Дмитрий Миропольский - Тайна трех государей
– Политика – это пропаганда, – продолжал он. – По телевизору и в газетах публикуют глупости или просто лгут. Огромная аудитория верит, поскольку ложь и глупости повторяются постоянно. У людской массы короткая память: люди живут одним днём и назавтра не помнят того, во что верили вчера. Но летопись – не газета и не телевидение. Конечно, любой такой манускрипт носит отпечаток времени и места создания, но не решает сиюминутных пропагандистских задач. Летописи вообще не предназначены для массовой аудитории. Их веками читают единицы. Задача летописей – не пропаганду вести среди потомков, а отправлять сообщения в далёкое будущее. И хранить важную информацию, чтобы посвящённые могли воспользоваться ею через столетия.
– По-вашему, в русской летописи анахронизм отмечает место, где сосредоточена такая информация? – Жюстина прикурила очередную сигарету и попыталась вернуть Книжника от общих рассуждений к интересующей теме. – Вы назвали это маркером.
– Назвал не я, но так и есть. А вам придётся потерпеть ещё немного, потому что для понимания нужно представлять себе исторический фон. К концу десятого века Византийской империи серьёзно угрожало вторжение мусульман. Вдобавок начались внутренние мятежи, а один из полководцев объявил себя царём. Византия попросила помощи у Рюриковича, киевского князя Владимира. Он взамен потребовал отдать ему в жёны царевну Анну, потому что хотел стать роднёй императоров и уравняться с европейскими монархами. Правители Византии вынуждены были согласиться.
– Войско князя целый год громило мятежников одного за другим, – продолжал учёный. – Однако обещанную царевну Владимиру так и не прислали. Он подождал до следующего лета, а когда в Европе над ним начали смеяться, сам пошёл в поход на византийскую колонию в Крыму, захватил Корсунь и силой заставил обманщиков сдержать обещание. Князь получил Анну и породнился с императорами, однако для этого вынужден был принять крещение: за язычника отдать царевну не могли, да и династические законы без этого не работали.
– Зачем тогда нужно было писать, что Владимир крестился раньше? – недоумённо спросила Жюстина. – Религия от Андрея Первозванного передана одновременно со статусом императорского родственника… Всё сходится.
– Ошибаетесь, милая барышня, – молодые глаза Книжника утонули в морщинках. – Сходится сюжет, но что мы видим? Князь на глазах Европы получает звонкие пощёчины от Византии, которая сначала обманывает его с невестой, а потом заставляет креститься. В этом случае Владимир – жертва обстоятельств.
– Теперь смотрите, что сделал Брюс, – привычно поёрзав в кресле, сказал старик. – По его версии, князь без какого-либо давления, самостоятельно решает заменить язычество единобожием. Он собирает представителей всех авраамических религий и выслушивает каждого, чтобы понять: какая из них наилучшим образом подходит для России. В результате останавливает свой выбор на византийском христианстве, идущем от Андрея Первозванного. Чувствуете разницу? Это не вынужденное, а самостоятельное, продуманное и взвешенное решение.
– Получается, императоры Византии просили о помощи христианина, крещённого по византийскому обряду, – закончил Книжник. – Вполне логичный выбор. А когда через несколько лет Владимир штурмует Корсунь – это уже совсем другой сюжет. Добывать себе жену мечом – обычное дело и во времена Рюриковичей, и во времена Брюса. Тут уже нет речи ни о какой пощёчине. Наоборот, князь ведёт себя, как настоящий воин, и заслуживает всяческого уважения.
– Согласна, Брюс выполнил задачу, – сдалась Жюстина. – А теперь я вынуждена снова спросить: как всё это связано с Ковчегом Завета?
– Ищем, ищем связь! – ответил учёный, досадуя на занудство собеседницы. – Я же вам подробно рассказал про всего лишь один маркер, а их множество, и каждый надо проанализировать. Вдобавок одной летописью дело тоже не исчерпывается, есть ещё внушительный корпус источников – русских, иностранных… Но согласитесь, что от апостола Андрея гораздо ближе до Израиля и времени пропажи Ковчега из Первого Храма, чем от князя Владимира и тем более Брюса, не говоря уже про нас с вами.
– Летопись датирована двенадцатым веком, – напомнил он. – Тогда во всей Европе вдруг стали происходить очень интересные и странные события. В них предстоит разобраться, вскрыть взаимосвязи… У меня есть самые веские основания полагать, что группа, о которой я вам говорил, сумеет это сделать.
– Откуда такая уверенность?
– Ещё немного терпения, – попросил Книжник.
– Вы не оставляете мне выбора, – Жюстина через силу улыбнулась в ответ. – Но через два дня я прилечу в Петербург на ассамблею Интерпола, и тогда вам уже не удастся так легко от меня отделаться.
