Чарльз Диккенс - Повесть о двух городах (пер. Бекетова)
— Я буду на месте до начала зрелища.
— Смотри же, приходи, прежде чем приедут телеги. Непременно, душа моя, будь на месте до приезда телег! — закричала Месть, видя, что та уже вышла на улицу.
Мадам Дефарж махнула ей рукой в знак того, что слышит ее слова и наверное придет вовремя, потом она зашагала по грязи и скрылась за углом тюремной стены. Месть и член суда смотрели ей вслед, любовались ее статной фигурой и расхваливали ее удивительные душевные качества.
В ту пору много было женщин, на которых тогдашнее время наложило свою страшную, обезображивающую руку, но ни одной не было страшнее той неукротимой женщины, что шла теперь по улицам. Она была одарена характером сильным и отважным, умом тонким и живым, решительным нравом и той красотой, которая резче всего изобличает твердость и мстительную злобу, так что и посторонним зрителям эти свойства прежде всего бросаются в глаза. С такими задатками она во всех случаях заняла бы выдающееся положение в такие смутные времена. Но она к тому же с детства пропиталась сознанием перенесенных обид и ярой ненавистью к целому классу общества, а потому из нее образовалась настоящая тигрица. Чувство жалости было ей совершенно неизвестно. Если оно и было в ее натуре, от него давно не осталось ни малейших следов.
Ей было нипочем, что невинный человек умирает за грехи своих праотцев: в его лице она казнила их. Ей было мало того, что жена этого человека овдовела, а дочь осталась сиротой: в ее глазах это было слишком слабое наказание, и, так как они были ее естественными врагами, ее законной добычей, она не хотела давать им права на жизнь. Взывать к ее состраданию было бы напрасно, потому что она и к себе была также безжалостна. Если бы ей пришлось пасть во время одного из тех многочисленных уличных побоищ, в которых она принимала участие, она бы и не подумала себя жалеть. И если бы завтра же ее послали на гильотину, она пошла бы на казнь нимало не смягченная, и преобладающим ее чувством было бы при этом свирепое желание поменяться ролями с тем, кто послал ее под секиру.
Таково было сердце, бившееся под грубой одеждой этой женщины. Одежда была неизящная, но она решительно была ей к лицу, а густые черные волосы роскошными волнами выбивались из-под жесткой красной шапочки. За пазухой у нее спрятан пистолет, за поясом торчит остро отточенный кинжал. В таком наряде идет она самоуверенной поступью, свойственной ее нраву, с той развязной грацией, какую придала ей привычка с детства ходить босиком по песчаному морскому прибрежью.
Накануне вечером, когда собирали в дорогу ту самую почтовую карету, что стояла теперь во дворе банкирской конторы, ожидая своего последнего пассажира, мистер Лорри был сильно озабочен тем обстоятельством, что некуда было посадить мисс Просс. Желательно было, во-первых, не набивать карету битком; во-вторых, было в высшей степени важно сократить список пассажиров, чтобы на заставах терять как можно меньше времени на перекличку и проверку паспортов, так как спасение их могло зависеть от нескольких секунд проволочки тут или там. По зрелом размышлении мистер Лорри предложил, чтобы мисс Просс и Джерри, оба имевшие право во всякое время покинуть столицу, выехали в три часа в самом легком экипаже, какой только можно было достать в те времена. Не стесняемые никакой поклажей, они имели все шансы в скором времени догнать карету, перегнать ее, мчаться вперед, заготовлять на станциях свежих лошадей и всячески облегчать путешествие в течение драгоценных ночных часов, когда, всего скорее, можно было опасаться задержек.
Видя в этом распоряжении случай оказать им настоящую услугу в трудных обстоятельствах, мисс Просс с радостью ухватилась за него. Она и Джерри были свидетелями того, как карета выехала со двора, узнали, какого пассажира доставил в последнюю минуту Соломон, еще минут десять провели на дворе, мучась всякими опасениями, после чего деятельно принялись собираться в дорогу вслед за почтовой каретой. В это самое время мадам Дефарж тоже пустилась в путь: она шла по улицам к опустевшей квартире, где двое верных слуг держали между собой совет.
— Слушайте-ка, мистер Кренчер, — говорила мисс Просс, которая была в таком состоянии, что почти утратила способность стоять, ходить или сидеть и едва могла говорить, — как вы думаете, хорошо ли нам выезжать с этого двора? Отсюда уж сегодня выехала карета, а если еще и другой экипаж выедет, то я боюсь, как бы не возбудить подозрений.
— По моему мнению, мисс, вы правы, — отвечал мистер Кренчер. — А впрочем, во всяком случае, куда вы, туда и я.
