Садриддин Айни - Рабы
Нор-Мурад постоял, потупившись, потом сел и зашептался о чем-то с Садыком.
Эргаш крикнул ему:
—Нор-Мурад! Ведь я тебе говорю. Почему ты не слушаешь?
—Слушаю я! — откликнулся Нор-Мурад. Эргаш продолжал:
—У тебя четыре танаба земли есть. А есть у тебя чем пахать землю? Ведь осла — и того у тебя нет. У кого ты будешь просить пару быков? У бая. Выпросишь, вспашешь. Но ведь не даром же, — за быков-то надо платить. Один раз хватит расплатиться, а при неурожае так и не хватит.
Эргаш посмотрел, слушают ли его. Слушали, затаив дыхание.
—А в колхозе твою землю непременно вспашут. Вместе со всей колхозной землей. Никак не хуже. Почему? Да потому, что весь рабочий скот будет объединен. Потому, что государство даст нам плуги вместо сох, пришлет на наши поля тракторы, культиваторы, такие машины, каких мы еще и во сне не видели. И при такой обработке твоя земля даст урожай втрое. Я вижу: ты просто-напросто не разобрался в этом деле, даже не знаешь, что такое колхоз, а выступил тут, не подумав. Ты сперва подумай, Нор-Мурад. А подумаешь, скажешь совсем другое.
—Почему «не подумав»? Я знаю, что такое колхоз!
—Знаешь? Тогда встань и скажи всем: что такое колхоз?
—А что ж тут знать? Колхоз — это все равно что земельная реформа. При земельной реформе землю забирали только у богатых, а при колхозе и до бедноты добрались.
Эргаш весело засмеялся.
—У одного человека спросили: «Что такое рыба?» Он ответил: «Она вроде верблюда — у нее тоже два рога есть». Вот и ты такой же — не разглядел ни рыбы, ни верблюда, ни земельной реформы, ни колхоза.
И Эргаш объяснил ему:
—При земельной реформе брали землю у тех, кто сам ее не обрабатывал, кто жил за счет других, работавших на этой земле. Эту землю отдавали таким, как ты, кто работал на ней сам, не жалея сил. Землю отдали ее истинным хозяевам. А при колхозе эти же самые бедняки объединяют эту же землю, объединяют свои рабочий скот и обрабатывают сообща эту же самую свою землю. Но уж тебе не придется ходить по дворам и выпрашивать, как милостыню, пару быков. Быки для твоей земли будут у тебя в колхозе.
—Его баи обманули! — крикнули Эргашу.
—Они и меня хотели сбить с толку. Подослали ко мне муллу с проповедью. Ну, я ему в ответ свою проповедь прочитал, — засмеялся Шахназар. — А подсылали!
—Дайте мне слово! — поднялся седобородый Кулмурад. — Вот в нашей деревне были очень богатые скотоводы и землевладельцы, но были и рабы, и пастухи. Мы, деревенские большевики, с красными партизанами, когда они вернулись с войны, организовали в прошлом году артель скотоводов. Мы объединили своих каракулевых овец. В нашу артель вошло много бедняков, пастухов, бывших работников. Сто человек. А скота мы набрали более полутора тысяч голов. Мы половину приплода зарезали на шкурки, продали их государству, выполнив план на сто тридцать процентов. Выполнили и мясопоставки. И все же поголовье у нас удвоилось. А что сделали за тот же год богачи-скотоводы, что сделали крупные землевладельцы? Они свои стада порезали, пораспродали, часть угнали на сторону, даже в другие страны. И что получилось? Получилось, что у них этого скота больше нет и у государства его нет. А скот ценный, каракулевый! А мы свое стадо растим. Пасем его поочередно, по пять человек. Пока пятеро пасут наш скот, остальные девяносто пять в поле работают. А за наш труд, — его на долю каждого человека приходится по полтора месяца в году, — государство нам дает чай, и сахар, и мануфактуру, и денег, и еще пшеницы по сто пудов в год на каждого! А порознь каждый пас бы своих десять или пятнадцать баранов, все свое время на них бы тратил и половину того не получил бы, что мы теперь получили. Теперь у нас в деревне крестьяне собираются объединить и рабочий скот и землю обрабатывать так же сообща, как сообща стадо пасем. Будет у нас колхоз. Земледельческо-скотоводчсский. Я слушаю тут и понять не могу: чего вы от явной, ясной, прямой своей большой пользы отшатываетесь. Не отшатываться, не отмахиваться, а хвататься за колхоз надо, просить, настаивать, требовать, чтоб каждого из вас, ежели вы достойны, приняли в колхоз! Вот говорю, сам на себе испытавши. Сийаркул сказал:
