Василий Веденеев - Дикое поле
— Божий мир прекрасен, — согласился Тимофей. — В детстве я попал в полон к татарам, был продан туркам и чудом вновь обрел свободу. Потом опять испытал ужас плена и позор невольничьего рынка. Могу ли я, молодой и здоровый, способный воевать, сидеть сложа руки и смотреть на волшебную красоту, когда поганые терзают мой народ, а славяне стонут под игом? Божий мир станет еще прекраснее, когда не будет невольничьих рынков! Дай мне клинок и скажи, кому его передать в Царьграде. Остальное я сумею выполнить сам.
— Гордый. — Старец осуждающе покачал седой головой.
— Ты же говорил: время уходит! — напомнил казак. — На Востоке любят повторять старую мудрость: если твое дело, твоя власть в пасти льва, разорви ему пасть, и ты получишь почести в жизни или достойную мужчины смерть! Утром я буду на дороге к столице султанов.
— И торопливый, — отметил старец. — Ты забыл основные заповеди братства: осторожность, терпение и подчинение всех чувств великой цели! — Он отошел от окна и снова устроился за столом, подперев щеку ладонью. — Уйми гордыню и перестань держать на меня зло на сердце. Страдания зажгли огонь в твоей душе, и это хорошо! Но разум должен оставаться холодным. У меня есть все, что нужно: кони, оружие, одежда, деньги.
— Так почему же?.. — Молодой человек вскинул голову, но старик остановил его, подняв сухую ладонь:
— Опять взыграла гордыня? Опять торопишься?
Под взглядом монаха казак понуро опустил голову, выражая готовность смиренно выслушать его.
— Предположим, я дам тебе все необходимое. Тогда еще пятеро будут знать, что в Горном монастыре есть человек, готовый помочь делу освобождения славян. А путь до Царьграда не близкий, многое может случиться в дороге и в самой столице султана. Разве каждый из твоих товарищей дал обет молчания и скрепил свою клятву кровью? Подумай, сколько времени уйдет, чтобы воссоздать все вновь, если турки разгромят нашу обитель?
Тимофей еще ниже опустил голову, не смея поднять глаза на старца. Он чувствовал, как краска стыда румянцем заливает ему щеки: Донат мудр, а он повел себя, как мальчишка, забыв все наставления отца Зосимы и других своих учителей.
— Я могу вымыть тебя в бане, побрить и переодеть, — продолжал Донат. — Но ведь ты хотел сказать ожидающим тебя, что нет здесь того, кому погибший гонец просил передать его последние слова. Или не так? Кто поверит тебе, слыша явную ложь? И не только меня и себя подставишь под турецкую саблю, а все братство и дело, которому оно служит!
— Прости, отче! — Головин бухнулся на колени. — Ради общего дела взыграла моя гордыня, ради дела торопился я в дорогу!
Донат вышел из-за стола, ласково взял казака за плечи, поднял его.
— Встань, сыне! Пусть наш разговор послужит тебе уроком и наукой впредь думать не только о цели, но и о том, как ее достигнуть, сохранив свою и чужие головы.
— Я понял, отче, — заверил Тимофей, положив руку на сердце.
— Понял? — Донат недоверчиво усмехнулся. — Тогда скажи, что думаешь делать дальше?
Головин немного помолчал, собираясь с мыслями: он получил предметный урок, и вновь ударить лицом в грязь перед старшим братом равносильно полной потере его доверия.
— Коней, оружие и одежду лучше взять в заранее условленном месте, — взвешивая каждое слово, медленно начал казак. — Такое возможно?
Донат одобрительно кивнул и ободряюще улыбнулся.
— У тебя, отче, я оставлю жемчуг, но возьму взамен немного денег, — продолжил Тимофей. — В каком-нибудь городке зайду в разные дома, чтобы скрыть, кто оказал мне помощь. И только потом приведу своих спутников туда, где будет приготовлено все необходимое. До Царьграда буду в одежде янычара, а перед тем, как въехать туда, сменю обличье и переодену товарищей. Но как я найду того, кому нужно отдать клинок?
— Теперь ты действительно понял. — Старец подошел к сундуку, стоявшему у стены, и откинул его крышку. — Возьми!
Он вынул из сундука и подал казаку небольшую серебряную монету старой чеканки с изображением давно умерших властителей много лет назад исчезнувшего царства.
— Местечко, где начнешь запутывать следы, я тебе подскажу. Когда и где будут ждать лошади, договоришься с Симеоном. Ты с ним встретился у ворот обители, помнишь?.. Он же даст тебе другой пояс, а то ты странно выглядишь в лохмотьях, подпоясанных дорогой шалью. Приятелям объясни, что сменил шаль на хлеб у паломников. Я предупрежу Симеона, чтобы дал тебе ковригу. Кроме денег, возьми еще несколько жемчужин — пригодятся в дороге.
— А монета? — напомнил Тимофей, разглядывая неровный кружочек серебра.
