Октавиан Стампас - Рыцарь Христа
Шум потока становился все громче.
— Кажется, где-то здесь забили каменьями святого Стефана, — промолвил я. Годфруа ничего не ответил. Сзади раздались шаги охраняющих нас стражников. — Послушай, Годфруа, почему ты веришь какому-то мошеннику, выдающему себя за философа Аполлония, но не веришь Святому Писанию, в котором ни слова не говорится о том, что Магдалина была женой Иисуса? И неужто бы апостолы стали скрывать факт рождения у нее ребенка? Кроме того, не забывай, что Христос был назореем, то есть, самоотверженным, а назореи должны были отращивать волосы, хранить обет безбрачия и избегать присутствия при похоронах. Хранить обет безбрачия, слышишь?
— Кроме того, — сказал Годфруа, — они должны были не пить вина. Но вспомни, как Он воскресил дочь Иаира — ведь тогда Он вошел в комнату, где лежала покойница, а назореям запрещалось не только присутствовать при похоронах, но и входить в дом, где лежит, мертвое тело. Назорейство было нечто подобное монашескому ордену. Можно было принять обет назорейства на всю жизнь, а можно было и на несколько лет, на год, на месяц и даже на восемь дней. Так что, скорее всего, в последний год своей земной жизни Господь уже не был назореем. А следовательно, ничто не мешало Ему любить женщину, ничто не мешало Ему любить ее так, как любят все люди, чтобы она зачала от Него младенца, и я не понимаю, в чем состоит богохульство.
— Не знаю, — пожал я плечами, — не знаю…
— Знаешь, — сказал Годфруа. — И я знаю. Только не могу объяснить ни словами, ни даже собственным разумом.
— Мне кажется, ты просто вовлечен ими в какую-то дьявольскую игру. Они хотят от тебя не того, о чем, возможно, беседуют с тобой.
— Они хотят превратить Иерусалим в город, где поклоняются Сатане. Они нашли Аркадию, вот что самое ужасное. Неизвестно, кто построил тоннель, ведущий из-под замка Давида к страшному колодцу под Голгофой. Дай мне руку, а то я боюсь оскользнуться и шлепнуться в воду.
Мы перебрались по скользким валунам через Кедров и стали подниматься к Гефсимании, лежащей у подножия Елеонской горы.
— Я не верю, что этот тоннель могли вырыть Давид или Соломон. Возможно, это более древний тоннель, и великие цари знали о его существовании, но не уничтожали его, а может быть, он был вырыт гораздо позднее, при всех этих Иеровоамах и Ахавах, которые стали поклоняться бесам. Господи, Иисусе Христе, да минует меня чаша сия!
Он перекрестился на Гефсиманский сад, в который мы входили, и на яркую луну, чей свет мощно прорывался сквозь ветви деревьев. Сзади раздался всплеск и проклятья — кто-то из наших телохранителей все же оскользнулся и шлепнулся в мелкий поток Кедронский. Странный грохот прозвучал со стороны городских ворот, словно и там кто-то упал, или же сами ворота надумали-таки обрушиться с некоторым запозданием.
— Как здесь хорошо! — сказал я, вдыхая нежные ароматы Гефсиманского сада. — Представить только, как трудно было Господу прощаться с жизнью, вдыхая чудные запахи деревьев, трав и цветов, наслаждающихся теплом весенней ночи. Немудрено, что он взмолился к Отцу Небесному.
— Давай помолимся, Лунелинк, — почти прошептал Годфруа.
Мы встали на колени и долго молились. Я не знаю, сколько времени длилась наша молитва, время исчезло, как бывает лишь в молитве, бою и любви. Когда я посмотрел на Годфруа, то увидел, что лицо у него полно спокойствия.
— Теперь мы можем вернуться в город, — произнес он трезвым и уверенным голосом. — Теперь я точно знаю, как сильно я заблуждался. Душа моя всегда стремилась к заблуждениям. Вот почему Ульгейда не могла полюбить меня ни в коем случае. О, если бы я теперь встретил ее! О, если бы я мог положить к ее ногам освобожденный Иерусалим! Но я знаю, чем искупить свой грех, чтобы я мог потом встретиться с нею в горних селениях.
Едва мы вышли из Гефсиманского сада, навстречу нам встал один из охранников. Лицо его было взволнованным.
— Беда! — сказал он.
— Что случилось? — в один голос спросили мы с Годфруа.
— Несколько камней свода ворот рухнули.
— Задело кого-нибудь?
— Часового Генриха Нахтигаля. Голову ему, говорят, размозжило. Насмерть.
— Не может быть! — воскликнул я.
— Она все-таки ходит у меня по пятам, — сказал Годфруа.
Часовой Генрих Нахтигаль, погибший ровно через год после гибели Аттилы Газдага, был похоронен внизу, у потока Кедронского, в том месте, где забили каменьями первомученника Стефана. Годфруа присутствовал при захоронении, но как только гроб с. телом скрылся под землей, он поспешил в замок Давида, где с утра по приказанию Защитника Гроба Господня развернулись активные работы.
