Людо Зубек - Доктор Есениус
Лицо верховного канцлера все более и более вытягивалось при словах Чернембла. Он переглянулся с паном из Бебисдорфа. «Если ему охота копаться в сундуке, пусть-ка покопается прежде в своем, а наши оставит в покое!» Пан из Роупова посмотрел на графа Турна, стараясь прочесть и в его взгляде одобрение. Но граф Турн сделал вид, что не замечает вопросительного взгляда канцлера. Он прекрасно знал, что происходит в армии сословий, и условия, в которых находился деревенский люд. Он знал, что Чернембл прав, и, хотя это горькая правда, ее придется принять как лекарство.
— Пан Чернембл сказал нам только о своем несогласии с тем, что было предложено. Но этого недостаточно. Что же предложит нам он сам?
Чернембл, точно ожидая этого приглашения, без колебаний высказал свои мысли. Ясно, он об этом подумывал и прежде.
— Раньше чем налагать новые подати, необходимо взыскать старые долги. И не считаться ни с какими отговорками и отсрочками, но требовать с каждого все сполна. Чтобы иметь возможность поступать столь строго, каждый сборщик должен быть уверен, что налог взимается справедливо.
— На это есть главный сборщик налогов; военный совет не может этим заниматься, — возразил верховный канцлер.
— Я и не настаиваю, чтобы этим занимался военный совет, — спокойно возразил Чернембл, — я только обращаю ваше внимание на то, что не всегда выполняется. Не раз случалось, что с тех, кто налог заплатил, сборщики взимают дважды, трижды, хотя многие господа не платили еще ни разу.
— Это отдельные недосмотры, — небрежно заметил верховный канцлер, как будто речь шла о мелочи.
— Нужно все это выяснить, — приказал король и посмотрел на Чернембла. — У вас еще какие-нибудь планы?
— Да, — ответил Чернембл, повышая голос. — Это вопрос о непомерно высокой оплате службы ряда старших офицеров.
Генерал Гофкирх и полковник Старгемберг беспокойно заерзали. Генерал недовольно откашлялся и обиженно проговорил голосом, напоминающим рычание медведя:
— От командира зависит боеспособность армии. Именно потому мы все силы должны приложить к тому, чтобы командиры были довольны.
Граф Турн счел должным вмешаться в этот все обостряющийся обмен мнениями:
— Я согласен с господином генералом, нам действительно безразлично спокойствие командиров, но равно важно, чтобы и армия была спокойна. А в армии не все в порядке. Я позволю себе предложить вашей королевской милости и военному совету подробное донесение.
— Я просил вначале выяснить вопрос с оплатой высших чинов — раздраженно сказал Чернембл, опасаясь, что при подробном разговоре об армии забудут о его плане.
Начали обсуждать оплату высших чинов, причем выяснилось, что жалованье некоторых генералов равно жалованью целого полка наемников. И, когда командиры получают какие-то суммы на оплату наемникам, они сперва возмещают недостатки собственного жалованья и только остаток делят между солдатами. Неудивительно, что недовольство среди солдат растет, многие полки открыто взбунтовались. Сам главнокомандующий сословного войска Маннсфельд, если бы ему не удалось смирить бунтующих солдат несколькими сотнями золотых, выданных из его личных денег в счет будущего жалованья, поплатился бы головой.
Командиры требуют жалованья на полный состав войска. При вербовке, как известно, каждый командир сообщает количество солдат, находящихся у него под началом, и берет деньги в расчете на это количество наемников. Но в боях состав армии уменьшается, новой вербовки не объявили, а жалованье выплачивают на полный состав войска и на тех, которые давно погибли. По рапортам о выплаченном жалованье против императора сражается гигантская армия сословий, а в действительности нет и половины.
Король уже несколько раз смотрел на часы, потому что час выезда на охоту приближался.
Чернембл, заметив нетерпение короля, постарался покончить со своими расчетами.
— Как я уже сказал, нельзя возлагать на крестьян большие подати. Но я знаю чудесное лекарство, которое способно воодушевить крепостных так, чтобы они отдали за наше дело добровольно все, что они еще способны дать.
— Слушаем, слушаем! — зашумело собрание (тогда им не пришлось бы так глубоко залезать в собственные карманы).
— Дайте крепостным свободу! — произнес Чернембл, повысив голос, и каждое его слово падало на головы присутствующих, как удар молота. — Тогда у них будет за что воевать.
