Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра
Вдобавок ко всему именно в этот день Эол был не очень благосклонен к императору. Около полудня небо затянуло тучами и пошел дождь с градом. У императора не было никакой возможности согласовать действия своих морских офицеров. Из-за этого возникло замешательство, и наша царица тут же использовала его в своих интересах. Северо-западный ветер был как нельзя более благоприятен для нашего бегства на юго-восток — лучшего и пожелать нельзя было.
Корабли нашего маленького флота стояли так близко друг к другу, что им нетрудно было обменяться сигналами. На всех парусах мы проскочили мимо горящих и тонущих кораблей; из вспененной воды неслись крики о помощи, однако кто в этот момент обращал на них внимание? В подобном положении каждый заботится прежде всего о себе.
Как я уже сказал, я был свидетелем морского сражения, но свидетелем скорее убегающим. Пылающие корабли, отчаянно сражающиеся солдаты, тонущие и взывающие о помощи, вскоре остались позади.
В библиотеке Августа я нашел рассказ одного морского офицера, служившего у Октавия. Он составил поразительно беспристрастное сообщение об этом сражении, но, как и многие, также не знал, что «бегство» Клеопатры на самом деле было частью заранее продуманного плана. Чтобы историческая картина стала яснее, я приведу здесь часть этого рассказа.
«Довольно долго силы сражающихся сторон были примерно одинаковы, и ни один из противников не превосходил другого, пока не произошло следующее: Клеопатра, корабль которой стоял на якоре вне зоны боевых действий, не смогла больше вынести неопределенности и ожидания. Ведь это была женщина и к тому же египтянка — ее измучила неизвестность и тревожное ожидание исхода, и внезапно она обратилась в бегство сама и подала соответствующий сигнал своим подданным. Они тотчас же подняли паруса и устремились в открытое море, подгоняемые ветром, который случайно как раз оказался попутным. Антоний, увидев это, решил, что они поступили так не по приказу Клеопатры, а потому, что сочли себя побежденными. Он устремился за ними. Вследствие этого и остальные сражающиеся утратили мужество, возникло смятение и замешательство. Чтобы спастись, одни принялись поднимать паруса, а другие настаивали на том, чтобы сбросить в воду мачты и орудия и тем самым облегчить корабль.
В разгар всех этих приготовлений мы атаковали их. На наших кораблях не было парусов, они были рассчитаны только на участие в битве, преследование беглецов в открытом море не входило в наши планы. Теперь вблизи и вдали во множестве видны были сражающиеся корабли. Силы были примерно равны, и обе стороны сражались с одинаковым ожесточением. Люди Цезаря старались повредить нижнюю часть корабля: разбивали весла, вырывали руль и, наконец, взбирались на палубу. Одних они отшвыривали в сторону, других сбрасывали в море и набрасывались на остальных, численно силы противников были примерно одинаковы. Со своей стороны, люди Антония отбивались от нападающих веслами, рубили их топорами, сбрасывали на них камни и тяжелые снаряды, сталкивали тех, кто пытался взобраться на корабль, и боролись со всяким, кого могли достать. Это можно было сравнить с обороной крепости или острова, осажденных с моря. Нападающие пытались взобраться на корабль, как на сушу или в крепость, и использовали все, что годилось для этого. При этом защитники отбивали их атаки и применяли обычные в таких случаях средства.
В то время как в битве не предвиделось перевеса ни в одну из сторон, Цезарь в затруднении, как ему быть дальше, велел доставить огонь из лагеря. Поначалу он не хотел прибегать к этому средству, чтобы по возможности захватить казну. Однако теперь он увидел, что не сможет достичь победы иным способом. Теперь сражение приобрело иной вид: со всех сторон одновременно нападающие набрасывались на Своих жертв, осыпали вражеские корабли горящими стрелами, забрасывали привязанными к пикам факелами и с помощью машин метали горшки с раскаленными углями и смолой. Защитники пытались затушить огонь, однако, несмотря на их старания, дерево быстро вспыхивало. На одном из кораблей матросам удалось погасить несколько очагов, вылив всю имевшуюся на борту питьевую воду. Затем они стали черпать воду из моря. Если бы они использовали ее в больших количествах, то смогли бы, наверное, потушить пожар. Но у них были только маленькие ведра, к тому же в этой спешке и сумятице они наполняли их всего наполовину. Поэтому вместо пользы они принесли себе еще больший вред: от небольшого количества соленой воды огонь вспыхнул еще сильнее. Когда они увидели это, то стали забрасывать огонь своими плащами и телами погибших. На некоторое время им удалось сбить пламя, но затем сильный порыв ветра вновь раздул его еще больше прежнего. Пока горела только часть корабля, солдаты пытались отрубать пылающие куски дерева и бросали их в море или обратно в противника. Но огонь распространялся все дальше, и матросы с помощью железных крючьев и длинных пик пытались притянуть к себе вражеские корабли, чтобы перебраться на них, а если не удастся, то хотя бы тоже поджечь их.
