Алла Панова - Миг власти московского князя
Дорогу к детинцу дружинники князя не забыли, а уж сам Михаил Ярославич и вовсе мог добраться до него с закрытыми глазами. Размахивая мечом, который, как оказалось, сегодня служил ему лишь для устрашения, князь диким ветром пролетел через Средний город, едва ли не первым примчался к воротам детинца, не поняв даже, что по какой‑то причине стоят они распахнутыми, подлетел к крыльцу, спрыгнул с коня и побежал, перескакивая через ступеньки, наверх — к горнице, к великокняжеским покоям.
Однако покои оказались пусты: Святослав Всеволодович из города сбежал! Наступившая ночь не позволила тут же начать его поиски. Куда скрылся великий князь, никто из оставшейся в палатах дворни сказать не мог. Все клялись и божились, что он еще утром, никому ничего не говоря, спешно собрался и покинул город через Серебряные ворота.
«Опередили, видно, вестники меня! — с досадой кусал губы князь Михаил. — Не успел тепленького взять да в глаза ему глянуть, выведать, за сколько он отца моего продал».
Наблюдая за тем, как, сжимая сломанную в бессильной злобе плеть, мечется по палатам Михаил Ярославич, воевода думал о своем: «Хорошо, что Святослав сбежал. Иначе наверняка не видать нам Владимира, как своих ушей. Обороняли бы его не так лениво, как вышло теперь. В дружине Святославовой рубак отчаянных немало. Многие бы с обеих сторон полегли. И неизвестно, кто бы верх тогда одержал. Здесь уж никакая лихость нам бы не помогла».
Услышав раздавшиеся из большой горницы, в которой принято было принимать гостей, злобные выкрики своего князя, адресованные дяде, Егор Тимофеевич перекрестился и еще раз подумал о том, что побег Святослава — большая удача. «В такой‑то злобе и до пролития крови недалеко, — поглядел он с укоризной в сторону горницы, где князь продолжал что‑то кричать подвернувшемуся под руку Никите. — А ведь Святослав — какой‑никакой, а дядя ему. А ну как нет на нем вины? Мало ли что в Орде болтают, и еще неизвестно, кто все это Александру поведал, а Михаил уж готов стрыя на меч поднять. Негоже это. Негоже».
Дружинники, посланные князем на поиски Федора Яруновича, явились ни с чем: дом его был пуст и, как сообщили допрошенные соседи, боярин вместе с семейством, еще до Рождества уехал из города. Известие это подлило масла в огонь.
Пока Михаил Ярославич бушевал в бессильной ярости в великокняжеских палатах, воины, пришедшие в город вместе с ним, делали свое дело — грабили под шумок зазевавшихся владимирцев, которые не удосужились покрепче запереть свои ворота. Правда, и крепкие запоры не всем помогли. В ту ночь из нескольких десятков богатых дворов едва ли не подчистую было вынесено все, что привлекло внимание жадных до поживы воинов.
В основном усердствовали в грабеже новички, которые, отправляясь в поход, втайне рассчитывали на богатую добычу. Не отставали и рязанцы, которые помнили все обиды, нанесенные владимирскими князьями еще их отцам и дедам. Именно по этой причине они, несмотря на все предупреждения князя Михаила, воеводы и сотников, не могли отказать себе в удовольствии не поглумиться над разжиревшими столичными жителями, не лишить их хотя бы части богатств, которые, как были уверены бедные московиты и рязанцы, просто не могли быть нажиты праведным трудом.
Демид, видя такое дело, поспешил с докладом к князю, и тот приказал во что бы то ни стало прекратить грабежи и насилие. Дружинники, преодолевая сопротивление своих недавних соратников, к утру смогли навести в городе порядок.
Натерпевшиеся за ночь страху жители смогли немного перевести дух и со смешанными чувствами собрались на площади перед детинцем, выслушали сообщение, которое с возвышения громовым голосом прокричал глашатай.
Узнав, что отныне великим князем владимирским стал Михаил Ярославич, племянник покинувшего город Святослава, горожане немного удивились, не веря, что такое возможно. Ведь еще день назад Святослав грозился всех своих врагов вымести из княжества.
Некоторые из бояр, служивших еще Ярославу Всеволодовичу, и даже купцы, которым везде хорошо, где идет бойкая торговля, стали спешно собирать свое добро, во избежание неминуемых за таким заявлением неприятностей намериваясь как можно быстрее покинуть город. Кое‑кто из горожан, тех, что жили своим ремеслом, и даже отдельные черные людишки, кому и терять‑то нечего, подумывали, почесывая синяки и ссадины, полученные от разгулявшихся княжеских гридей, о том, не променять ли шумную и опасную столичную жизнь на житье–бытье где‑нибудь в спокойном уделе, у какого‑нибудь тихого доброго князька.
