Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Через два дня Хмельницкий поделил с татарами захваченные трофеи, привел в порядок свое войско, которое увеличилось уже до десяти полков, и двинулся вперед, вслед за коронными гетманами.
Чигирин сдался без боя, население встретило казаков хлебом-солью. Старый священник, окропив Хмельницкого святой водой, дал поцеловать крест. Не умолкая звонили колокола в церквах, женщины тянулись поцеловать гетману руку, потянулся к руке и седой старик.
— И ты, батько, за бабами!.. Постой, неужто Верига?
— А как же. Верига, ясновельможный пане... Дождался и Верига... На радостях... дай почеломкаю хоть в руку гетмана...
Хмельницкий обнял его и поцеловал в мокрую от слез щеку.
— Ну как, пане Верига, тво... — он хотел спросить о дочери, но тут же, вспомнив о его горе, перевел разговор на хозяйство.
— Бросил к чертям! Для внуков старался, а вот и дочери не стало. Примите, казаки, к себе, а то истосковался вовче!
— Вижу, поседел, Верига, а статью своей — хоть под венец. Дадим коня!
— Да мы пригнали их тебе целый табун. Всем хутором поднялись, только Шпичка с сыном ушли к Кривоносу. И зерно и скотину с собой взяли, а то ведь снова басурман как набежит... Вижу, они уже и возле тебя тут вертятся.
— Говорят, загребай жар — чужих рук не жаль. А нам польза!
— Пускай так. А вот и хорунжий Лава катится.
— Ну, братику, ясновельможный гетман наш дорогой... челом тебе! — закричал запыхавшийся Лава. — А знаешь, где я был? Гонял в Суботов: хотел тебе, пане гетман, презент сделать, а он удрал, проклятый Чаплинский! Осталась одна пани Елена. Приказывала кланяться твоей милости!
При упоминании имени пани Елены Хмельницкий неожиданно покраснел, но больше ничем не выдал своих чувств, только вдруг стал разговорчив и шутлив.
Чигиринцы смотрели на него восторженными глазами. «Нет, не возгордился наш сотник, наш Богдан Хмельницкий!» — говорили их взгляды.
Поздоровавшись с народом, гетман в сопровождении свиты поехал в замок, в котором еще вчера пировал Николай Потоцкий. В свите Хмельницкого не хватало только Марка. Старый слуга, собрав челядь, двинулся в Суботов. Вслед катились кованые шестиколесные возы, полные добра, доставшегося гетману после разгрома польского обоза. Но Марку не терпелось поскорее добраться до хутора подстаросты Чаплинского и забрать его со всей живностью и обзаведением.
— Марко, подожди!
Он оглянулся: за возами бежал Пивень, за ним — Метла. На Пивня, как на коня, была надета уздечка, а Метла устрашающе размахивал большим кухонным ножом.
— Это нам досталось после дувана. Полковникам и сотникам золото да серебро, а мы, говорят, и за это должны быть благодарны. Где тут неполный воз, мы добавим! — и они бросили свое добро на возы.
Марко укоризненно покачал головой, но ни уздечки, ни ножа не бросил, а рачительно сунул их под дерюгу.
Опасаясь, что отряды Кривоноса не встретятся с коронным войском и прежде времени вступят в бой, Хмельницкий послал предупредить, чтобы Кривонос подождал, пока Николай Потоцкий минует Черкассы. Но войско Кривоноса все равно не успело бы прийти раньше: оказавшись на правом берегу Днепра и собрав вместе несколько отдельных отрядов, Кривонос получил известие от Семена, что Иеремия Вишневецкий с шеститысячным войском стоит сейчас в Яготине и приказал уже послать несколько десятков драгун по Днепру до самого Киева, чтобы согнать в Ржищев все паромы и челны. Узнав о разгроме польской шляхты на Желтых Водах, Вишневецкий спешил на помощь коронным гетманам.
Появление хорошо вооруженных и обученных частей князя Вишневецкого на правом берегу оказало бы коронным гетманам значительную поддержку. Кривонос повернул к Ржищеву и стал лагерем, а вверх и вниз по Днепру послал гонцов, чтобы люди топили челны и паромы. Когда драгуны Вишневецкого на второй и третий день после того появились в Черкассах, Домонтове, Сокирном, Бучаке, Стайках и Ржищеве, они уже не нашли ни одного парома, ни одного челна. А еще через два дня Кривонос получил из Яготина известие, что Иеремия Вишневецкий чувствует себя, как крыса в ловушке: он уже не думает о помощи коронным гетманам, а лишь о том, как бы спастись самому, ибо повстанцы нападают не только на польские поместья, но и на войско; украинцы, находившиеся в казацкой хоругви, бросают князя и присоединяются к повстанцам; шляхта заперлась в замках, в селах устанавливаются казацкие порядки. Иеремия Вишневецкий со своим войском собирается удирать в Чернигов. Тогда Кривонос снялся и двинулся на юг. В Стайках и Домонтове уже не осталось и половины людей: поляки убежали — кто в Польшу, кто в каневский замок, где стоял гарнизон кварцяного войска; казаки ушли в стан Хмельницкого, а посполитые — к Гайчуре или Морозенко. В Сокирном кривоносовцы застали на улицах кучки возбужденных крестьян, а вокруг местечка уже стояли рогатки из скрещенных кольев. Панский двор был разгромлен, а шляхта удрала в Канев. Накануне сюда налетели драгуны из войска коронного гетмана, проходившего на Корсунь, и повесили войта. Посполитые были напуганы.
