Гюстав Флобер - Зороастр
Через несколько месяцев все реформы были завершены, и полунагой аскет, благодаря мудрости своей и силе обстоятельств, сделался первым сановником Персии. Осыпанный почестями, считаясь первым лицом после царя, занимая место по правую руку Дария во всех церемониях, с царскою цепью поверх белого жреческого облачения, Зороастр не возбуждал, однако, зависти в придворных и ничем не посягал на их права. Правда, что те немногие вельможи, к которым Дарий относился с доверием — князья, составившие заговор против Смердиза, — Гидарн и несколько полководцев, редко бывали в Стаккаре; они жили по большей части в различных провинциях, начальствуя войсками и крепостями и деятельно проводя те меры, которые царь обдумывал вместе с Зороастром и которые должны были произвести такие крупные перемены в судьбах монархии. Но если царь призывал ко двору кого-нибудь из князей и полководцев и этот последний узнавал, что за человек Зороастр, он тотчас же проникался к нему любовью и уважением, как и все, окружавшие верховного жреца и уезжал обратно, утверждая, что никогда еще царь не имел такого мудрого, справедливого и верного советника.
Обе царицы с противоположными чувствами следили за возвышением Зороастра. Негушта никогда почти не говорила с ним, но устремляла на него украдкой свои печальные глаза, стараясь разгадать смысл его пророчества о том что конец ее близок. Она гордилась тем, что ее бывший возлюбленный сделался первым человеком в стране, державшим в своих руках судьбы государства и втайне утешалась мыслью, что, в конце концов, он, все-таки, остался ей верен, что из-за нее бежал в пустыню и посвятил себя созерцаниям, благодаря которым достиг теперь высшей власти. Он теперь напоминал скорее чудного, светлого ангела из неземного мира, который вращался среди людей и беседовал с ними, но не жил их жизнью. Негуште казалось, что она созерцает воспоминание, что она любит тень, бросаемую на землю отлетевшим от нее существом. Но это воспоминание и эта тень были бесконечно дороги ее сердцу и, созерцая их месяц за месяцем, она бледнела и чахла.
Негушта никогда не говорила с царем о Зороастре, а Дарий радовался, что иудейская царевна не касается прошлого и, по-видимому, даже не сожалеет о своем бывшем возлюбленном. Если б он знал о ночном свидании обеих цариц и о том, что сказала тогда Атосса, его ярости не было бы границ. Но он не знал этого. Царь не знал ничего и не переставал удивляться глубокой мудрости своего главного советника и благословлять Ормузда, пославшего ему в трудную минуту такого человека.
Между тем ненависть Атоссы все возрастала. Она с гневом убеждалась, что утратила власть терзать Негушту, что сердце, которое она так любила подвергать жестоким пыткам, до того исстрадалось, что сделалось уже нечувствительным к ее уколам, и, вместе с тем, она негодовала, видя, что человек, презревший ее любовь, пользуется большим влиянием при дворе, чем она. Мудрость Зороастра и неустанная деятельность царя подавляли ее, ей казалось, что она понапрасну тратит свои силы.
Дарий только смеялся над ее коварными возражениями против реформ Зороастра, а верховный жрец холодно смотрел на нее и проходил в молчании, когда она встречалась с ним.
Атосса стала искать средство сломить могущество Зороастра каким-нибудь неожиданным и быстрым ударом. Она думала, что если б ей удалось привлечь внимание царя к какому-нибудь отдаленному пункту монархии и заставить его послать туда все войско, то ей не трудно будет произвести внезапное восстание или поднять смуту в Стаккаре, расположенном на самой границе царства и отделенном только горною цепью от дикой, пустынной страны, которую в это самое время опустошали враждебные мятежные племена. У Атоссы оставалось еще несколько приверженцев, способных исполнить роль разведчиков в обоих этих направлениях. Несмотря на сцену, имевшую место в Сузах, когда царь привел к ней Фраорта, она знала, что, в случае восстания, может рассчитывать на услуги своего управителя. В глубине души он был магом и ненавидел царствовавшую династию. Он был богат, влиятелен и непомерно тщеславен: обещав ему в награду Мидию, его легко можно было склонить к участию в разрушении персидской монархии; об этом уже давно шли переговоры между ним и царицей.
Два месяца Атосса тщательно обдумывала свой план и, наконец, решилась действовать. Она сумела обмануть бдительность царя и, смеясь в душе над безумием Дария и Зороастра, предоставлявшими ей столько свободы, отправила без больших хлопот письмо к Фраорту, в котором спрашивала его, настолько ли хорошо идут ее дела, чтобы их можно было расширить.
