Пьер Грималь - Сенека
После появления работы Шультесса устоялось мнение, что 70-е и 49-е письма при публикации были перепутаны. В первом из них Сенека пишет: «Post longum intervallum Pompeios tuos vidi» («После долгого перерыва я увидел твои Помпеи»). А во втором читаем: «Ессе Campania et maxime Neapolis et Pompeionim tuorum conspectus incredibile est quam recens desiderium tui fecerint» («И вот Кампания, а больше всего Неаполь и вид близ твоих Помпеи — невероятное дело! — вернули моей тоске по тебе невероятную остроту»). Почему, недоумевают критики, Сенека утверждает, что вновь увидел Помпеи после долгого перерыва, хотя он побывал в этом городе совсем недавно, когда писал 49-е письмо?
Еще Э. Альбертини заметил, что в 49-м письме Сенека ограничивается замечанием о том, что «видел» Помпеи и Неаполь, и делает вывод, что в Неаполь философ, очевидно, прибыл морем. Зато в 70-м письме он прямо говорит, что «побывал» в Помпеях. Конечно, это не слишком веский аргумент. Но если допустить, что между двумя письмами прошел год, иными словами, что 49-е письмо было написано летом 63-го, а 70-е — весной или в начале лета 64 года, тогда ничего странного в словах Сенеки с «долгом перерыве» нет.
Как бы то ни было, предложенная нами хронология находит и другие подтверждения. Прежде всего, все так или иначе упоминаемые в письмах факты и события прекрасно вписываются в соответствующее время года. Когда Луцилий ездит с инспекцией по городам Сицилии (письма 69—71), он согласно устоявшейся традиции делает это в начале весны. В 12-м письме, которое мы датируем концом сентября или началом октября 62 года, речь идет о больных платанах (по всей видимости, имеются в виду карликовые платаны, живущие меньше, чем обычные), которые уже сбросили листву.
Чрезвычайно интересную проблему ставит перед нами 77-е письмо, в котором речь идет о прибытии флота из Александрии. Пожалуй, оно играет решающую роль в проверке справедливости нашей версии. Хронологически это письмо довольно далеко отстоит от письма 86-го, датируемого серединой июня. При соблюдении обычного ритма переписки обмен этими девятью письмами должен занимать по меньшей мере два месяца. Значит, прибытие александрийского флота следует отнести примерно к 15 апреля. Но это никак не согласуется с принятыми среди историков представлениями о том, когда корабли из Александрии обычно приходили в Путеолы. В этом вопросе господствует точка зрения Вальтцинга, который полагает, что загрузка кораблей ежегодно происходила в августе, а в Путеолы они попадали в сентябре. Однако из текстов, которые Вальтцинг приводит в защиту своего мнения, не следует ничего подобного. У Светония («Август») говорится лишь о том, что незадолго до смерти император встретился в Кампании с александрийскими моряками и щедро одарил их. Это событие имело место около 15 августа или, может быть, чуть раньше. Если верить Вальтцингу, это были те самые моряки, которые в Фаросе занимались погрузкой судов. Однако никаких указаний на принадлежность упомянутых матросов и пассажиров к продовольственному флоту нет. Вальтцинг приводит также отрывок из Филона, в котором действительно содержится ссылка на продовольственный флот, но здесь уже речь идет о совсем другой датировке. Филон рассказывает, что Гай посоветовал Агриппе, который торопился попасть в Сирию, добираться туда не обычным, очень долгим путем, а дождаться александрийского флота. В обратный путь из Путеол к Египту эти корабли обычно пускались, когда задувал этезий — северо-западный ветер, а это происходило в середине июля. Но если продовольственный флот в середине июля уже отплывал в Египет, значит, в Путеолы он прибывал раньше этого времени.
Из множества источников мы знаем, что ежегодное возобновление запасов продовольствия в Риме приходилось на конец зимы. Это было самое тяжелое время, и порой случалось, что римляне до самой весны жили впроголодь. Так, например, было при Калигуле, в январе 41 года. Несколько позже, в правление Клавдия, и тоже зимой, в народе разнесся слух, что хлеба осталось всего на 15 дней, — в городе вспыхнули беспорядки. Положение удалось спасти «благодаря великому благоволению богов и мягкой зиме». Зимой, как известно, пшеница не растет, следовательно, остается лишь одна возможность: суда с продовольствием поспешили к Риму, открыв сезон мореходства раньше времени. То же самое повторилось и зимой 70 года, когда Веспасиан, находившийся тогда в Египте, приказал как можно скорее снарядить корабли и направить их к Путеолам «сквозь бушующее море». Именно в предвидении подобных ситуаций Гай, заботясь о безопасности первых весенних рейсов кораблей с зерном, оборудовал на Сицилии и в Регии спасательные базы. Маловероятно, что в Риме так часто случались бы перебои с хлебом, если бы продовольственный флот регулярно приходил в Путеолы в сентябре.