— В Царьграде отправишься на базар. Там есть старый кривой меняла в зеленой чалме. Отдай ему монету. В обмен он даст тебе пять медных. Третью из них, запомни, именно третью, подай нищему, который сидит на старом лошадином черепе в конце ряда медников. Потом жди. Когда нищий закончит собирать милостыню, пойдешь за ним. Он положит твое подаяние на крыльцо одного из домов. Туда ты должен войти.
— Благодарю, отче! — Головин встал и поклонился. — Могу я попросить тебя еще об одном?
— Чего ты хочешь?
— Ты посеял в моей душе семена недоверия и справедливо призвал к осторожности. Я хотел бы знать, не пойдет ли кто по моим следам?
— Разумно, — согласился монах. — Симеон укажет, каким путем добираться до Царьграда. Тот, кто принесет вести от нас, покажет тебе такую же монету, как я дал для менялы… С Богом!
Донат благословил казака и подал ему клинок. Тимофей согнул его и застегнул на талии.
— Иди, сыне, — напутствовал его старец. — Симеон выведет тебя за ворота обители. И помни наши заповеди!..
На горе, где его ждали товарищи, казак появился во второй половине дня. Жара немного спала, подул резкий северный ветер. Прохлада помогла Тимофею проделать обратный путь значительно быстрее. Первым, кого он увидел, был Сарват. Албанец неслышно появился из кустов и радостно улыбнулся. По своей обычной привычке, он ни о чем не спрашивал и даже не поздоровался, а хлопнул Головина по спине тяжеленной, широкой, как лопата, ладонью.
За кустами, на прогретой солнцем полянке, расположились остальные. В стороне пасся стреноженный вороной. Горел большой костер. Около него устроилась Злата — помешивала ложкой варево в котелке. Рядом вертелся Жозеф. По другую сторону костра Богумир и Кондас потрошили добытых охоте зайцев.
— Ну, что? — обернулся к Тимофею нетерпеливый француз. — Нашел нужного тебе монаха? Нам помогут?
— Почему ты решил, что я искал какого-то монаха? — вопросом ответил казак.
— Кто же еще может быть в монастыре? — удивленно поднял брови Жозеф. — Только попы и монахи!
— Нет, я никого не нашел, — скорбно поджал губы Головин. — Наверное, умирающий помутился рассудком от боли или что-то перепутал. Вот, возьмите хлеб.
Он отдал Злате ковригу и устало присел рядом с девушкой. Но Жозеф не успокоился:
— Где ты взял хлеб? И куда подевался твой пояс?
— Я его выменял на хлеб у паломников.
— Они мало дали тебе за такую хорошую шаль, — вздохнул француз. — Надо было поторговаться.
— Куда теперь пойдем? — Кондас вытер руки пучком травы. — Умирающий сказал тебе еще что-нибудь?
— Да. Он упоминал Горный монастырь и Делчев.
— Я знаю этот городок, — откликнулся Богумир. — Отправимся туда?
Тимофей чувствовал себя неловко: он был вынужден лгать, но что еще оставалось? Тайна, которую ему доверили, принадлежала не только казаку — он сам был ее невольником и верным слугой, готовым расстаться с жизнью ради ее сохранения.
— Я иду в Делчев, — твердо ответил Головин. — Кто со мной?
— Зачем ты спрашиваешь? — улыбнулась Злата.
— Не говори за всех, девушка, — нахмурился грек. — Пусть каждый скажет сам за себя. Вдруг после Делчева нам придется отправиться еще куда-нибудь?
— Например, в Константинополь, — ввернул Жозеф. — Неужели ты не хочешь взглянуть на Топкапы? А вот мне крайне любопытно увидеть, где живет султан.
— Перестань, — поморщился Кондас. — Речь ведь о серьезных вещах.
— Давайте сначала доберемся до Делчева, — примирительно предложил Богумир.
Грек пожал плечами и вновь занялся зайцем. Болгарин подбросил хвороста в огонь, Сарват тяжело вздохнул и, не сказав ни слова, отправился на свой пост в кустах — охранять маленький лагерь. А француз пробормотал:
— Все это очень странно. Или пусть съедят меня галерные крысы!
— Что ты считаешь странным? — резко обернулся к нему Тимофей.
— Так, мысли вслух… О, кажется, готова похлебка! — Жозеф снял котелок с огня.
Головин понял, что он не хочет продолжать разговор, и тоже замолчал. В конце концов, уговаривать приятелей или объяснять им что-либо он просто не имел права. Каждый из них успел многое повидать в жизни, хлебнул лиха по самые ноздри и, азартно играя с судьбой, не раз ставил на кон собственную шкуру. Разве мало злоключений выпало на долю того же Жозефа? Или меньше зла видел грек? А Богумир или Сарват, разбойничавший на суше и на море? Пусть каждый решает сам за себя: остается — хорошо, а уходит — будем прощаться и, как при расставании на морском берегу, дадим на дорогу провиант и оружие.
