Георг Эберс - Уарда
Из первого пограничного укрепления они послали конного гонца в стан фараона, чтобы Рамсес указал, куда и какой дорогой должна выехать из Мегиддо его дочь со своей свитой. И вот гонец вернулся. Он привез короткое, но ласковое письмо, собственноручно написанное фараоном. В этом письме Рамсес категорически приказывал своей дочери не покидать Мегиддо. Этот город, который был центром снабжения его армии, хорошо укрепленный и охраняемый сильным гарнизоном, стоял на подступах к Северной и Центральной Палестине со стороны моря. Фараон писал, что готовятся решительные битвы, а египтяне, как известно, никогда не берут с собой в поход жен и детей, оберегая их как наивысшую свою награду после заключения мира.
Пока Бент-Анат со своей свитой оставалась в Мегиддо, Пентаур с рыжебородым воином и небольшим конным отрядом, выделенным ему военачальником Геброна, быстро двигался на север.
Пентаур, как это ни странно, прекрасно держался в седле, хотя только теперь, впервые в жизни, сел на коня. Казалось, будто он родился искусным наездником. Он быстро научился у своих спутников обращению с лощадыо, познакомился с нравом своего коня и ему доставляло великое удовольствие то укрощать горячего скакуна, то давать ему вволю порезвиться.
Свое жреческое облачение он оставил в Египте. Сейчас на нем была одежда воина, а также меч и боевая секира. Длинную бороду, выросшую на каторге, он не сбрил вопреки обычаям своей касты, и она ниспадала ему на грудь.
Отец Уарды частенько поглядывал на него, с удивлением приговаривая:
– Так и кажется, что махор-Осирис, с которым я не раз проходил этой дорогой, восстал из мертвых. И лицом он был похож на тебя, и говорил так же, и так же точно покрикивал на людей, и в седле сидел совсем как ты, когда дорога была плоха для его колесницы [207], и поводья держал так же.
Все сопровождавшие Пентаура, кроме рыжебородого, были для него чужими, а поэтому охотнее всего он ехал один впереди, думая о прошлом, реже – о будущем, и, как обычно, зорко примечая все, что попадалось на пути.
Вскоре они добрались до Ливанских гор. Между горами и Антиливаном дорога шла по дну глубокой долины, так называемой Сирийской впадины. Пентаур искренне радовался, что имеет возможность своими глазами увидеть сверкающие вдали горы с вершинами, покрытыми снегом, о которых с особой охотой рассказывали бывалые воины.
Богата и плодородна была эта страна, зажатая между двумя высокими горными хребтами, откуда стремительно низвергались водопады и неслись бурные горные реки. Много селений и городов лежало на их пути, но почти все они были разрушены войной. У крестьян были угнаны волы, у пастухов – стада, а когда какой-нибудь винодел, занятый подвязкой лозы, слышал приближающийся конский топот, он без оглядки бежал в лесистые ущелья.
Повсюду виднелись следы сохи и лопаты, но сейчас поля лежали невозделанные, так как молодых крестьян забрали на войну. Сады и луга были вытоптаны проходившими войсками, дома и лачуги разграблены, разрушены или сожжены. Все носило на себе следы опустошительной войны, только дубовые и кедровые леса гордо и независимо возносили к небу свои вершины на склонах гор, рожковые деревья и платаны образовывали приветливые рощи, а в ущельях и расселинах непрочных известковых гор, окаймлявших эту плодородную впадину, росли вечнозеленые кустарники.
В это время года все было сочным и зеленым, повсюду в изобилии текла вода, и Пентаур сравнивал эту страну с Египтом, замечая, как те же самые результаты труда достигались здесь иными средствами, чем там. Каждое утро вспоминал он о горе Синай, повторяя себе: «Здесь господствуют другие боги, и старые наставники наши, сыпавшие проклятия на головы чужеземцев, называя их безбожниками и призывая не посвященных в тайны единого божества не покидать родины, были правы».
Приближаясь к лагерю фараона, он все чаще думал о Бент-Анат, и при мысли о скорой встрече с Рамсесом сердце его билось сильнее. Чаще всего грудь его наполняло чувство радостной уверенности, которое он, правда, сам считал безрассудным, но бороться с ним был не в силах.
Амени часто порицал Пентаура за то, что из-за своей чрезмерной скромности, лишенный честолюбия, он охотно уступал место другим. Поэт вспоминал об этом с улыбкой и сейчас, все меньше и меньше понимая самого себя; ибо хотя он сотни раз твердил себе, что он всего-навсего лишь простой, бедный, изгнанный жрец, тем не менее какое-то необъяснимое чувство шептало ему, что он имеет право искать руки Бент-Анат.