— Я так одурела от страха за наших, — сказала мисс Просс, обливаясь слезами, — что ничего сообразить не могу. Не можете ли вы составить какой-нибудь план действий, добрейший мистер Кренчер.
— Касательно будущей жизни, мисс, пожалуй что и могу, — ответствовал мистер Кренчер, — но что касается настоящей целости моей старой башки — вряд ли. Сделайте одолжение, мисс, будьте свидетельницей двух обещаний, которые я намерен на себя наложить по случаю критических обстоятельств нашей жизни.
— Ох, ради бога, — воскликнула мисс Просс, необузданно предаваясь слезам, — налагайте их скорее и займемся делом, милый мистер Кренчер!
— Во-первых, — торжественно начал мистер Кренчер, весь дрожа, со смертельно бледным лицом, — если только все будет благополучно и наши бедняги успеют спастись, я обещаю никогда больше этого не делать, никогда!
— Верю, мистер Кренчер, и вижу, что вы точно никогда больше этого не сделаете; но вы, пожалуйста, уж не трудитесь объяснять, что именно это было.
— Нет, мисс, я вам этого не буду объяснять, — сказал Джерри. — Во-вторых, если все кончится благополучно и наши бедняги спасутся, я даю обещание никогда больше не препятствовать моей жене грохаться, никогда не буду!
— Ну, я, конечно, не знаю, какие хозяйственные дела у вас так называются, — сказала мисс Просс, осушая глаза и стараясь успокоить свои чувства, — однако ж полагаю, что, во всяком случае, лучше будет, если вы предоставите миссис Кренчер распоряжаться по-своему… Ох, мои милашки, бедненькие!
— И я даже так скажу, мисс, — продолжал мистер Кренчер, выказывая опасную наклонность принять проповеднический тон, — и прошу вас самих о том засвидетельствовать перед миссис Кренчер, что, дескать, относительно гроханья мое мнение решительно изменилось и я не то чтобы запрещать, а даже от всего сердца надеюсь, что миссис Кренчер в настоящую минуту этим самым занимается.
— Ну и отлично! — воскликнула мисс Просс вне себя. — Будем надеяться, милый человек, что она в этом находит себе удовольствие.
— И боже сохрани… — продолжал мистер Кренчер еще торжественнее, еще медленнее и с явным намерением произнести нечто поучительное, — боже сохрани, чтобы прежние мои слова или деяния послужили препятствием к осуществлению искреннего моего желания всяких благ этим беднягам! Боже сохрани! Если бы случилась такая надобность, мы и все хоть сейчас бы грохнулись, лишь бы избавить их от такого ужасного риска! Боже сохрани, мисс! То есть я говорю… Б-боже сохрани!
Таково было заключение речи после продолжительных, но тщетных попыток сказать что-нибудь другое.
А мадам Дефарж тем временем шла да шла и была уже недалеко.
— Если мы с вами когда-нибудь доберемся до нашей родной земли, — сказала мисс Просс, — будьте уверены, что я непременно скажу миссис Кренчер все, что могу запомнить и понять из ваших назидательных слов. Во всяком случае, я готова засвидетельствовать перед ней, что в эти ужасные часы вам было не до шуток. А теперь, пожалуйте, давайте думать. Многоуважаемый мистер Кренчер, надо же нам подумать!
А мадам Дефарж подходила все ближе.
— Вам бы пойти на почтовый двор, — сказала мисс Просс, — да приостановить повозку и лошадей, чтобы не въезжали сюда, а подождали нас где-нибудь в другом месте. Не лучше ли так будет?
Мистер Кренчер согласился, что действительно так будет лучше.
— Где же вы меня подождете? — спросила мисс Просс.
Мистер Кренчер до такой степени сбился с толку, что не мог придумать никакого адреса, за исключением Темплских ворот. Увы! Темплские ворота были за сотни миль, а мадам Дефарж была уже совсем близко.
— Так вот что: у входа в собор, — сказала мисс Просс. — Как вы думаете, большой будет крюк, если повозка подождет меня у входа в большой собор, что между двумя высокими башнями?
— Нет, мисс, не будет крюка, — отвечал Джерри.
— В таком случае, милейший, ступайте сейчас же на почтовый двор и распорядитесь о перемене.
— Да я все думаю, — молвил мистер Креичер, нерешительно мотая головой, — как же я вас одних тут оставлю? Мало ли что может случиться!
— Ох, ничего-то мы вперед не знаем, — отвечала мисс Просс, — но вы не бойтесь за меня. Ждите меня в три часа у дверей собора или вообще поблизости оттуда. Я уверена, что это будет лучше, нежели съезжать со здешнего двора. Наверное, так лучше! Ну и хорошо. Господь с вами, мистер Кренчер, идите! Думайте не обо мне, но о жизни тех, которые, может быть, спасутся благодаря нам с вами!
