Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести
Купеческий сын удивлённо посмотрел на Григория:
— Ты кто?
—Странствующий подмастерье, друкарь. Зовут меня Грегор.
—Похоже, тебе повезло, — сказал Якоб. — Месяц назад умер герр Хохберт, наш старый писарь. Он тоже знал много языков. Отец не может найти ему замену. У нас большое торговое дело, переписка с клиентами в разных странах. Пойдёшь к нам писарем? Если у тебя хороший почерк и ты понравишься отцу, он заплатит щедро. Будешь жить в нашем доме.
— Я не один, — сказал Григорий. — Мы идём с другом. Янко — знатный кузнец.
— Отец недавно купил в Голландии новые станки для нашей суконной мануфактуры. Кузнец пригодится. Доберётесь до Фюрта, приходи прямо к нам.
Утром герр Якоб укатил в своём нарядном возке, а друзья пошли пешком дальше.
***Странствовать хорошо летом. А зимой, да ещё по горным дорогам, — не приведи Господь! В этом году зима выдалась снежная. Буран начался около полудня. Друзья уже далеко отошли от последней деревушки, а до ближайшего хутора оставалось часа четыре ходу.
— Не дойдём, — сказал Янко обеспокоенно. — Как бы не пришлось ночевать в лесу.
Но Гриша заметил на снегу красный отблеск:
—Похоже, там костёр. Хорошо бы.
По занесённой снегом тропке друзья свернули вглубь леса. Вот и костёр. Возле огня грелись шестеро — четыре мужика и две женщины в лохмотьях. У замшелой скалы из молодых ёлок был сложен большой шалаш.
«Бродяги», — подумал Григорий.
В те годы бродяг на дорогах было много. Нередко, встретив такую шайку, друзья старались обойти её стороной. Но этих, вроде, можно было не опасаться.
Огромный грузный старик с широкой седой бородой поднялся им навстречу.
— Бог помощь, люди добрые... — сказал Янко.
— Кто такие? — строго спросил старик.
—Странствующие подмастерья. Янко — кузнец, да Грегор — друкарь.
Старик обернулся и толкнул бродягу, спавшего на изодранной овчине у огня:
— Проснись, Губерт. Этот парень говорит, что он кузнец. Спавший мужичок сел, протёр глаза изуродованной правой рукой, подумал:
— Что-то я тебя не видел. В братстве?
— Да. Меня принял Яцек Покорни.
— Большой Яцек? Добро. Свои ребята, Старшой. Можно верить.
—Садитесь к костру, братья, — сказал старик. — Жратва-то есть? У нас негусто.
Гриша вынул из сумки каравай ржаного хлеба, шматок сала и две луковицы.
— Отдай Берте, — сказал старик.
Женщина, хлопотавшая над висевшим на огне котлом, протянула руку.
— Луковица! — обрадовалась она. — Похлёбка вкусней будет. Григорий всмотрелся в полное лицо черноволосой Берты.
«Сколько ж ей лет? — подумал он. — Лицо молодое, а руки, как у старухи.Наверно, от тяжкой работы».
Высокий мужчина в аккуратно зашитом синем кафтане, с щеголеватой узкой бородкой подвинулся, освободив удобное место возле огня:
—Будьте как дома, — улыбнулся он. — Меня зовут Жан Леклерк. Это Гретхен — моя подружка. Это Малыш, — бродяга указал на истощённого паренька лет пятнадцати.
Остальных вы уже знаете. Осмелюсь спросить, какого чёрта вы ушли из Праги в разгар зимы? Подмастерья странствуют летом.
Янко улыбнулся.
— Понимаешь, мой друг немного не поладил с законом.
Малыш повернулся к нему:
— Из тюряги сбёг?
— Друг предупредил. Успели уйти.
—Эвона, — протянул парень, теряя интерес. — А вот недавно из Бреславского замка, говорят, один ушёл. Там на ярмарке цыганочка танцевала. Красавица! Увидел её один богатый барин. Схватил за руку и говорит: «Пойдём со мной!». А цыганочка не хочет. Барин говорит: «Я барон, не хошь добром, силой уведу!». Тут цыган гитару отложил, как свиснет ему по роже! Нос набок своротил, челюсть сломал. Набежали стражники, скрутили цыгана, отвели в тюрьму. Судья определил — повесить! С вечера виселицу ставят, палач верёвку мылит. Утром пришли, а камера-то пустая! Утёк цыган. И кандалы его железные на полу лежат, как ножом разрезанные, и решётка в окне распилена. А держали цыгана на самом верху высокой башни, не спустишься. Не иначе цыган волшебное слово знал. Улетел! Не веришь? Ей-богу, правда, мне знакомый цыган рассказал, он врать не будет!