Несколько десятков человек были заняты в них, они свозили в замок Давида бочки с горючей смесью, которая в просторечьи называлась греческим огнем. Несколько пиротехников, умеющих обращаться с этим недружелюбным веществом, отправились вместе со мною и Годфруа в подземелье. Сначала решили попробовать бросить в колодец несколько бочек подряд с зажженными фитилями. Бочки взорвались на определенной глубине, но-ожидаемого результата не принесли — когда в скважину был брошен зажженный факел, он совершил такое же в точности падение, как тот, который бросил несколько недель назад я. Тогда Годфруа принял рискованное решение — обложить стены вокруг колодца бочками с горючей смесью, вытянуть фитиль в тоннель и поджечь его. Я принялся отговаривать его, опасаясь, что мощный взрыв может вызвать разрушения зданий, расположенных на поверхности Голгофы, а главное — содрогнется храм Гроба Господня и в нем тоже могут произойти какие-нибудь сильные повреждения.
— А что, если он вообще рухнет? — сказал я. — И рухнет от руки не кого-нибудь, а самого Защитника Гроба Господня.
— Что же ты предлагаешь? — сказал Годфруа. — Может быть, ты хочешь, чтобы ведьма Мелузина и ее любовничек Генрих Четвертый припожаловали сюда совершать здесь свои сатанинские совокупления? Не волнуйся, я все предусмотрел. Своды низкие, и если они обрушатся, то там, наверху, на самой Голгофе могут лишь появиться трещины. Даже если появятся трещины на домах, даже если на самом Храме Гроба, мы залатаем их. Главное — уничтожить это страшное место, завалить его, чтобы, даже если кто-то и захочет вновь откопать его, ему пришлось бы затратить неимоверные усилия.
Годфруа спешил. Весь его тайный синклит был временно в отлучке. Урсус и Ормус отправились встречать кого-то в Яффу, а Артефий со своим учеником Папалиусом уехал зачем-то на пару дней в Аскалон. Через несколько часов все было готово для взрыва. Пиротехники провели длинный фитиль чуть ли не до середины тоннеля и подожгли его. После этого все, кто находился в подземелье, включая меня и Годфруа, бросились бежать со всех ног к выходу. Все добежали благополучно, и как только оказались в безопасном месте, земля задрожала и загудела от глубокого взрыва, как бывает при землетрясении. Когда гул затих, мы устремились назад в подземелье, но не пройдя и ста шагов, наткнулись на глухой завал.
— Все, — сказал Годфруа, — нет больше Аркадии. Кончилась Аркадия. Пойдемте назад в замок, а то, не приведи Бог, и здесь потолок рухнет.
Не успели мы выбраться из подземелья, как за нашими спинами и впрямь стали сыпаться камни. Мы в испуге припустились бежать и, слава Богу, все спаслись.
Наружные разрушения оказались не такими безобидными, как надеялся Годфруа, но и не такими ужасающими, как опасался я. Три ветхих строения сильно пострадали, остальные покрылись трещинами. Трещины появились и на одной из стен храма Гроба Господня, но в основном храм остался цел. На том месте, где примерно находилась вершина Голгофского холма, появилась довольно глубокая трещина. В ней можно было стоять, по пояс высовываясь из земли. Ее поспешили засыпать. Трещины на зданиях в тот же день замазали, а жителям разрушенных лачуг Годфруа выделил деньги на постройку нового жилья.
Он был страшно рад, без конца потирал руки и говорил:
— Ну, теперь остается ждать, что скажут мои советнички. Только бы не помереть до их приезда!
Но окончился этот первый день после годовщины, а предсказание Артефия покамест не сбылось, и я весело подшучивал над Годфруа, говоря, что если он умрет и через двадцать лет, предсказатель вполне может считать смерть наступившей сразу после годовщины взятия Иерусалима, ведь что такое двадцать-тридцать лет для человека, который прожил уже одиннадцать веков.
В отличие от патрона, я не верил, что Артефий это Аполлоний из Тианы, ведающий тайну эликсира бессмертия, я был уверен, что тут обыкновеннейшее мошенничество, а тайный синклит умело водит доверчивого Годфруа за нос с тем, чтобы пользоваться самыми жирными кусками его власти. Я стал уверять его, что достаточно как следует прижать их, и они в испуге разбегутся, как тараканы. Но, увы, я недооценил могущество тайного синклита.
На третий день после празднования Иерусалимской победы, когда все гости уже разъехались, члены тайного синклита объявились в Святом Граде. Утром ко мне в башню Антония прискакал гонец от Годфруа и сказал, что патрон хочет видеть меня и всех моих тамплиеров немедленно в замке Давида. Я понял, что происходит или ожидается какое-то важное событие, тотчас же объявил тревогу, и не более, чем через полчаса все тамплиеры в полном вооружении скакали по улицам Иерусалима к Давидову замку. Я ехал впереди всех, держа над собой знамя Христа и Храма. Следом за мною скакали мой новый оруженосец Бернард, командор Роже де Мондидье со своим оруженосцем и тремя коннетаблями, командор Алоизий Цоттиг с двумя коннетаблями и командор Клаус фон Хольтердипольтер с одним коннетаблем. Когда наш немногочисленный но крепко сколоченный отряд подскакал к воротам Давидова замка, они оказались наглухо запертыми и большое количество стражи охраняло их, причем среди стражников я не увидел ни одного знакомого лица, и это сразу показалось мне подозрительным. Затем я отметил, что это не крестоносцы, поскольку белые кафтаны их были перехвачены красными поясами, а кресты на левом плече отсутствовали почти у всех. Один из немногих, у кого были кресты, бросился к нам навстречу и объявил, что по приказу защитника Гроба Господня никому нельзя въезжать в замок. Рискуя совершить опрометчивый шаг, я воскликнул:
