Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)
— Высокие материи вы преподносили солдатам. И они понимали?
— Владимир Ильич! Понимали! Мы, большевики, просто говорили. Народу война не нужна, ее затеяли цари. А царей надо сбросить. Вот вам и гражданская война.
— Доходчиво. И вам не запрещали?
— А мы делали это скрытно. Но находились и доносчики. Наверное, я был бы осужден военным судом, но командующий армией Брусилов не дал хода делу, защитил меня как Георгиевского кавалера.
— Любопытно. А что, генерал Брусилов ваш знакомый?
— Нет. Он вручал мне и приколол на мундир Георгиевский крест.
— Как же он вас защитил?
— Об этом мне спустя полгода рассказал по секрету знакомый офицер. Он слышал, как командир полка предупредил офицеров, чтобы ефрейтора Гамая не трогали, потому что так велел Брусилов.
— Понятно, а что еще сказал вам тот офицер?
— Якобы ходили слухи, что Брусилова ненавидит царица. Почему-то в Петрограде его не любили. А он к солдатам относился с душой, и все считали его умным генералом.
— Значит, генерал Брусилов хороший человек?
— Я в Москве только второй день, а уже слышал, что генерал не пошел с белогвардейцами. Значит, он хороший человек. Говорил мне рабочий АМО.
— Знаю этот завод. Бывал недавно… Очень интересно. У меня есть сведения, полученные от военных, что Брусилов относится к Советской власти лояльно. А то, что вы мне рассказали, очень интересно. Спасибо. Теперь поговорим о другом. Вы недавно были в селе, скажите, как настроены крестьяне?
— Бедняки и батраки за новую, свою власть. Многие мои земляки пошли в ряды Красной Армии. Нужно добить Деникина и Колчака. А воюем хорошо. Мы ведь вам подарок прислали. Танк! Это же наш батальон захватил его, а полком командует Козырь. В батальоне все мои земляки, соседи из Запорожанки.
Владимир Ильич залился смехом.
— Подарок! Сердечное спасибо! А кто же это решил послать такой подарок?
— Все наши бойцы и командиры. Подарок в день вашего рождения. Митинг был у нас на месте боя, на станции Березовка. Все кричали: «Пошлем подарок Ленину!» На митинге выступил командующий Второй армией товарищ Скачко.
— Знаю этого человека, — сказал Владимир Ильич. — Честный коммунист и хороший красный командир. Центральный Комитет командировал его на ‘Кавказ. Там ведь сейчас ах как нужны такие энергичные и толковые люди. Скачко — это гвардия нашей партии. А скажите, товарищ Гамай, вот вы были дома, в родном селе, разговаривали с родителями, с соседями, знаете, чем они живут и дышат. Скажите, о чем теперь думает крестьянин, я говорю о трудовом крестьянине. Как он относится к Советской власти?
— Владимир Ильич! Что вам сказать? Могу поручиться за тружеников, у которых руки в мозолях, что девяносто человек из ста горой стоят за Советскую власть. Иначе и не может быть. Это я говорю о моем селе и моей волости. Получили землю, за это благодарят Советскую власть. Может, кто-нибудь и ноет, и шипит, так это зажиточные, имевшие батраков, те, от кого требуют хлеб по продразверстке. Они не хотят сдавать хлеб по твердым ценам и возводят поклеп на Советскую власть, кричат: «Разве это власть? Хлеб тянут с нас. А сапог в продаже нет. Спичек нет. Даже иголки не купишь. Вот при царе было…»
— «При царе»! — засмеялся Владимир Ильич. — А что им отвечают бедняки?
— Не только отвечают, дело порой доходит до кулачек. Одного так избили, что он на четвереньках пополз домой. Парни, которые были ранены в бою под Березовкой, хвастались, что голыми руками захватили пять французских танков и один из них послали в Москву как подарок. А кулак Политенко начал болтать: «Зачем в Москву шлете подарки, она у нас хлеб отбирает, а нам даже пуговицы не дает, а вы ей машину. Тоже мне родственники». А раненые ему по-своему ответили. Так костылями отмолотили, что долго будет помнить. Народ за Советскую власть, Владимир Ильич. Я ведь всего несколько дней как приехал с фронта. Мы наступаем, гоним Деникина и что видим в освобожденных селах? Повешенных людей — и председателей сельсоветов, и раненых красноармейцев, даже женщин, которые сопротивлялись деникинцам, грабившим их добро. Это большой урок, люди воочию увидели, что представляет собой Добровольческая армия, как она «освобождает» крестьян. Не знаю, что вам расскажут другие, а я говорю о том, что сам слышал и видел собственными глазами. Нет! Теперь крестьяне не выпустят из своих рук Советскую власть. Ей-богу, поверьте мне, я ведь село знаю хорошо, как свои пять пальцев. — Пархом сжал свой мощный кулак. — Ни царь, ни гетман, ни Деникин, ни антантовские капиталисты не нужны нашему крестьянину. У него есть своя родная, им созданная и защищенная власть. Ой, простите, я уже начинаю вас агитировать, будто нахожусь среди бойцов своей роты.