А что если фараон не отдаст ему свою дочь и в наказание за дерзость лишит его жизни?
Пентаур знал, что ни один мускул не дрогнет на его лице под острием секиры и умрет он счастливейшим из смертных, ибо то, чем одарила его дочь фараона, принадлежало только ему, и даже боги не в силах отнять у него ее любовь!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Несколько раз Пентауру и его воинам приходилось отражать нападения враждебных горцев, которые неожиданно налетали с лесистых горных склонов.
А когда они были в каких-нибудь двух переходах от цели, им пришлось выдержать серьезное сражение с неприятельским разведывательным отрядом, высланным, по всей вероятности, каким-то большим войском.
После этого боя рыжебородый, который особенно хорошо знал все дороги в окрестностях Кадеша, отправился в разведку и вернулся явно озабоченный и даже встревоженный: на дороге, по которой им предстояло ехать, он видел большие отряды хеттов. Как очутился противник здесь, в тылу египетской армии? Неужели Рамсес потерпел поражение?
Еще вчера им навстречу попадались египетские воины, которые рассказывали, что фараон все еще находится в своей ставке, но в ближайшие дни должно произойти крупное сражение. Не могло же оно так скоро закончиться. Да и бегущих египтян они не встречали.
– Если еще часа два нас никто не заметит, тогда я знаю, что делать, – сказал отец Уарды. – Там есть одно ущелье, из него раньше шла тропа через горы и пади прямо на равнину. Никто не знал ее, кроме махора и самых верных его воинов. На полпути к равнине лежит спрятанная от чужих глаз пещера, где мы не раз скрывались по нескольку дней. Хетты были уверены, что махор – колдун и может становиться невидимым: ведь они подстерегали нас на этой дороге, а мы вдруг как сквозь землю проваливались. Разумеется, никуда мы не проваливались, а просто прятались в той пещере; махор называл ее своей преисподней. Если ты не боишься ходить по горам и согласен несколько часов вести лошадь в поводу, то я укажу тебе эту дорогу, а завтра к вечеру мы будем в лагере фараона.
Ни минуты не колеблясь, Пентаур велел рыжебородому вести отряд. Не встретив по дороге противника, они добрались до узкого ущелья, по дну которого бежал вздувшийся от дождей ручей.
Рыжебородый Кашта спрыгнул с лошади, Пентаур и все остальные последовали его примеру. Лошадей ввели в воду, после чего рыжебородый тщательно заровнял все следы до самой дороги. Затем он повел отряд дальше, и около получаса они до колен в воде брели вверх по течению ручья. Наконец Кашта остановился перед густым кустом олеандра, стал что-то искать и, найдя тропу, осторожно раздвинул ветви куста. Его спутники, ведя за собой усталых коней, с трудом пробрались вслед за ним, и целый лес высоченных кедров принял их под свои сумрачные своды.
Тут им пришлось протискиваться между обломками скал, карабкаться куда-то вверх, катиться вниз по каменистым осыпям, где едва могли удержаться лошади, снова продираться через буйный кустарник и переходить вброд разлившиеся от зимних дождей ручьи.
Чем дальше они шли, тем труднее становилась дорога, так как начало смеркаться, а с неба, затянутого мрачными тучами, стали падать крупные капли дождя.
– Живей, не отставайте от меня! – крикнул рыжебородый. – Еще полчаса пути – и мы сможем обсушиться, если только я не собьюсь с тропы.
Вскоре упала одна из лошадей. Повозившись с ней довольно долго, путники с трудом подняли ее на ноги, а дождь тем временем лил все сильнее и сильнее, все темнее становилось вокруг. Отец Уарды часто останавливался, чтобы ощупать руками землю. Два раза он уже думал, что сбился с пути, но не переставал искать, пока вновь не находил тропу. Наконец он остановился и подозвал к себе Пентаура.
– Пещера должна быть где-то здесь, – вполголоса сказал он. – Держись за меня. Очень возможно, что мы встретим здесь людей махора Паакера. При его отце тут всегда был запас продовольствия и средства для добывания огня. Ты меня видишь? Хватайся за мою одежду, пригнись и иди так, пока я не крикну, что можно выпрямиться. Держи наготове свою секиру: в пещере могли укрыться хетты или дикие звери. Люди, ждите здесь! Скоро мы позовем вас, и вам будет, где обсушиться!
Пентаур продрался вслед за своим проводником сквозь мокрые кусты, пополз за ним по какому-то низкому лазу и очутился на небольшой площадке.
