Николай Задорнов - Симода
На столах таяли коробки сигар, бутылки виски и западный шоколад.
Все согласились, что западный человек мог бы так сказать. Кавадзи гениально копирует западных людей и дает ясное и отчетливое представление о западных людях, как они мыслят. Кавадзи – мецке высшего класса, он проник в душу Путятина и Адамса. Втайне каждый хотел бы того, чего, по словам Кавадзи, потребовал бы Путятин, если бы он был японцем и если бы все это говорил не Кавадзи, а он. Как же это сделать? Кто первый осмелится сказать, что это не Путятин так сказал бы, а он сам?.. Кажется, Кавадзи первый осмеливается.
В японской истории для детей теперь будет написано, что японский князь из рода Токугава сам построил «Хоо-мару» – первое судно западного типа. Но каков корабль на самом деле? Дети об этом не узнают. Полное уважение к князю Мито в правительстве и в народе! И в истории.
«Наш таинственный прекрасный город скоро откроется миру!» – проводив гостей, думал Кавадзи, идя в павильон Сато.
От ветра с моря гудели вершины вековых кусуноки, среди стволов которых за городом построены летние резиденции вельмож.
Когда-нибудь совершится то, ради чего трудится Кавадзи. Япония откроется миру, откроются университеты. Наука и образование будут доступны всем. Армия станет на западный образец. Построится флот... Но вельможа, служивший шегуну, должен уйти вместе с ним. Уйти с той властью, которой он служил. Только это благородно. Уйти в леса и жить, как монах под дырявым зонтиком, или уйти из жизни... Что же?
Когда он осуществит свои мечты, он будет не нужен бушующей толпе молодых капиталистов, карьеристов, важных чиновников, а тем более – для социалистов! Он открывает ворота Японии к будущему. И народ пройдет через новые, еще более жестокие страдания. Он верит в свой народ. Но разве достойно объяснять, зачем он всю жизнь трудился? Нет, ниже его достоинства! Он не будет вспарывать себе живот. Он возьмет в свои руки барабанный револьвер, и, показывая, что, верный традициям, он был новым человеком, он приложит револьвер к своему виску. Он останется верен Японии будущего![60]
– Милая Сато!
Она тонкая, в темном кимоно, с тонкой шеей, с огромными глазами, которые кажутся больными или слегка пьяными. Их зрачки страшно расширены, как у курильщицы опиума. Глаза слегка испуганны, но прекрасны.
Сато ждала, стоя среди комнаты, где почти пусто, но благородно, душисто и прекрасно и где во всем утонченный вкус и высокое искусство.
Сато мягко, как западная балерина, поклонилась и присела, опустилась, чуть не коснувшись коленями пола.
Столичные никогда не признают заслуги деревенских. Ведь в Эдо есть тысячи чиновников и воинов, которые любой подвиг припишут себе. Столичные обязательно все присвоят и обманут. Они полагают, что никогда нельзя допустить, чтобы сиогун и правительство узнали, что великое дело совершалось не ими, столичными чиновниками, а провинциалами. Тогда ведь всюду раздадутся голоса, зачем держим столько ртов, это паразиты, что рыцарское и преданное чиновничество совсем не нужно, это лишь дармоеды и воры при казне.
Так очень настойчиво говорил и говорил Алеше по-японски Ябадоо, сопровождавший его и все время заглядывавший ему в глаза при поклонах. Ябадоо знал, конечно, что офицер почти ничего не понимает, но удержаться не мог. Конечно, высокие мысли кто-то опять украдет и выдаст за свои, поэтому лучше говорить иностранцу, который не понимает. Это наша система, очень важная и правильная.
Алеша очень нравился старому самураю еще и потому, что ведь он перепутал все карты Ота. Это просто смешно и потеха. Все знают. Совершенно делается все по-своему. Говорят, Оюки от родственника императора отстраняется, не подчиняется старику. Это небывало! Но сам Ареса с ней не спит. Только учит и учит ее, хочет из девки сделать вторую Мурасаки Сикибу, или рыцаря-девку, как во Франции. Это очень ученый и честный человек и настоящий мужчина, очень сильный. Он не развратничает совершенно. У таких терпеливых русских богатырей вся сила идет только на служение идее императора и на сражения с врагами.
Настоящая сила познается в битве и во время подготовки к ней. Богатырь познается в ученье и терпенье. Это главное. Кто умеет терпеть и не безобразничает, тот обязательно победит. Теперь иностранные матросы скоро обучат всю Японию необыкновенным безобразиям. Очень удивительно, как в грязной западной жизни может сохраниться такой благородный, девственный рыцарь! Конечно, у Ареса будут сильные и здоровые дети.