Что тут началось! Будто разворошили осиное гнездо. Разочарование, огорчение, гнев — все было в голосах господ, собравшихся в королевском покое. Никто и слышать не хотел о таких вещах. Нет, такой ценой они не желали добровольной помощи народа. А кто же будет отрабатывать барщину? Неужели потом платить за работу собственным крестьянам? Неслыханно! Нет, невыгодна такая торговля! Война может через короткое время кончиться, и она кончится победой Чешского королевства — зачем же дорогой ценой покупать то, что и так можно получить? Зачем приносить такие жертвы? Победа над императором может в таком случае стать Пирровой победой. Нет, нет, никакого союза с народом, иначе мы больше потеряем, чем приобретем.
Все единогласно отвергли план Чернембла.
Король встал, собираясь уйти.
— Продолжайте без меня, — сказал он, когда все присутствующие поднялись со своих мест. Он положил часы в карман и добавил — Председателем будет пан верховный канцлер.
Король ушел. Пан из Роупова пригласил присутствующих подкрепиться вином. Возможно, от выпитого вина, а возможно, от радости, что все пришли к соглашению, отвергнув план Чернембла об освобождении крепостных, но все, кроме Чернембла, пришли в отличное расположение духа и отчет графа Турна об армии приняли без существенных разногласий, хотя то, что говорил Турн, не казалось им обнадеживающим.
Бунтующая армия — это, конечно, дело серьезное, но это можно легко исправить — нужны деньги. Хуже другая весть: в Южной Чехии — крестьянские волнения!
Верховный канцлер хмурился, на переносице у него пролегли зловещие морщинки.
— И что им опять надо? Ведь весной, когда разгорелся мятеж в Бехынске, мы удовлетворили все их требования.
— Не все, а только два, — вежливо заметил граф Турн. — Мы заплатили им за сожженные и вытоптанные посевы и позаботились о защите их от насилий наших наемников. А третье — снятие крепости — было отсрочено. Об этом, мол, речь пойдет после окончания войны.
— Хорошо, хорошо! — нетерпеливо сказал пан из Роупова. — Но ведь крестьяне согласились с этой отсрочкой. Так чего же им еще?
— Наше второе обещание не было выполнено. Не в нашей власти обеспечить крестьянам охрану от нашего же войска. Наемники разоряют крестьян хуже неприятеля.
— Но ведь с согласия его королевской милости мы издали указ о том, что крестьяне могут обороняться против насилии наемников, — ответил верховный канцлер, весьма удивленный тем, что в действительности все выглядит вовсе не так, как он и члены военного совета представляли здесь, в Праге.
— Что может сделать один человек или даже целая семья против оравы озверевших солдат? Солдаты не получают жалованья, они голодны, разве удивительно, что они грабят и убивают? Крестьяне, конечно, защищаются. Чтобы лучше защищаться, они собираются толпами. А если они оказываются достаточно сильными, они бьют всех, кого попало, — не только наемников, но и своих панов. Настоящий бунт.
Есениус слушал с удивлением. Хотя в Праге и поговаривали скверное об армии, он считал, что сообщения преувеличены. А тут от людей, облеченных такой властью, он узнал, что действительность намного хуже всех слухов. Это другая, менее известная сторона медали в войне. С одной стороны, искатели приключений, для которых война стала ремеслом и источником легкой наживы, вместе с ними толпы жестоких, на все способных людей, которые готовы воевать за любого, кто больше заплатит, а с другой — народ, который терпит страдания за чужие интересы, который идет воевать, но не знает, за что: все равно приходится рисковать своей шкурой.
Только теперь, когда начали говорить о положении народа и о возможностях увеличить его боеспособность, слово взял Есениус. Он говорил о нужде, которую видел в Верхней Венгрии, и о надеждах, которые народ возлагает на результаты войны.
— Я врач и при исполнении своего долга встречаюсь с бедностью весьма часто, — говорил он. — Но я стараюсь поддаваться не сочувствию к тем, горе которых я каждодневно наблюдаю, а изо всех сил стремлюсь уменьшить это горе. Если мне удается это, я радуюсь. Если же нет, я подчиняюсь воле божьей, посылающей нам муки. Но, благородные господа, существуют не только те страдания, которые посылает нам промысел божий и против которых мы бессильны. Есть страдания, которые причиняют нам люди. И против этих страданий можно и должно воевать. Нужно многое изменить. В Венгрии король Габор Бетлен много обещал и много начал уже осуществлять. Надо бы обратить внимание его милости короля Чехии на это обстоятельство и напомнить ему о том, что нужно для пользы людей нашего королевства.