Каневский замок имел небольшой гарнизон, но туда набилось множество польских мещан. Они тоже вооружились и охраняли валы. Кривонос обложил замок, запрудил воду и предложил сдаться. Из замка ответили пушечными выстрелами. Повстанцы ждали сутки, а потом пошли на приступ. Бой длился целый день, и только вечером мещане открыли ворота замка.
На другой день Кривонос со своими отрядами подошел к Черкассам. Запорожское войско уже расположилось лагерем в версте от города. Повстанцы тоже стали лагерем, так как за Корсунем находились главные силы польской армии, надо было быть начеку.
Шатер Кривоноса поставили в центре лагеря и подняли зеленое знамя с серебряным крестом. Кривонос не сидел в шатре, а нервно шагал перед входом, нетерпеливо поглядывая в сторону казацкого стана. А когда от Хмельницкого прискакал Самойло Зорка и сказал, что гетман ожидает пана полковника, Кривонос долго молчал, ловил губами ус, наконец резко ответил:
— Скажи, вашмость, пану гетману, что все десять тысяч повстанцев не поместятся в гетманском шатре.
Сбитый с толку, Зорка поскакал обратно, а Кривонос снова стал ходить взад-вперед у шатра. Наконец крикнул:
— Мартын, позови атамана Морозенко!
— Я сам иду к тебе, пане полковник! — ответил опрятный стройный парубок с черными усами и глазами, отливающими темным блеском.
— Слышал? Что ты делаешь, Морозенко, когда сердце бунтует так, что в голове мутится?
— Так же вот было и со мной, когда ты, пане полковник, заступился за Остапа Бужинского. Ведь он с кучкой своих разбойников идет за нами и грабит, глумится над жителями.
— Один раз случилось под пьяную руку, как с тем мельником, а ты уже...
— Не один раз, пане полковник, и не с пьяных глаз. И сейчас он снова где-то отстал. Как же тут сердцу не бунтовать...
В это время прибежал Мартын.
— Гетман едет!
Кривонос облегченно вздохнул.
— Зови всех атаманов. Трубите в трубы!
Но атаманы и сами уже сбегались к шатру Кривоноса. Одеты они были нарядно, с турецкими саблями на боку, с дорогими пистолями за поясом. Усы, как и у старшего атамана, у всех упруго изгибались книзу, головы были высоко подбриты, чубы — на казацкий лад. А когда они, крепкие, что дубы, встали вокруг Кривоноса, глаза Хмельницкого радостно загорелись: любил гетман здоровых духом и телом казаков.
— Челом, любезные приятели и братья! — возбужденно крикнул он, раздирая трензелями рот коня.
— Челом, пане гетман! — как в трубы, прогудели атаманы.
— По коням! — скомандовал Кривонос.
Атаманы сразу разбежались во все стороны, а когда Кривонос остался один, свита тоже отъехала, Хмельницкий соскочил с коня.
— Не гордости ради, а ради неотложного дела звал я тебя, Максим!
— Не ради себя, народа ради так ответил я тебе, Богдан!
— Винюсь, Максим. Понял, но поздно.
— Народ наш терпелив, Богдан!
— Но и его терпение лопнуло: толпами бежит в казацкий лагерь. Помнишь старого казака Прокопа Покуту, который с миром прощался? Так он даже из монастыря, из Межигорского Спаса, прибежал. Просит-молит казацкой смерти.
— Если уж и Покута поверил в тебя, пане гетман, то и весь народ поверит.
Хмельницкий отступил на шаг и посмотрел на Кривоноса сияющими глазами.
— Не налюбуюсь тобой, пане полковник!
— И я начинаю уже любоваться своим гетманом.
Они дружно засмеялись и крепко обнялись.
— Что же за дело такое неотложное, пане гетман?
— Зайдем в шатер, пане полковник.
IX
С того времени как стало известно о поражении при Желтых Водах и смерти раненого Стефана, коронный гетман Потоцкий потерял самообладание: раньше он считал позором даже садиться на коня, говорил «хватит канчуков [Канчук - плеть], чтобы разогнать толпу бродяг», теперь же отступал поспешнее, чем нужно.