Затем она послала одного из своих чернокожих невольников с богатыми подарками к варварским племенам, кочевавшим за горами, чтобы выведать, легко ли будет подкупить их. Она посулила рабу свободу и обширные владения, так что он без колебаний пустился в опасный путь.
Не прошло и двух месяцев, как Фраорт уже прислал привет царице. Дела ее находились, по его словам, в таком блестящем положении, что она спокойно могла расширить их, как ей было угодно, и он изъявлял полную готовность немедленно приступить к желаемым ею усовершенствованиям, если она только даст ему нужные указания и предписания.
Черный раб вернулся из страны кочевников и доложил Атоссе, что они бесчисленны, как песок морской, быстры, как вихри пустыни, алчны, как орлы, жадны, как саранча, налетающая на поле пшеницы, хищны, как шакалы, преследующие раненую антилопу. На вид они были ужаснее, чем диаволы гор, и свирепее, чем волки на горных тропинках. Только страх пред великим царем удерживал их в пределах их степей, но они во всякую минуту готовы были вступить в союз с кем бы то ни было за хорошую плату.
Атосса сделала вывод, что нетрудно будет побудить это дикое племя сделать набег на южную часть царства, а именно на ничем не защищенную Стаккарскую область, так как крепость могла дать приют и защиту только для небольшого числа беглецов.
План царицы был очень прост и легко осуществим, хотя грозил неисчислимыми бедствиями государству. По этому плану в Мидии вспыхнет восстание, но не под начальством Фраорта. Кто-нибудь другой должен был, вняв его подстрекательствам, провозгласить себя правителем этой области, а потом Фраорт, на обязанности которого лежала доставка денег и всех средств, необходимых для организации восстания, мог без труда низложить его.
Как скоро весть о бунте достигла бы Стаккара, Дарий поспешил бы в Мидию, на место мятежа. По всей вероятности, он поручил бы управление государственными делами Зороастру. А если б взял его с собой и приказал двору отправиться в Сузы, то царица устроила бы набег диких кочевников из пустыни. Жители юга, увидев, что царь бросил их на произвол судьбы, восстали бы против него, и тогда Атосса легко могла бы захватить власть в свои руки. Если же Зороастр остался бы в Стаккаре, то всего лучше было бы погубить его опять-таки с помощью дикарей. Не имея достаточного количества вооруженной силы он пал бы в неравном бою или решился бы искать спасения в постыдном бегстве.
Атосса была уверена, что сама сумеет остаться целой и невредимой, а, в крайнем случае, она рассчитывала, как и всегда, на свою красоту. Эта чудная красота не раз спасала ее от неукротимой ярости ее супруга Камбиза и ничему другому, как этой красоте, была она обязана тем, что Дарий пощадил ее, найдя ее в Сузах женой и сообщницей самозванца Смердиза. Если вследствие какой-нибудь неудачи, она попала бы в руки дикарей, то это средство, наверное, оказало бы и здесь свою силу.
Но, обдумывая и взвешивая все детали своего плана, она оставалась спокойна и ровна. Встречаясь с Зороастром, Атосса устремляла на него открытый, дружелюбный взгляд, который обезоружил бы всякого человека, не столь глубоко убежденного в ее порочности, и царю никогда не приходилось тщетно искать ее улыбки. Она с невозмутимым хладнокровием и кротостью принимала его грубые шутки, уверенная в том, что ей не долго придется терпеть их. Даже на Негушту она взглядывала иногда с видом оскорбленного сочувствия, как бы желая показать, что ее огорчает угрюмый нрав и неприязненное обхождение младшей царицы, но что она видит в них лишь проявление какого-нибудь тайного недуга, и потому скорее готова сожалеть ее, чем порицать.
Но по мере того, как время шло, сердце ее переполнялось радостью, потому что конец был уже близок и в ароматном воздухе долины роз уже носился запах смерти.
XVIII
Прошел год, как Зороастр появился в Стаккаре.
Было прекрасное весеннее утро, солнце ласково светило над розами, еще блиставшими росою. В одном из внутренних покоев дворца царь полулежал на широком ложе, на которое сквозь проделанное в потолке окно падали теплые солнечные лучи. Он с глубоким интересом следил за представлением индийского фокусника, который недавно прибыл ко двору и которого он призвал в это утро, чтоб наполнить случайный час досуга; когда царь не был поглощен государственными делами или войною, он охотно отдавался какой-нибудь забаве, так как его беспокойный нрав и деятельный ум требовали постоянного занятия.