— Ничего, ничего, и меня агитируйте, рассказывайте о том, что видели. Вы правильно сказали, что Деникин преподал хороший урок. А как вы думаете, вы ведь стали как бы профессиональным большевиком, военным, что необходимо для более быстрого разгрома всех белогвардейских генералов?
Пархом ответил не сразу. Он так втянулся в разговор, что незаметно успокоился и теперь не чувствовал скованности, как в первые минуты встречи. Подумав, он сказал:
— Я считаю, что должна быть более крепкой дисциплина. А потом надо побольше проводить бесед с красноармейцами, разъяснять новым бойцам, за что мы боремся. А вернее сказать — донести до них слово партии. Так, как мы на фронте прочитали написанное вами письмо «Все на борьбу с Деникиным!». Там было прямо заявлено о страшной опасности, нависшей над страной. Мы так и говорили красноармейцам, что наша страна переживает тревожные дни и что партия обращается к вам с призывом. Правильно было сказано в первых строках письма, что наступил один из самых критических моментов социалистической революции. Мы так и разъяснили. Услышав ваш призыв, красноармейцы с еще большим упорством стали бить Деникина. Все это происходило на моих глазах. Красноармейцы знают, за что воюют. Не забыл я и царской армии. Тогда гнали в бой, как скот. Теперь по-другому, теперь все бойцы и командиры являются хозяевами армии.
— Хорошо сказано — хозяевами армии. Однако, товарищ Гамай, надо умело хозяйничать. Понимаете, надо, чтобы командиры умели воевать, мы обязаны подготовить новых, наших командиров. Вот и вы тоже приехали на курсы.
— Так точно, Владимир Ильич, на курсы.
— Что же, товарищ Гамай, желаю вам успешной учебы и чтобы вы стали отличным красным офицером.
— Спасибо, Владимир Ильич. Постараюсь выполнить ваше пожелание.
…Знакомый уже шофер из редакции газеты «Правда» отвез Пархома на квартиру Орловых. Поблагодарив его, Пархом не сразу позвонил в дверь домика Орловых, долго стоял на тротуаре, никак не мог успокоиться. До сих пор звучали в ушах слова Владимира Ильича, произнесенные с исключительной душевностью. Подумал, что, может быть, не совсем ясно отвечал на его вопросы. Ведь произошло все так неожиданно. Пархом и до сих пор не мог прийти в себя. А виновата в этом Мария Ильинична! Почему не предупредила еще вчера о своем намерении? Удалось бы ей или нет договориться с Владимиром Ильичем о встрече, но могла же сказать, чтобы он имел возможность подготовиться. Ведь такая незабываемая встреча может быть только один раз в жизни. Достойно ли вел себя? Немного успокоила его Мария Ильинична. Провожая до машины, она сказала, что Владимир Ильич доволен беседой, и добавила:
— Простите, Пархом Никитович. Почему вы так пристально смотрели на часового поста номер двадцать семь возле квартиры Владимира Ильича?
— Да вот показалось, что я знаю этого курсанта. Только видел более десяти лет назад, тогда ему было восемь лет.
— Где вы его видели?
— В Елизаветграде, в семье рабочего завода Эльворти. Я тогда скрывался от полиции, убежал из Юзовки после горловского восстания.
— А как его фамилия?
— Матусевич… Матусевич Илларион.
— Хотите, я спрошу о нем у начальника Кремлевского военного училища? — улыбнулась, как всегда, приветливо и сердечно.
— Не осмелился просить вас об этом. А коль вы сами предложили, узнайте, пожалуйста. Может, действительно это Аривончик.
Очевидно, еще дольше бродил бы Пархом по улице, если бы Марк Орлов случайно не увидел его сквозь оконную занавеску. Выбежав на улицу, он потащил Пархома в квартиру. Рассказав Орловым о встрече с Лениным, Пархом долго не мог уснуть. А рано утром его разбудил Марк и все время поторапливал, чтобы Пархом быстрее побрился, умылся. Он переживал за гостя, ведь ему надо заблаговременно попасть в Большой театр на съезд.
Съезд должен был начаться в десять часов утра, а Пархом подошел к двери на час раньше. Дежурные охраны внимательно проверили документы и пропустили его в фойе. Там было еще мало людей, и Пархом ходил в фойе, задумавшись. Он еще не мог прийти в себя после вчерашней встречи с Владимиром Ильичем в Кремле. А сегодня ему посчастливилось попасть на съезд, где впервые услышит его выступление.