– Прекрасно, – сказал старик, потирая восковые руки. – Заодно и познакомимся. Я буду ждать.
83. За вдохновением
В седьмом часу утра, не сговариваясь, троица потянулась на первый этаж особняка Вейнтрауба, в столовую. Ранний подъём и быстрые сборы уже вошли в привычку.
– Как спалось? – поинтересовался Одинцов у компаньонов.
– Без задних ног, – сказал Мунин. – Ваш способ просто супер. Я не успел заметить, как вырубился. Четыре, семь, восемь – и брык!
– Я тоже попробовала, – улыбнулась Ева, – спасибо.
– Отлично выглядишь, – похвалил её Одинцов и задумчиво предложил: – Кофейку, что ли, сварить? Хлебнём по кружечке – и за работу, пока здесь народ раскачается…
Но тут в столовую вошёл заспанный повар: очевидно, его растолкала охрана, заметив поднявшихся гостей. Ева быстро переговорила с беднягой и распорядилась насчёт завтрака. В ожидании трое уселись за стол. Одинцов был настроен решительно.
– Ну что, – сказал он. – Сегодня вдарим по маркерам? Я, кстати, ещё один нашёл.
Мунина это возмутило:
– Договорились же спать! А вы, значит, обманули нас и читали «Повесть…»?
– Уговор дороже денег, – назидательно произнёс Одинцов. – Я своё слово держу. С «Повестью…», конечно, разобраться надо, но не такой ценой. Про маркер ты сам рассказывал в «Проказнице», помнишь? Ну, как апостол Андрей в бане побывал и потом брату своему расписывал это дело в цветах и красках. Чем не маркер?
– Кстати, да, – согласился Мунин.
После побега и гибели профессора, перепуганный и замёрзший, сидя в розовом притоне с ослепительной полуголой американкой и бутылкой виски, он сам плохо соображал, что говорил.
Ева тоже вспомнила мимолётный банный разговор и с интересом посмотрела на Одинцова. Надо же, как он контролировал всё до последнего слова…
– Это может быть ценный маркер. Расскажи ещё раз.
– В «Повести…» сказано, что Андрей в своём путешествии дошёл до Волхова и водрузил на берегу свой посох, – мгновенно включился Мунин. – Лет шестьсот назад там появилась деревня Грýзино. Это Новгородская область. В Грузине есть музей, где посох апостола выставлен.
Одинцов приподнял полуседую бровь:
– Настоящий?!
– Кто знает… Говорят, настоящий. Пётр Первый пожаловал Грузино князю Меншикову, был у него такой сподвижник ближайший, – Мунин привычно пояснил для Евы. – И Пётр даже в гости туда приезжал. А при Павле деревня досталась графу Аракчееву, тогдашнему главному артиллеристу и тоже самому близкому придворному.
Повар быстро приготовил и подал сытный завтрак: чувствовалось, что миллионер платит ему не зря. Троица принялась за еду, а Мунин продолжал, успевая жевать:
– Аракчеев организовал в Грузине образцовое военное поселение, которое потом копировали во всей России… А ещё выстроил роскошную усадьбу… Дворец с павильонами не хуже, чем в Петербурге; пристань с огромными башнями вроде маяков… Собор с колокольней стометровой – сто метров чёрт-те где, в деревне, это же фантастика просто!.. У Аракчеева там гостил много раз император Александр Первый, сын Павла… Про дворец всякие легенды рассказывали. Что львы бронзовые у входа рычать умеют. Что ходы подземные через всю усадьбу тянутся, а в них спрятаны несметные сокровища… В общем, народный фольклор, как положено.
– В усадьбе сохранилось что-нибудь? – спросил Одинцов.
– Не-а, – помотал головой Мунин. – Львов увезли в Новгород, они в тамошнем кремле стоят, а так – что-то после революции разрушили, остальное сгорело во время войны.
Ева отвлеклась от тарелки:
– Какой войны?
– Ты в России, – Одинцов строго посмотрел на американку. – Если тебе не сказали название войны, значит, речь о Великой Отечественной. Она у нас главная была, с Гитлером. Тысяча девятьсот сорок первый – тысяча девятьсот сорок пятый. А революция соответственно Октябрьская, семнадцатый год… Давайте-ка вот что. Давайте в Старую Ладогу махнём. Старичок наш всё равно ещё спит, а мы помозгуем на свежем воздухе, проветримся – и к обеду назад. Как раз аппетит нагуляем.
– Мы с тобой в прошлый раз толком ничего не посмотрели, – сказал он Мунину. – Надо бы свежим глазом, особенно с учётом новой информации. Глядишь, и вдохновение придёт.
