Галина Серебрякова - Похищение огня. Книга 2
— Мы, конечно, не в состоянии принять этого баловня графини Гацфельд так, как он это сделал в своей роскошной берлинской квартире, когда у него был Карл, но тем не менее все должно быть безупречно, — говорила она, вытирая торопливо пыль с многочисленных книг и наводя в квартире порядок.
Ленхен отнеслась к словам Женни недоброжелательно и не скрыла этого:
— Только немного расплатились с долгами и вздохнули свободно и снова лезете в западню. Стоит только появиться лишней копейке в доме, как она у вас вызывает нестерпимый зуд. Так и ищете, кому бы дать или на что бы потратить. Нет чтобы одеть девочек как положено. Я бы тогда слова не сказала. Лондон завален всяким добром. Так нет же, нужно откармливать этого приезжего гуся, да еще так, чтобы он, боже сохрани, не догадался, что съедает последние куски в нашем доме.
Но Женни обняла Ленхен и так ласково принялась уговаривать не восставать против ее плана, что та быстро уступила.
— Вы сатану и того уломаете, когда захотите, — сказала она, смягчаясь, и отправилась в бакалейную лавку за разными припасами, чтобы угостить Лассаля на славу. Лаура и Женнихен побежали в цветочный магазин, и скоро маленькая столовая на Графтон-террас совершенно преобразилась. Женни достала из комода недавно выкупленные из ломбарда старинные скатерти шотландской работы и кое-что из посуды. Она внимательно осмотрела дочерей. Молодость и свежесть служили им великолепным украшением. Женни принарядилась, набросив материнскую кружевную шаль поверх старого поношенного платья. Лассаль вовсе не заметил следов бедности в этом гостеприимном, приветливом семействе.
С тех пор как в начале века лорд Денди посвятил всю свою жизнь возведению в культ мужского туалета и приобрел много последователей, Англия считается первой страной по искусству наряжать мужчин. Лассаль, и до этого щеголь, приехав в Лондон, отправился на Бонд-стрит, где приобрел все самое модное, начиная от зонта, превращающегося в трость, и кончая сюртуками и шляпами всех фасонов.
Надушенный эссенцией лаванды, блестящий, как его цилиндр, Лассаль обнял Карла, называя его «дорогим другом», затем красиво склонил перед Женни и ее старшими дочерьми густо смазанную душистым маслом голову.
— Ах, какое прелестное бэбп, — сказал он и поцеловал в румяную щечку Тусси, которая пытливо и смело разглядывала этого фатовски одетого господина.
За столом, когда Ленхен разносила великолепно сервированный чай с вкусными печеньями, Лассаль не преминул сообщить, что привык ни в чем себе не отказывать и жить на широкую ногу.
— Ничего не поделаешь, нужно всегда выставлять себя богатым человеком, это все идет на пользу нашему общему делу. Деньги при всей мерзости, которую они порождают в руках буржуа, великая сила, когда они в кармане социалиста. На днях одно дельце обошлось мне в пять тысяч талеров. Что ж, потери неизбежны, когда приходится быть также дельцом. Хорошо тебе, Карл. Ты занят только теоретической работой и поэтому свободен. Я не только теоретик, но и практик. Ну, подумайте сами: с одной стороны, моя внешняя форма…
— Да, ты похож на прирожденного барона, — сощурив глаза и не глядя на Женни, чтобы не рассмешить ее, сказал Карл.
— Кому, как не тебе, имеющему жену баронессу, знать это, — сказал весьма довольный Лассаль, так и не заметив насмешки в тоне Маркса. — Вы ведь знаете, — продолжал он, — что я посетил Цюрих. Это была поистине триумфальная поездка. Рюстов, Гервег и много других замечательных людей приветствовали меня. Затем Италия. Я дал немало советов Гарибальди. Результаты тотчас же сказались. Кстати, вы, надеюсь, уже прочитали моего «Юлиана Шмидта»? Мне не хочется повторять всего, что говорится в разных сферах об этой вещи. Не хочу показаться нескромным, но факт остается фактом. Я мог бы возгордиться, если бы не был от природы защищен от тщеславия мудростью. Но все-таки трудно удержаться, когда почтенные и вполне искренние люди постоянно трубят тебе, что ты великий ученый, мыслитель.
Лассаль встал, он был в упоении. Голос его звучал неестественно, он некрасиво размахивал руками, прохаживаясь по комнате. Всем стало неловко, но он этого не замечал.
— Меня считают жестокосердным донжуаном, по я фактически скорее нежен и чувствителен, как Вертер. Я был любим многими женщинами, но, увы, не любил сам и превыше всего ценю свою свободу. Скажите, госпожа Маркс, что такое брак? Я имею в виду людей моего масштаба.
