Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

У него вырвался смешок, но тут же он осёкся, и украдкой поглядел на Джамиля Аль-Хамзави, который был всецело занят тем, что обслуживал одного из клиентов, затем сказал ей:

— Я не люблю возвращаться снова к тем обстоятельствам, что когда-то ожесточили меня, хотя и не должен отчаиваться из-за того, что по-прежнему вызывает раскаяние, сожаление и извинение!

Порицающим тоном она спросила:

— И кто же поймёт, что мы раскаиваемся?

Неподдельно пылким тоном, оттачиваемым им год за годом, он ответил ей:

— Ну, это питьё я долгие годы пил по маленькому глотку: Аллах — свидетель!

— А сожаление как же?

Сверля её своим горящим взглядом, он сказал:

— Оно в том, что он ответит на её приветствие в десять раз лучше!

Она игриво спросила:

— И кто же поймёт, что это извинение?

Он любезно заметил ей:

— А разве прощение не свойственно великодушию?

Затем, опьянённый восторгом, продолжил:

— Прощения уже достаточно для того, чтобы попасть в рай.

С этими словами он пристально посмотрел на нежную улыбку, что блеснула в её глазах и сказал:

— Рай, о котором я говорю, находится на пересечении двух улиц: Байн аль-Касрайн и Ан-Нахасин, и самое прекрасное тут то, что его дверь выходит на боковую улочку вдали от глаз посторонних, и там нет бдительной охраны!

Таким образом, Ахмад дал ей понять, что бдительный страж этого небесного рая зовётся «покойный Ридван», который служил стражем земного рая, куда он старался нащупать путь. К мыслям его примешивались беспокойство и страх, как бы эта женщина не признала в его словах язвительную правду, однако обнаружил, что она словно погрузилась в упоительный сон, и тогда он вздохнул, прося Господа простить ему его тайну.

Джамиль Аль-Хамзави уже закончил обслуживать клиента и подошёл к женщине, чтобы приняться за её заказы. Ахмаду предоставился удобный случай, чтобы подумать, и он стал вспоминать, как когда-то Фахми хотел посвататься к Мариам, дочери этой женщины, и как затем Господь внушил ему отвергнуть просьбу сына — он был уверен тогда, что лишь исполняет волю жены, и только; ему и в голову не приходило, что рядом с его сыном притаилась ужасная трагедия, постигшая соседа — её мужа. Можно ли было ждать, что дочь последует другому примеру, не такому, как пример её матери?..

И какой матери!.. Опасной женщины!.. Возможно, она была подлинной драгоценностью для таких же охотников, как и он, однако в доме это была кровавая трагедия. Вот ведь какой путь она избрала себе за все эти долгие годы, пока жила с живым мертвецом!.. Все обстоятельства указывают на один единственный выход. Многие соседи, возможно, знают об этом. И даже может быть, кто-то в его собственном доме и заподозрил о таких делах, что творились в тайне от главы семейства. Жена соседа хранила ему верность и преданность вплоть до сего часа, и к Ахмаду вернулось желание, охватившее его впервые после того сомнительного визита: в прошлый раз он не нашёл надёжного способа, чтобы удовлетворить его, не вызывая при этом подозрений — не дать этой развратной женщине попасть в его непорочный дом. Но зато сейчас, по его мнению, всё, казалось, располагало к удовлетворению желания — так он внушит ей, что её связь с мужем оборвана, а затем постепенно, придумывая реальные отговорки, он достигнет цели, не задевая её честь. Эта женщина одновременно стала так близка его сердцу и так далека от его уважения!..

Когда Аль-Хамзави закончил с её покупками, она поднялась, протягивая руку Ахмаду, и он с улыбкой попрощался с ней, тихо произнеся:

— До свидания.

Намереваясь уйти, она пробормотала:

— Мы в ожидании.

