Марк Орлов - Сказания и легенды средневековой Европы
Но самая главная святость этого места в глазах верующих состоит в том, что здесь перед глазами избранных является сам Люцифер в телесном образе. Явление это происходит каждую неделю, и Батайль слышал о нем от очевидцев, которые много раз его созерцали. Сам же Батайль оговаривается, что он этого счастья не удостоился. Вот как обычно происходит это явление. Стены святилища вдруг начинают испускать яркий свет; из них, по словам очевидцев, начинается как бы «выпот света». В то же время в святилище распространяется сильный жар, который присутствующими весьма ощутительно чувствуется, но отнюдь для них не мучителен. После того из самой глубины Земли семь раз раздается глухой громовой раскат. В этот момент присутствующие обыкновенно опускаются на колени и прикладываются устами к полу. В это время они ощущают на своих лицах страшно горячее дуновение, идущее снизу. И в то же время перед ними появляется сам сатана, обычно останавливающийся в трех шагах впереди статуи Бафомета. Во время этих явлений он принимает вид прекрасного собою, свежего и здорового мужчины в цвете лет. Иногда он является крылатый, иногда без крыльев. На его физиономии замечается только одна особенность: сильно изогнутые, словно сведенные судорогою брови. Как только Люцифер появляется, он сейчас же возлагает руки на присутствующих, которые в эту минуту чувствуют себя как бы охваченными каким-то таинственным огнем. Ощущение это, по словам очевидцев, — совсем особенное, ни с чем не сравнимое: какая-то смесь страдания со сладострастием. Затем Люцифер повелевает всем сесть, сам же все время остается стоя. Появление его продолжается разное время, но редко дольше 33 минут. Он говорит с присутствующими, и речь его всегда состоит из коротких и обрывистых фраз. Звук его голоса чарует слух, как музыка. Он редко говорит о фактах и событиях прошлого или настоящего. Он часто приглашает присутствующих одного за другим высказать свое мнение по какому-нибудь отвлеченному вопросу, но никогда не вступает в пререкания, задает вопросы как бы из простого любопытства. Все свои повеления он всегда высказывает кратко, ясно и решительно. Обыкновенно кончает он свою беседу с верующими кратким ободряющим словом, взывает к их мужеству, успокаивает их насчет своей будущей победы. Почти все свои слова он произносит совершенно спокойным голосом, кроме, однако же, тех случаев, когда ему случается заговорить о христианстве и его святынях; при этом он явно раздражается и даже сжимает кулаки; но обыкновенно быстро овладевает собою и немедленно начинает речь о чем-нибудь другом. Исчезает он всегда мгновенно и, как иногда казалось тем, кто много раз присутствовал при его явлениях, исчезает он как бы помимо своей воли, словно его внезапно кто-то отдергивает. Случалось даже так, что он внезапно пропадал из глаз, не успев договорить фразу и даже на полуслове.
Другая святыня, хранящаяся в Чарльстонском храме, — это золотое кресло, вещь весьма любопытная; о его происхождении существует следующее сказание.
Первоначально это кресло было простым дубовым, и Альберт Пайк сидел на нем, председательствуя в верховном совете. Когда Пайк основал палладизм и писал его устав — разумеется, по внушению и под диктовку самого сатаны, то эта работа шла у него совершенно благополучно до известного места. Когда же он приступил к этому роковому месту, то перо в его руке на первой же строчке сломалось. Пайк взял другое перо, но его постигла та же участь. Он переменил бумагу. Но перья продолжали ломаться одно за другим. Стремясь уразуметь это происшествие, Пайк прибегнул к великому заклинанию. На это заклинание к нему никто не являлся, а только какой-то голос громко крикнул ему прямо в ухо, чтобы он немедленно отправился в Чарльстон. Пайк приехал в Чарльстон и здесь рассказал свои затруднения своему другу, доктору Макею, такому же убежденному демонопоклоннику, как он сам. Оба они немедленно отправились в храм, заперлись там в том самом зале, где стояло вышеупомянутое дубовое кресло, и предались пламенной молитве, прося Люцифера, чтобы он поборол чары врагов, которые, как думал Пайк, мешали ему писать устав. Окончив эту молитву и взглянув на кресло, они увидели, что из деревянного оно вдруг сделалось золотым. На кресле лежала рукопись, и в зале распространился сильный запах горящей серы — явный знак адского посетителя. На кресле они рассмотрели очень хорошо им известный иероглиф, представляющий собою подпись Баал-Зебуба. Они развернули рукопись и увидели, что она содержала в себе как раз то самое продолжение устава, которое не давалось Пайку. Его написал за Пайка сам Баал-Зебуб. Рукопись была писана прекрасным почерком, чернилами ярко-зеленого цвета. Рукопись была написана на латинском языке и сопровождалась переводами на английский, испанский, французский, немецкий, португальский и голландский языки. В конце рукописи красовалась подпись Баал-Зебуба красными буквами ослепительной