«Что ж, посмотрим, каким будет этот великий князь, — думали люди, стоявшие на площади в тупом оцепенении. — Ярослав был неплох. Брат его за год успел всем надоесть. А вот сын? Видно, решимости ему не занимать, раз такое учудил. Говорят, и воев у него кот наплакал, а пойти на Владимир не побоялся. Храбр Михаил Ярославич. Но чтоб с великим княжеством управляться, одной храбрости мало. Посмотрим, посмотрим, сможем ли с ним поладить».
Много еще о чем думали люди, слушая глашатая, но, наверное, главная мысль, которая посетила всех без исключения, была: «Пусть кто угодно в детинце сидит, лишь бы меня не трогали».
— Эй, передай‑ка князю, — как там его, Михаил Ярославич? — передай, чтоб зазря владимирцев не обижал. Пошто его люди нас нынче пограбили! — крикнул кто‑то из толпы.
На смельчака обернулись, некоторые испуганно зашикали. Но глашатай, за спиной которого маячили вооруженные люди князя, не смутился и гаркнул: «Передам!»
— Ежели, добрые люди, кого из вас невзначай обидели, не обессудьте. Всяко бывает, — выступив вперед, прокричал с расстановкой Демид. Подняв руку, чтоб его все увидели, осматривая свысока волнующуюся внизу толпу, он продолжил свою речь, четко выговаривая каждое слово: — Просил великий князь владимирский Михаил Ярославич передать, что больше никто вас обижать не посмеет.
— А что ж сам выйти не похотел? — опять раздался чей‑то голос из толпы. — Али спугался?
— Ктой‑то там такой пытливый? — усмехнулся Демид, с удовлетворением глядя, как люди вытолкнули вперед краснолицего коренастого мужика, крикнул в толпу: — Михаил Ярославич — муж хоробрый! Он сей момент с иерархами церковными беседу ведет, потому и нас к вам послал, чтоб удостоверились: не в обиде ли вы на людей его.
— Чего уж там, — раздались с нескольких сторон негромкие голоса тех, кому прошедшей ночью удалось избежать ограбления и увечий.
— Хочет великий князь, чтоб знали вы, — прокричал Демид, — что за вас, за владимирцев, за мизинных и за вятших, за тех, кто ремеслом своим жив, за торговых людей и за смердов, потом ниву поливающих, — в общем, за всех, кто с нынешнего дня у него под рукой, стоять крепко будет и в обиду не даст никому. Ни соседям, жадным до чужих пирогов, ни Батыевым воинам, коли те опять надумают к нам сунуться.
Демид махнул рукой, поклонился и под одобрительный гул в сопровождении своих людей удалился за ворота детинца.
Михаил Ярославич и в самом деле вел затянувшуюся беседу с церковными иерархами. Владимирский епископ еще утром возвел его на великокняжеский престол. В душе он, может, был против — ведь, как знал вчерашний московский князь, со Святославом у него сложились неплохие отношения, — но виду епископ не показал. Благословил. Да и что ему оставалось делать: Михаил вот он — тут, а Святослава и след простыл. Раз уж князь, сидя за крепкими стенами, так убоялся племянника, что сбежал, никому ничего не сказав, не предупредив своих верных людей, то вряд ли можно рассчитывать, что сможет он вернуть брошенный престол. Так, наверное, рассуждал епископ, так рассуждали и другие, оставленные Святославом на произвол судьбы и милость узурпатора.
Посетил князя Михаила и киевский митрополит Кирилл, который уже несколько лет жил во Владимире. Пробыл в княжеских палатах недолго, словно хотел лишь посмотреть на человека, посмевшего прогнать с престола родного дядю, получившего ярлык на княжение в самой Орде. Поглядел, удостоверился, что Михаил мало похож на своего брата Александра, которого Кирилл благословил перед отправкой к Батыю и даже вручил запасные Святые Дары, и, недолго поговорив о том, как должно великому князю нести службу, благословил Михаила и отправился восвояси.
Князь Михаил вздохнул с облегчением, выпроводив наконец разговорчивого епископа, который, не чувствуя недовольства слушателя, все никак не мог прервать своих нравоучений. Сначала князь, как и подобает доброму христианину, слушал служителя церкви с должным вниманием и почтением, но вскоре понял, что цель долгого разговора пастыря заключается не в проповеди добра и смирения, которыми следовало бы преисполниться новоявленному великому князю, а прежде всего в выяснении намерений Михаила. Сразу потеряв интерес к беседе, князь откровенно заскучал, стал разглядывать гладкое лицо священнослужителя, его пухлые пальцы, придерживавшие на выпяченном животе большой золотой крест, покрытый голубой эмалью. Епископ не понравился Михаилу, но распрощался он с ним вполне благожелательно, пообещав передать на благие дела, на нужды церкви и ее паствы богатые дары.