К тому же заключению подталкивает нас и текст «Панегирика» Плиния. Необычайно малый разлив Нила привел к недороду во всем Египте, и Траян немедленно отдал приказ продовольственному флоту, доставившему зерно в Путеолы, возвращаться в Александрию. Хронология всего предприятия совершенно ясна. Убедившись, что вода в реке поднялась недостаточно, египетские власти обратились за помощью к императору. Это произошло в июне. Зерно к этому времени уже достигло берегов Италии. Но по приказанию Траяна в обратный путь (в середине июля) корабли отправились не порожняком, а с тем же грузом, что доставили прежде. Если бы суда с египетским хлебом покинули Александрию только в сентябре, как полагает Вальтцинг, весь рейс из Путеол оказался бы бесполезным. Все дело в том, что в Египет вернулся урожай прошлого года, отправленный в Рим еще весной. Совершенно невероятным выглядит предположение, что в это время года в римских лавках еще могло оставаться достаточно продовольствия, чтобы поделиться с Египтом, — если, разумеется, снабжение города осуществлялось из сентябрьских запасов прошлого года.
Последнее подтверждение дает нам рескрипт Аркадия и Гонория («Феодосийский кодекс» от 15 апреля 397 года). Братья-императоры приказывают мореходам треть грузовых судов с пшеницей, предназначенной для Рима, отправлять «с начала навигации». Очевидно, речь идет о напоминании указаний предыдущего приказа, видимо, не выполненных в срок.
В свете изложенного свидетельство Светония, относящееся к 64 году, обретает особое значение. Действительно, Светоний сообщает, что в том году Нерон находился в Неаполе и выступал на тамошней сцене. С особым восторгом его приветствовали александрийцы, «прибывшие с последним караваном». Точной даты поездки Нерона в Неаполь мы не знаем. Однако о ней упоминает Тацит в своих «Анналах», и из его рассказа следует, что это путешествие имело место задолго до римского пожара, который случился в июле. Значит, Сенека находился в Неаполе одновременно с Нероном. Правда, неизвестно, входил ли он в официальную свиту принцепса. Это, конечно, вполне возможно, хотя театральным зрелищам, которые он презирал и которые так нравились Нерону, он наверняка предпочел бы беседы с философами.
Таким образом, мы приходим к выводу, что прибытие александрийского флота в Путеолы, описанное Сенекой в 77-м письме, произошло весной. На этих судах прибыло зерно урожая прошлого года, а сам рейс знаменовал собой открытие мореходного сезона. По всей видимости, тот же флот в течение лета совершал как минимум еще одно плавание, однако Сенека явно имеет в виду не его, а весеннее прибытие кораблей в порт. Именно тогда возобновлялись связи с Египтом, прерывавшиеся на всю зиму, и вместе с кораблями приходили долгожданные вести. В разгар лета, когда морское сообщение действовало на полную мощь, этих новостей не ждали с таким нетерпением.
В 104-м письме мы находим еще одно указание, подтверждающее, что общая хронология переписки установлена нами правильно. В нем говорится о том, что в Риме свирепствует лихорадка. В поисках спасения Сенека перебрался на свою виллу в Номент. Известно, что в ту эпоху жить в черте Рима в августе и особенно в сентябре считалось вредным для здоровья. Действительно, город задыхался от жары и пыли, уличный воздух пропитывался тяжелыми запахами кухни. Совсем по-другому Сенека чувствовал себя в Номенте, среди дорогих его сердцу виноградников. Он называл себя виноградарем и питался в основном виноградом. Ягоды уже созрели, так что, когда подходило время обеда, философ просто шел в сад. Все это не могло происходить позже, чем в середине сентября. Поскольку 91-е письмо датировано днями, непосредственно следующими за пожаром в Лугдуне (август 64 года), а в 122-м письме говорится, что дни стали совсем короткими (конец октября? начало ноября?), легко убедиться, что и здесь хронологическая последовательность полностью соблюдена.
Вместе с тем интенсивность переписки, характерная, по нашему разумению, для ее предшествующего периода, с этого момента заметно меняется. Период с 91-го по 104-е письмо включает 13 писем. Теоретически для обмена ими в данное время года требовалось приблизительно три месяца; но в реальности между первым и последним прошло едва полтора. Точно так же между 104-м (середина сентября) и 122-м письмами (написанным не позже середины ноября) пробежало от силы два месяца вместо ожидаемых четырех. Означает ли это, что все наши выводы ошибочны, а результаты, к которым мы, казалось бы, пришли, недостоверны?