Однако противник предвидел это, и суда заранее отошли подальше. Огонь охватил уже все борта корабля и добрался до палубы. Команду постигла самая ужасная участь. Одни задохнулись в дыму, другие оказались посреди моря пламени и сгорели, как в печке. Остальные погибли, пытаясь спасти их. Многие, видя все это или уже наполовину обгорев, бросали свое оружие и подставляли себя вражеским стрелам или прыгали в море и тонули. Некоторые погибали в волнах, застигнутые нашими ударами, других разрывали на куски морские чудовища.
Перед лицом всех этих страданий более-менее сносный конец нашли только те, кто, не дожидаясь, пока их настигнет подобная участь, убили друг друга или сами себя. Им не пришлось перенести более страшных мук и быть сожженными заживо вместе со своим кораблем, как на погребальном костре.
Видя все это, мы поначалу держались на некотором расстоянии, поскольку противник еще оборонялся. Но когда огонь охватил все судно и команда не в состоянии была даже помочь себе, не говоря уже о том, чтобы причинить какой-то вред врагу, мы поспешно ринулись к кораблю и попытались потушить огонь в надежде, что сможем захватить там золото и деньги. При этом многие из нас также стали жертвами пламени и собственной алчности».
В своем рассказе офицер называет Гая Октавия именем «Цезарь», а не полюбившимся затем народу именем «Август».
Я стоял на корме с подветренной стороны, в лицо мне хлестал дождь и град, я промок до нитки, но ничего этого не чувствовал и ни за что не ушел бы сейчас с этого места. Я вцепился в поручни и не сдвинулся, даже когда какая-то шальная стрела, пробив мою промокшую хламиду, задела мне бедро и упала на палубу.
Император на своем флагманском корабле должен был сразу же увидеть наш маневр. Пересев на быстроходную квинквирему, он последовал за нашим флотом.
Позднее досточтимый Август — не без уважения — подтвердил, что прорыв Клеопатры был проведен так неожиданно, быстро и ловко, что даже хитрый Агриппа не смог нас настичь.
Тем, что избежали тогда битвы при Акциуме, мы обязаны исключительно смелости и ловкости нашей царицы.
Вскоре мы оказались в открытом море. Когда я собрался спуститься с палубы вниз, то поскользнулся в луже собственной крови и упал на пол. Там меня и нашли — уже почти без сознания — двое матросов. Они принесли меня в мою каюту. Кубок горячего вина с пряностями настолько подкрепил мои силы, что я смог сам позаботиться о своей ране. Она все еще немного кровоточила. Стрела, как острым ножом, распорола мне бедро на три пальца выше колена. К счастью, рана оказалась не очень глубокой. Я велел приготовить целебный пластырь и приложил его на несколько часов.
Ирас собственноручно принесла мне ужин и присела на мою кровать.
— Император следует за нами в сопровождении нескольких кораблей и подает сигнал, что хотел бы с наступлением дня подняться к нам на борт.
Я привстал в удивлении.
— В сопровождении нескольких кораблей? Но ведь решено было, что за ним последует весь его флот.
Ирас пожала плечами.
— Ну да, таков был план. Но, может быть, ему помешала внезапная буря? Завтра все узнаем.
Благодаря дозе мекония ночь я провел спокойно. Утром я сменил повязку и, полежав еще два или три часа, хромая, поднялся на палубу. По дороге мне попалась Ирас, которая как раз хотела меня видеть. Она взяла меня за руку и прошептала:
— Антоний сидит один на баке и никого к себе не подпускает. Утром, когда он поднялся на борт, его сопровождали только Алекс и слуга. Он отказался встретиться с царицей, а когда Алекс наконец уговорил его, царица отказалась сама.
Ирас тяжело вздохнула.
Однако на время нам стало не до этого, так как позади внезапно появился небольшой флот либурнийских быстроходных парусников. На этих узких длинных кораблях было всего по две скамьи для гребцов, но при хорошем ветре они летели над водой как стрела.