Женни прикусила на мгновение нижнюю губу, чтобы не выдать чувства, которое внушал ей этот фразер, по затем, овладев собой, ответила:
— Французы говорят, что брак — это разговор. Выбирая супруга или супругу, нужно прежде всего проверить, долго ли будут они удовлетворять друг друга как собеседники. Я убедилась, что в этом много правды. Если бы мне предстояло прожить несколько жизней, я была бы неизменно счастлива с моим мужем, потому что мысль его неисчерпаема и разговор с ним всегда доставляет высшее наслаждение.
Лассаль слащаво, неискренне улыбнулся:
— Великолепно. Карл нашел достойную себя собеседницу. Ему повезло больше, чем мне.
Лассаль бесцеремонно отнимал у Карла его время, утомляя неуемными разглагольствованиями о себе, своих достоинствах и преуспеянии. Как-то он явился, когда Женни была одна дома, и тотчас же доверил ей под величайшим секретом свои сугубо важные дела «мирового значения».
— Вам, мадам, как весьма незаурядному человеку, могу признаться, что благодаря именно мне, моему неоспоримому убеждению, Гарибальди не пошел на Рим, а отправился в Неаполь. Я убедил его стать там диктатором, по не затрагивать при этом интересов сардинского короля Виктора-Эммануила. Затем, по моему же совету, старый полководец должен собрать народную армию, чтобы двинуть ее на Австрию. Вы понимаете, что это означает для Германии? Свободу. Я полагаю, что Гарибальди соберет без всякого труда не менее трехсот тысяч добровольцев. После этого особый корпус переправится на Адриатический берег, в Далмацию, и поднимет восстание в Венгрии. Это будет грандиозно, уверяю вас.
Лассаль подробно описал Женни свой план, который, по его словам, он как представитель немецкого революционного рабочего класса, сообщил не только Гарибальди на острове Капрера, но и в Лондоне теперь самому Мадзини.
— Этот великий революционный аскет тоже восхищен тем, что я ему сказал, и вполне одобрил мои предложения. Если все пойдет, как я указал, все кончится скорой и блестящей победой итальянского народа. Я кладу на всю операцию ровно шесть недель. К тому же мое политическое влияние в Берлине сейчас очень велико. Я смогу многое там предпринять. Ни для кого более не тайна, что именно моя брошюра об итальянской войне предотвратила вмешательство Пруссии в войну на Апеннинском полуострове.
— Вы, верно, очень устаете от столь больших и ответственных дел? — с едва уловимой иронией спросила Женни.
Лассаль не заметил насмешки в тоне собеседницы и ответил важно:
— Еще бы!
Женни поспешно отвернулась, чтобы гость не видел ее лица. Ей, как и Карлу, Лассаль стал смешон. Ленхен презирала его не только за самоуверенность и самовлюбленность, но и за эгоизм и обжорство.
Называя Маркса своим интимнейшим, дорогим другом, Лассаль снова говорил ему:
— Ты свободный человек. Теоретическая работа борет меньше времени. Право, я завидую тебе; будучи постоянно занят важными практическими делами, я вынужден писать лишь урывками.
Целыми часами Лассаль просиживал на Графтоп-террас, часто к отчаянию всех обитателей маленького дома, которых он отрывал от занятий. Нередко Карл и Женни открыто высмеивали ни на чем не обоснованные политические прожекты Лассаля и его утомительную спесь.
— Я разработал до мелочей и предложил поход от Падуи на Вену с целью выбить оттуда Габсбургов. Гарибальдийский полковник Рюстов одобрил мой план и согласился с тем, что все это осуществимо. Мы освободим Германию таким же образом.
— В таком случае, — щурясь, заметил Маркс, — полковник Рюстов тоже выжил из ума.
— Ты хочешь сказать, что я настаиваю на нелепости, что я глуп? — рассвирепел Лассаль, вскочив со стула. Затем он произнес с апломбом, взмахнув при этом кудлатой негритянской шевелюрой: — Я напрасно горячусь. Ты, Карл, живешь в мире абстракции, и я прощаю тебе, ты ничего не смыслишь в реальной политике.
— Однако то, что вы теперь постоянно проповедуете, весьма напоминает мне статьи некоторых просвещенных бонапартистов, — поддела гостя Женни.
Чем больше Маркс и его жена высмеивали «теории» Лассаля, тем сильнее было его бешенство и все меньше находил он возражений. Напористость и многословие не имели никакого успеха на Графтон-террас.
— Если бы мы не были в таком ужасном положении и этот субъект не забирал у меня так много времени и тем не мешал работе, он доставил бы мне истинно царское развлечение. Шаль, что Фридриха нет с нами. Послушав и повидав Лассаля, он запасся бы материалом для смеха по крайней мере на целый год, — сказал как-то Карл, когда поздно вечером остался наконец после многочасовой беседы с Лассалем наедине с женой.