Она покинула его лавку с ощущением полного счастья, опьянённая своим триумфом, однако вместе с тем она вызвала у него тревогу, которой не было раньше; тревогу, которой надлежало занять видное место в его повседневных делах. Начиная с этого момента и впредь он будет спрашивать себя о том, какой же путь — самый надёжный, чтобы прекратить посещать Зубайду; с тем же интересом он задавался и вопросами о том, что сделали военные власти страны, что замышляют англичане, и на что решится Саад. Он был снова счастлив, и как всегда, вслед за счастьем тянулся шлейф размышлений. Если бы не его сильное стремление нравиться людям, и не их любовь, приносившая столько счастья, ему бы ни составило никакого труда покинуть дом певицы и больше не возвращаться к истлевшим чувствам и завядшим цветам. Сердце его наполнилось пресыщением, словно застоявшаяся в болоте вода, хотя он постоянно испытывал страх, что после себя оставит память о пылающем гневом сердце и злобной душе. Всякий раз, как скука стесняла дыхание, как же ему хотелось, чтобы его возлюбленная первой оставила его, и тогда он был бы покинутым, а не бросившим её! И как же ему хотелось, чтобы его связь с Зубайдой прекратилась точно так же, как и похождения с другими женщинами до того: с мимолётным смущением, окупаемым лучшими подарками на прощание. Затем такие связи превращались в крепкую дружбу. Примет ли теперь Зубайда — он полагал, что она не меньше его была сыта этой связью — его извинения?.. И захочет ли он вымолить у неё прощение своими подарками за то, что решился уйти?… Подтвердится ли её слава великодушной женщины с щедрой душой, такой же как и у её «коллеги» Джалилы, к примеру?.. Вот о чём ему нужно было подумать и подготовить самые действенные отговорки. Он глубоко вздохнул, словно жалуясь на то, то любовь такая преходящая вещь, которая не длится настолько долго, чтобы её хватило на то, чтобы сердце перенесло все тяготы страстей. Остаток дня его воображение блуждало в дебрях: ему виделось, как он бредёт в потёмках, пытаясь найти на ощупь тот самый дом, а соседка ждёт его у порога со светильником в руках.

52

«Англия объявила о своём протекторате над страной по собственному побуждению, без всяких просьб со стороны египетского общества или его согласия. Протекторат является недействительным и незаконным, так как это всего лишь одна из нужд военного времени, которая прекратится вместе с самой войной…»

Фахми диктовал этот текст слово за словом, громко и отчётливо, а мать, Ясин и Зейнаб с большим вниманием следили за этим новым уроком по орфографии, в который Камаль ушёл с головой, сосредоточившись на словах, но не понимая их смысла. Не было ничего странного в том, что Фахми задаёт брату писать диктант или что-то другое на семейных кофейных посиделках. Лишь тема диктанта казалась странной даже матери и Зейнаб, а вот Ясину — нет: он наблюдал за обоими братьями с улыбкой:

— Вижу, всё это захватило тебя… Аллах научил тебя диктовать этому несчастному мальчику лишь политические речи на тему патриотизма, раскрывающие перед теми, кто их читает, двери тюрьмы.

Фахми поспешил внести поправку в мнение брата и сказал:

— Это одна из речей Саада, которую он произнёс перед правителями-оккупантами в Законодательном собрании.

Ясин с удивлением и интересом произнёс:

— И что ему ответили на это?

Фахми взволнованно сказал:

— Пока ещё от них ответа не поступало. Все в тревоге спрашивают о нём. Это как гнев рычащего льва, у которого никогда не было и тени справедливости или доброты.

Он в раздражении вздохнул:

— Нужно было разозлиться сразу после того, как «Вафду» запретили эту поездку, когда Рушди-паша подал в отставку с поста премьер-министра, а тот, кто должен был занять место султана, сделал промах, приняв её.

Затем он помчался в свою комнату и вернулся, развернув сложенный лист бумаги, и передал его брату:

— У меня есть не только эта речь. Вот, прочитай этот манифест, который распространяют в тайне: в нём содержится послание «Вафда» к султану…

Ясин взял манифест и принялся читать:

«Ваше Величество… Нижеподписавшиеся члены „Аль-Вафд Аль-Мисри“ имеют честь передать Вашему Величеству от имени народа следующее:

Когда воюющие державы договорились о том, чтобы сделать принципы свободы и справедливости основой мира и заявили, что судьба народов, затронутых войной, станет предметом консультаций, мы взяли на себя труд по объявлению независимости своей страны и защиты своего права на мирной конференции, пока оно совсем не исчезло с политической арены, и пока мы не освободились из-под турецкого господства, ибо протекторат, который объявила Англия без согласования с Турцией и с египетским народом, является недействительным, так как это всего лишь одна из нужд военного времени, которая прекратится вместе с самой войной. Опираясь на данные обстоятельства, а также на тот факт, что Египет понёс все те потери, которые выпали на его долю, и благо есть те, кто говорит о праве на свободу малых наций, на мирной конференции нам ничто не помешает заявить о нашей политической свободе, согласно принципам, на которых она основана.