Карл Шпиндлер - Царь Сиона
— Когда и как? — сказала она решительно своей подруге. — Делай со мной, что хочешь, я на все готова.
— Я иду приказать, чтобы бани цариц были приготовлены. Теперь как раз время, когда мне надо поговорить с невольным покровителем твоего бегства. Жди меня терпеливо и не уходи из своей кельи.
Глубоко опечаленная Анжела долго молилась за свою умершую бабушку и за отца, который оставался среди угрожающей опасности. Она молилась и за дорогого Ринальда, с которым надеялась еще увидеться. Бесконечно долго тянулось для нее время при слабом свете ночника Дом мало-помалу погружался в покой. Прислужницы разошлись. Врач и телохранители также удалились. Движение заметно было еще только в расположенной во дворце купальне. При малейшем шорохе, однако, Анжела вздрагивала, как осиновый лист.
— Что, если это царь? — спрашивала она себя с ужасом. — Что, если нам изменили? Что, если низкий развратник вздумает осквернить меня своим посещением? О, горе! Мне останется тогда только выброситься из окна.
Она подошла к маленькому окну и невольно стала измерять взором пространство от окна до земли. В эту минуту она услышала невдалеке пение. Среди летней ночи до нее ясно долетели слова песни:
— Я когда-то жаждал любви, которая должна вознаградить мою верность. Ради любви я подверг опасности свою жизнь, желая спасти ее от позора. О, ложный сон, о, слепое желание! Любовь сказала мне: «Прости». Но я все же остаюсь в ее цепях и в то же время в цепях моих врагов.
Певец рыдал вместе с песнью. Анжеле казалось, что она слышит звон его цепей. Это, по-видимому, не был мужчина, голос которого окреп в бою. В голосе певца звучала нежность юности. Только в заключительных звуках строфы слышалось больше твердости и мужественности.
В то время, как певец начал второй куплет, Елизавета вошла в келью.
— Готова ли ты и решилась ли на все? — спросила она и надела ей на голову длинное, густое покрывало Анжела удержала ее руку.
— Слушай, — проговорила она. Песня продолжалась:
«Дьявол вводит моего ангелочка в свою запятнанную камору. Прости, прощай, о, падший ангел мой, прощай, моя мечта и мое горе! Я не дорожу своею жизнью. Я буду покоен и безмолвен, как мертвец. С улыбкой буду я встречать тебя и провожать, и молчание будет моим уделом в любви и в страданиях».
— Чей это голос? — спросила Анжела.
— Это несчастный Христоф Вальдек, которого царь приказал бросить в одну из башен дворца, потому что Ринальд еще не вернулся, — объяснила Елизавета и продолжала: — Бокельсон притворяется, будто беспокоится за участь твоего жениха и грозит епископу смертью златокудрого юноши, если твоему жениху будет нанесена хоть тень оскорбления.
Анжела проговорила в глубоком раздумьи:
— Он пришел тогда освободить меня из этого ада. Зачем мы не послушались его? Мы были бы теперь все — я, Ринальд и отец, и он сам — свободны и счастливы! О, мой отец, как болит мое сердце, когда думаю о тебе! Неужели я должна бежать, не обняв его, Елизавета? Почему он не пришел?
— Ему запретили. Боятся его жалоб. Старый Рейменшнейдер осторожно удалил его для того, чтобы он в горести, проклиная царя, не навлек на себя погибели. Но не бойся и не мучь себя. Клянусь тебе спасением души, что завтра же он догонит тебя, прежде чем твой побег станет известным?
— Я надеюсь на тебя, Елизавета. И ты придешь с ним, не правда ли? Ты последуешь также за мной на свободу.
— Да, и я — проговорила Елизавета после минутного молчания, сердечно обнимая подругу. Затем, мужаясь, она сказала: — Пойдем, сердце мое!
Они тихонько прошли по обширному дому и вышли во двор. Все население дома было погружено в сон, и только в бане возились прислужницы.
— Вы все устали, — сказала им Елизавета, — поберегите ваши силы на завтра. Погасите огонь и уходите спать. Вы не нужны мне, я и одна могу прислуживать этой красавице. Идите себе с Богом!
Усталые женщины с радостью повиновались желанному приказанию. Когда шаги затихли, Елизавета сказала Анжеле:
— Мы не должны оставаться здесь ни одной минуты долее, чем сколько нужно для того, чтобы произвести здесь полный беспорядок и таким образом отвести глаза прислуге завтра утром, чтобы в городе как можно позже стало известным твое исчезновение.
Они раскидали простыни и шайки так, чтобы с первого взгляда можно было подумать, что в бане мылись. Затем Елизавета поцеловала Анжелу и сказала ей шепотом:
— Теперь пора, мой ангелочек! Что бы ни случилось с тобой, не может быть хуже того, что ждет тебя здесь. Не страшись ничего и смело следуй за твоим проводником. Не произноси ни слова иначе, как шепотом, чтоб он не слышал твоего голоса, покуда вы не будете за чертой города, потому что ты должна знать, что этот человек не думает о тебе и не подозревает, кто ты. Он будет думать, что уводит меня, так как он меня любит.
— Как? О, Боже!
— Этот человек горячо любит меня и решил со мной вместе бежать отсюда, прежде чем Сион падет в развалинах.
— И ты?… Ты платишь ему такой неблагодарностью и обманом?
— Это благочестивейший из всех обманов, которые так давно уже разыгрываем мы здесь, в Мюнстере. Я не люблю его, я не могу отвечать ему на его любовь взаимностью. Для того только, чтоб спасти тебя, я эти дни притворялась расположенной к нему и обещала ему руку за мое спасение. Ты же не отвечаешь за данное мною обещание. Идем, идем теперь скорее и не спрашивай меня более… Твой рыцарь ждет тебя… Не заставляй его напрасно ждать, так как он поторопился ради меня. Он рассчитывал лишь завтра ночью бежать отсюда. Идем, идем! Я оставила открытой заднюю калитку. Скорее.
Они шли без огня, ощупью, в полной темноте, и Анжела тесно прижалась к своей спасительнице.
— Меня беспокоит, что будет с тобой, пока ты останешься здесь, — прошептала она.
— Ты дурочка! — возразила Елизавета, также не повышая голоса. — Завтра я приду с твоим отцом. Подожди нас на дороге к Вальдеку.
Они пробрались через соборную площадь. В царском дворце все окна в зале были освещены, и слышен был громкий разговор.
— Там собрался военный совет, — сказала Елизавета. — Но сторожа спят.
Вдруг невдалеке от них мелькнул огонек за одним из выступов хоров старого собора. Они спрятались, бессознательно опустившись на колени за огромной статуей Самсона, опрокинутой и прислоненной у стены. Огонек приближался, и они увидели Дивару. Переодетая в простое платье, она несла в руках корзинку и фонарь и осторожно высматривала, все ли спокойно и благополучно кругом.
Подруги затаили дыхание.
Наконец Дивара задула огонь и поспешно перешла площадь с ее мрачными тенями.
— Она не хочет, чтоб ее кто-нибудь заметил, — проговорила Елизавета. — Слава Богу, что она нас не видела. Все равно, что влечет ее на тайные пути, но хорошо, что ты не попалась ей навстречу и избегла ее любопытства. Она, конечно, будет рада твоему исчезновению, но еще приятнее было бы ей обвинить тебя в преступлении, в бегстве и видеть тебя не только отвергнутой, но и наказанной.
Обе женщины продолжали путь. Возле часовни, находившейся у ворот соборной площади, Елизавета остановилась и, трижды перекрестив Анжеле лоб, рот и грудь, проговорила сдавленным голосом:
— Видишь ли там, за тем балконом, развевающийся султан? Это тот самый человек. Иди спокойно к нему, но в последний раз советую тебе — молчи, и да благословит тебя Небо, дитя мое!
С тяжелым предчувствием в душе она прибавила:
— Вспоминай обо мне в твоих молитвах, улыбнись мне, когда будешь счастлива.
Елизавета толкнула колебавшуюся Анжелу вперед и исчезла.
Незнакомец сделал ей навстречу несколько шагов и схватил ее поспешно за руку.
— Уже поздно! — сказал он коротко. — Мы должны торопиться.
Они быстро пустились по направлению к Боспинкским воротам. Они спешили дойти до земляного вала за городской стеной. Незнакомый воин носил под байковым плащом кожаную куртку. С суровой нежностью он сказал своей спутнице:
— Если я когда-нибудь забуду, Елизавета, что вы сделали сегодня для меня, пусть меня повесят между двумя собаками. Мы будем жить как в раю и пусть дьявол возьмет меня прямо в ад если я хоть раз поцелую вас прежде чем нас обвенчают. Я обворожен вами, это моя первая истинная любовь, как я ни стар и ни неуклюж. Клянусь моим мечом и щитом…
— Стой! Кто идет? — спросил какой-то человек.
Столкнувшись лицом к лицу с воином Анжела, в смертельной тоске, узнала ненавистного фон Вулена который точно вор приближался к ним.
— Гроза и молния! Это ты, Герлах в эту непроглядно-темную ночь? — спросил несколько смущенный беглец.
Фон Вулен ответил совершенно миролюбиво.
— Здравствуйте, Вернер! Я обходил дозором город и спешу теперь на совет к царю. А ты поздненько возвращаешься к твоим воротам. Кто с тобою, плут? Мужчина или женщина?