яркости. На другой день был созван великий совет избранных, которым надлежало доложить обо всех этих происшествиях и прочитать главу устава, написанную Баал-Зебубом. На собрание явились семеро братьев. Около золотого кресла поставили шесть простых кресел и на них совершенно благополучно расположились шестеро членов совета. На седьмое же, т. е. на золотое кресло, должен был воссесть Альберт Пайк. Но едва он на него опустился, как его вдруг, словно пружиною, подбросило на два аршина кверху. Он свалился на пол, но совершенно благополучно, без всякого вреда. Пайк был смертельно сконфужен; очевидно, что сам Люцифер сбросил его с кресла, не желая, чтобы он председательствовал. Порешили, что Люцифер желает другого председателя, и тогда остальные шестеро начали один за другим пробовать усаживаться на кресло, но их всех с него сбросило той же невидимой пружиной. Братья растерялись и недоумевали, кто же будет председательствовать. Но вдруг в зале сверкнула молния, и в то же мгновение на золотом кресле появился сам Баал-Зебуб. Он и председательствовал на этом собрании, и таким путем самолично освятил новообразовавшуюся секту слуг люциферовых. Батайль уверяет, что и в настоящее время повсюду, где только образуется новый кружок демонопоклонников (так называемый Совершенный Треугольник), то каждому вновь поступающему члену опрос совершается самолично особым демоном, назначаемым для этого Люцифером, причем по окончании опроса демон целует кандидата. В Чарльстоне депутатом от Люцифера является Баал-Зебуб, в других местах — другие демоны.
Золотое кресло, как одна из высших святынь, показывается тоже далеко не каждому желающему, а только высшим чинам чужих обществ. Но Батайль его видел и свидетельствует о его необычайно чудесных свойствах. Кресло золотое, массивное. Его можно шевелить, двигать, осматривать. В нем при самом тщательном исследовании не видно никаких механических секретов и приспособлений, но сесть на него решительно невозможно. Батайль попробовал, но его подбросило на два аршина кверху. Рассказывают, что какой-то высший масонский чин, одержимый духом сомнения и уверенный в том, что в кресле имеются электрические приспособления для сбрасывания, надел на себя шелковую изолирующую одежду. Но его, когда он сел в кресло, подбросило к самому потолку и ударило о него головой; книзу он полетел с значительною шишкою на лбу да сверх того, ударившись об пол, сломал себе ногу. С тех пор скептики стали относиться к этому креслу почтительнее.
Третья святыня Чарльстонского храма — это череп Якова Молэ. Но надо читателям напомнить вкратце, кто такой был Яков Молэ. Он был последним гроссмейстером ордена храмовников. В это время французский король Филипп Красавец и папа Климент V пришли между собою к соглашению нанести храмовникам решительный удар и совершенно их уничтожить. Филипп, как известно, был весьма тонкий политик и ухитрился заманить Молэ во Францию. Сначала ему был оказан там самый радушный и почетный прием, но через два года (в 1307 г.) Молэ внезапно был схвачен под тем предлогом, что храмовники изобличены в бесчисленном множестве самых гнусных преступлений. Яков Молэ, как их гроссмейстер, разумеется, и должен был понести возмездие за все эти преступления. Его подвергли неслыханным истязаниям и, разумеется, добились от него признания во всех злодействах, которые на него возводили. Молэ потом отрицал все эти свои показания как вынужденные пыткою. Но этому, конечно, не вняли, и Молэ был сожжен на костре в Париже 18 марта 1314 г. Как известно, главное преступление и злодейство храмовников состояло в том, что они в своих непрестанных войнах с Востоком скопили несметные богатства, которыми и завладели папа с королем после того как прикончили орден. Но это мимоходом. Главная же суть — в том, что череп сожженного Якова Молэ остался целым и невредимым. Но почему этот череп оказался священною вещью, когда попал к современным люциферитам-палладистам? Потому, что рыцари-храмовники были настоящими демонопоклонниками, о чем прежде всего свидетельствует статуя Бафомета, хранящаяся в Чарльстонском капище, которая досталась палладистам тоже от храмовников. Масоны полагают или, лучше сказать, свято веруют, что Яков Молэ не весь сгорел на костре. Палач, заведовавший сжиганием, был подкуплен друзьями Молэ и устроил так, что когда Молэ был задушен дымом, то палач уменьшил огонь и в конце концов ему удалось сжечь только тело Молэ; голова же осталась цела, на ней обгорели лишь волосы и борода. Палач ее ловко скрыл и потом передал тем, кто его подкупил. После того череп был очищен и вместе со статуею Бафомета отправлен в Шотландию. Там, т. е. в руках тамошних масонов, обе эти вещи и хранились до 1801 г. В этом году один еврей-масон, Исаак Лонг, переселился в Америку и основал в Чарльстоне ту самую масонскую ложу, которую впоследствии Альберт Пайк перевел в свой палладизм. Этот Лонг и привез с собою в Америку обе святыни, т. е. статую Бафомета и череп Молэ.