—Верхом на осле за социализмом не угонишься. Социализм не построить на двух танабах земли с одним ослом в хозяйство. Не построишь его и на четырех танабах с лошадью, запряженной в соху. Я рабочий. Всю жизнь на хлопковом заводе работал. А смолоду очищал хлопок на деревенском веретене. Не смыкая глаз, не разгибая спины, за сутки человек мог на веретене очистить самое большее пуд хлопка. Самое большее! А на заводе такой же рабочий не только очищает, но и прессует и в кипы вяжет по сорок пудов хлопка в день. Почему? Потому что он работает не один. Работают сто человек, и эти сто человек за день сдают четыре вагона упакованного хлопка! Вот что значит совместный труд и машины. В одиночку, дома, эти сто человек пропустили бы в сутки сто пудов, а на машинах и сообща — четыре вагона! Техника помогает. Но техника может развиваться в колхозе, а в отдельных, маленьких хозяйствах разве развернешь ее? Надо земледелие поставить на тот же уровень, что и фабрики. Сообща купить умные, послушные машины, сообща работать, распределяя работу между собой. Тогда мы таких добьемся успехов, что и не снились нашим отцам.
На слова седого, темнолицего Сийаркула откликнулись такими рукоплесканиями, что старый рабочий растерялся и смущенно оглянулся на председателя.
А председатель поднял руку:
—Товарищи! Кто за колхоз, поднимите руки! Много рук поднялось.
—Так, опустите. Кто против? Председатель увидел поднятые руки Нор-Мурада.
—Ты все же против? — спросил Эргаш.
—Нет! Я «за»! Другие одной рукой голосовали за, а я двумя.
—Так ты же голосуешь против.
—Нет, я исправляю свою ошибку, — я всегда буду обеими руками голосовать «за». За колхоз! Я все понял.
7
Садык, задыхаясь от быстрой ходьбы, вернулся с собрания и нетерпеливо позвал жену:
—Привяжи всех кур.
Сказав это, снова пошел на улицу. Жена заголосила ему вслед:
—Ой, ну что это за напасть такая? Неужели всех надо резать?
Садык, прикинувшись, что не слышит, даже не оглянулся.
Волей-неволей пришлось переловить всех милых ей кур. Их было двенадцать.
Поймав, она связывала каждую веревкой.
Дети, плача, пытались отогнать кур от ее торопливых рук, умоляли пощадить кур, но ей от их слов становилось еще горше: ведь она и сама бы отпустила их на волю, а приходится говорить детям, что кур очень нужно зарезать.
—Не мешайтесь! Не вертитесь под ногами. Смотрите, может, и вас придется переловить, а нож-то — вот он, ой какой острый!
Оробев перед такой угрозой, смекнув, что в доме происходят какие-то непостижимые, но страшные дела, ребята присмирели и, чтобы не попадаться матери на глаза, убежали на улицу.
А мать, перевязав всех кур, прилегла и протянула ноги к жаровне. Она размышляла о том, что происходит.
«Здесь кто-то сошел с ума: или муж, или крестьяне, вступающие в колхоз», — решила она после долгих раздумий.
Солнце уже село.
Темнело, когда Садык вернулся домой. Дети ждали его.
Едва он показался, все они кинулись к нему с криком:
—Отец милый, милый отец, не режьте кур! Оставьте наших кур.
—Молчать! — свирепо остановил их Садык. — А не то обрежу вам уши! Мать! Неси мне брусок и нож.
Ребята, напуганные грозным окриком отца и зловещими словами — «нож, брусок, обрежу», забились под одеяло над жаровней и притихли.
Жена принесла нож.