Янко расхохотался:
—Гришка! Это ведь о тебе сказка! Ладно, парень, хошь волшебное слово поглядеть? Против него никакая цепь не устоит.
Кузнец покопался в карманах и вынул большой зильбергрошен. Все бродяги разом придвинулись поближе к старшому. Тот внимательно рассмотрел монету, раскрыл зильбергрошен, показал пилку:
— Чистая работа. Шва-то и не заметишь.
—Дай-ка посмотреть! — протянул руку Губерт. — Хороша пилка. Закаливал Бруно? Ну, вещь.
Старшой вновь закрыл монету и попросил Коваля:
—Продай, друг! Нам такая пилка ох как нужна бывает. Продай! Заплачу два дуката!
Янко заколебался:
— Хотел себе оставить. Дружок у меня влипчивый, глядишь, снова понадобится.
— Ты ж сам её делал! Припечёт, сделаешь новую! Продай за три. Цена правильная.
— Так и быть. Бери.
Старшой вынул из-за пазухи кошелёк, покопался, отдал Янко дукаты.
—Готово! — объявила Берта.
Жан и Малыш сняли котёл с огня и поставили в середину. Старшой прочёл молитву. Потом каждый из путников достал свою ложку, и все принялись за горячую похлёбку.
После обеда Старшой, Малыш и Губерт забрались в шалаш и завалились спать. Женщины прибирались возле костра. Жан выстругивал из чурбачка деревянную ложку.
—А ты друкарь, Грегор? — спросил бродяга. — Грамотный, значит.
—Грамотный.
— Может, у тебя и книжонка какая есть? Полгода не держал в руках книги.
Гриша посмотрел на него с интересом.
—Тоже грамотный?
—Есть немного. Магистр Сорбонны. Полаялся с архиепископом, пришлось бежать. Вот и странствую. Временами всё ж тянет к книгам.
Григорий вытащил из заплечного мешка книгу, развернул платок:
—Руки-то протри.
Жан старательно вымыл руки снегом, вытер о шейный платок.
— Ого! «Мысли» Паскаля! Не ждал. Дашь посмотреть? Вот нечаянная радость-то. Давали мне эту книгу в Париже на одну ночь. Редкая книга. И небезопасная. Нравится?
Жан бережно перелистывал книгу, прочитывал кусок, листал дальше.
—Да как сказать. Глубокая книга. Много верного, — подумав, ответил Гриша. — Но в главном я с Паскалем не согласен. Уж очень мы разнимся. Он-то монах по природе. Как отец Феодор в Афонском монастыре. Его только Бог интересует. А меня — мир. На земле столько хорошего... Глянь, белочка на сосне нас разглядывает. До чего мила! Смотрю на неё, и сердце радуется. А о Боге он правильно говорит. Мудро.
—Может, ты и прав, Грегор. Я вот тоже к миру привязан. И в монастырь не хочу! — сказал Жан и углубился в книгу. — Хорошо пишет. Сильно!
Берта, прибравшая провизию, подсела к Янко:
—Ты ведь кузнец, парень. Починишь мне старый котелок? Прохудился.
— Я кузнец, не лудильщик, — ответил Янко. — Без протравы то ли выйдет, то ли нет. Но, давай, попробую.
У него в мешке были, конечно, добавки и флюсы для пайки железа, но травлёной соляной кислоты как раз не было. Берта вынесла из шалаша старый, измятый медный котелок и подала Янко.
— Без второго котелка очень неудобно. Тут трещина в боку.
Янко раскрыл сумку с инструментом, выбрал удобное место на бревне и начал осторожно править смятый котелок.
— А Старшой-то у вас из каких? — спросил кузнец Берту.
— Солдат, — ответила Берта. — Тридцать лет прослужил. Да надоело. До фельдфебеля дослужился у пруссаков. А пришёл новый командир роты, мальчишка, ничего не знает, вот и стал придираться к старикам. Назначил моему двести фухтелей7. Старшой и сбежал. Я с ним уже шесть лет, — с гордостью сказала женщина.