Конечно, Оюки красивая и демоническая. Она несравнимая. Это женщина будущей Японии. Пока еще ребенок, но гениально постигла женским чувством законы Запада и купила для Сюрюкети и принцев-лодырей несколько петухов. Такой ум, очень веселый, и насмешки ее, очень женские, и есть коварство.
Деревня Хэда – это не Симода. Деревня Хэда очень дружная, патриархальная. Русские моряки дружат с плотниками, но об этом вся речь еще впереди. Пока все лица японцев им кажутся одинаковыми. Развращенности не имеется, безнравственность совершенно отсутствовала. Только самого Ябадоо можно упрекнуть за прошлое. При этом, как всегда, он смотрит за рыбаками. Ябадоо знает свои грехи, но это происходит только от его знакомства с литературой и живописью, вообще от интереса к искусству, который у пего с ранних лет, с поездок на базары и ярмарки. Хотя он живет в деревне, по, как дворянин и хозяин ломбарда и магазина старых вещей, считает себя эстетом.
Ябадоо всю жизнь любил сакэ и немного женщин. Это правда! От себя не должно скрывать. Поэтому теперь, под старость, приходится, глядя на своих слабых детей, самую крепкую из дочерей отдать самому умному и сильному иностранцу с надеждой на будущее. Известно, говорят, что во всех странах без исключения, даже в тех, где женщин прячут или где занавешивают им лица черной тряпкой, самыми сильными мужчинами считаются приезжие иностранцы. В этом нет ничего обидного. Поэтому свои женщины прячутся и лица их закрываются, как и ноги.
Но судьба Сайо так складывается не потому, что ее отец дурен в своих помыслах и втягивает ее в такие дела ради выгод. Нет, пороки Ябадоо были лишь его слабостью. Выгод он не искал. Временный брак Сайо – это лишь служба стране. Народ, у которого нет сильных детей, погибнет. Каждая семья это должна знать, ни одна семья не должна погибать.
Ареса, конечно, мало понял из этой исповеди. Но иностранца надо изучить, также и его товарищей, как и его народ. А то может с иностранцем быть еще хуже, чем со своим. Ведь женщины неразборчивы и глупы, и тогда лишь увеличится количество преступников в Японии, и для государства и нации это будет несчастье, из-за которого страна погибнет. Поэтому Ябадоо старался изучать Алешу и Александра и всех их товарищей и морских воинов, чтобы не ошибиться, и поэтому он охотно оказывал гостеприимство западным людям в своем доме. Но при этом строго запрещал что-то подобное поднадзорным рыбакам. Его же дом был как бы опытным, лабораторией, созданной по частной инициативе старого патриота, виноватого в расточительстве собственных сил и здоровья как в годы своей молодости, так и в старости.
Путятин зяб сегодня на жестоком ветру и ежился, как старик. В Хэда холодней, чем в Симода. Но тут же вынул руку, которую держал в широких рукавах, как в муфте, и поднялся по ступенькам на стапель.
– Молебен при закладке отслужили?
– Да. Отец Василий... – отвечал Колокольцов. – Японцы не протестовали.
Путятин нагнулся и погладил дерево.
– Столярные работы, – сказал Евфимий Васильевич и глянул на пожилого плотника Кикути.
Тот подумал, что адмирал заметил неровность, за которой он, Кикути, недосмотрел. Кикути поклонился, показывая, что готов отвечать мужественно и все исправить, надо только указать.
– Не хуже, Евфимий Васильевич, чем в Архангельске, – сказал Аввакумов.
За последние дни Колокольцов, по мнению матросов и плотников, появлялся редко, – видно, возился с японкой, – а за всем смотрел самурай Ябадоо. Ничего не знает и только делает вид, что распоряжается. Его хлебом не корми – дай поважничать. Спросит через переводчика: «Вы что сейчас делаете?» – «А мы вот ставим столбы, будет кнехт, за него закрепим шхуну». – «А-а! Хорошо! Приказываю крепко поставить эти столбы и закрепить за них кость-дракона, при этом смотреть без упущений!» – «Да не за столбы, а за перекладину». Но ему и нечего говорить, он все равно ничего не понимает.
– А, вот и ты тут, старая образина! – сказал Глухарев и похлопал самурая по выпяченному тощему брюху.
– Я очень вам благодарен, – сказал Евфимий Васильевич, – всегда считал вас дельным офицером. Но вы превзошли мои ожидания.
– Рад стараться, Евфимий Васильевич! – ответил Колокольцов сурово, как бы еще более озабоченный предстоящим дальнейшим делом.
– Завтра праздничный день. Японский Новый год. Работы остановите. Объявите людям.
