если ему охотно прощается всё, что он мог сделать против Феличе Перетти и против дяди Феличе, кардинала Монтальто, то он, папа, никогда не простит ему ничего, что он сделал бы в будущем против папы Сикста, и что вследствие этого он, папа, предлагает князю немедленно удалить из своего дома и своих владений всех бродяг (изгнанников) и злодеев, которые находят там убежище до сих пор.
