Сюгоро Ямамото - Красная Борода
— Знаю, о какой лодке вы говорите, — ответил однажды на мой вопрос Те, и на лице у него обозначились презрительные морщинки. — Это та самая пузатая голубая плоскодонка. Глаза бы мои на нее не глядели.
Лодка действительно казалась страшно неуклюжей, доски на днище у нее рассохлись, и в одном месте из щели торчали пучки пожелтевшей прошлогодней травы. Трудно представить себе более жалкое, грустное зрелище, чем вытащенная на берег старая лодка. Она напоминает дряхлую, никому уже не нужную, забытую хозяином лошадь, стоящую, понурив голову, позади конюшни.
В тот день я остановился у старой сосны, курил и, глядя на плоскодонку, думал о том, что людей тоже подстерегает такая же участь.
Внезапно ко мне подошел старик Еси. По-видимому, он уже давно был здесь и внимательно наблюдал за мной. Решив, что я просто без ума от его плоскодонки, он изобразил на лице приятную улыбку и радостно заорал:
— Купите эту лодку!
Не получив ответа, он стал меня убеждать:
— Сэнсэй изучает здешние места и уже немало побродил по суше. Не пора ли по реке Нэтогава поплавать, протоки на болоте поглядеть, в море выйти? Тут без плоскодонки не обойтись. Поглядите на нее! — вскричал дед, быстрым движением перевернув лодку. — Она, конечно, не новая, ее построили семь лет тому назад, но, если за ней как следует ухаживать, она лет пятнадцать, а то и двадцать еще послужит.
Я попытался ему возразить, но старик не дал мне произнести ни слова.
— Задешево продам! — гремел дед Еси. — Уж очень вы человек хороший! Так и быть — за пятерку! Я ответил.
— А как насчет курева? — старик протянул руку. Я передал ему папиросы и спички.
Дед Еси взял одну папиросу, закурил, сунул остальные за пазуху, а мне возвратил только спички.
— Ну ладно! — завопил он. — Вам, так и быть, продам за четыре. Всего за четыре!
Я ответил.
Старик притушил папиросу о землю и сунул окурок за ухо. Я вспомнил презрительную гримасу на лице Те, когда он говорил о голубой плоскодонке, но в то же время почувствовал, что неумолимо иду в расставленную стариком ловушку, из которой мне уже не выбраться.
— Вы только поглядите! — орал тем временем старик. — Лодку вытащили на берег, вот она и рассохлась немного! А в остальном — вполне прочная!
Он бережно гладил борта плоскодонки, слегка постукивая по ее носу.
Слушая старика, я думал: что побудило его перевернуть лодку столь быстрым движением? Он, должно быть, хотел продемонстрировать легкость плоскодонки, но в то же время отвлечь мое внимание от дыры в днище, из которой торчали пучки прошлогодней травы. И в этот момент случилось такое, о чем я решил было даже не писать — опасался, что читатель поднимет меня на смех.
Когда дед Еси ухватился за нос плоскодонки и покачнул ее, кончик носа отломился и остался у него в руке. Дед поспешно поплевал на надлом, быстро приставил к нему отломившийся конец и, прижимая его рукой, завопил еще громче. Ей-богу, все это я видел своими глазами, но когда изложил на бумаге, то подумал: скажут, писатель чересчур увлекся и решил посмеяться над доверчивым читателем. Это маленькое событие лишний раз доказывает, сколь трудно бывает нашему брату «писать правду».
— Ладно, давай три с полтиной. Больше ни гроша не уступлю. Три с полтиной — последняя цена. Ну, по рукам, что ли?
Я задал ему еще один вопрос.
— О такой мелочи не стоит и беспокоиться, — ответил старик. — Корабельный плотник из Икадзути в момент отремонтирует! Хочешь, я сам его попрошу? — Потом поспешно добавил: — Обычай есть: при такой купле-продаже покупатель должен что-нибудь дать в придачу — ну, сто моммэ[76] свинины, или, если сделка заключена летом, два-три арбуза, или табачок. Вы, кажется, заморские папиросы курите?
Я сказал, что принесу свинину.
Так я стал обладателем голубой плоскодонки, полноправным владельцем лодки — пусть маленькой, пузатой и неказистой на вид. Однако я не ощутил ни радости, ни гордости. Стоило мне представить презрительные взгляды и едкие насмешки Те и других ребятишек, как меня охватывал стыд и я впадал в уныние.
— Черт с ней, с этой плоскодонкой, — уговаривал я себя на обратном пути. — Вполне приличная лодка, если на ней не плавать.
На следующий день я отнес деду Ёси деньги за лодку и сто моммэ свинины и еще раз попросил его помочь с ремонтом. Дед с готовностью пообещал, что все будет исполнено в лучшем виде.
Волосатый краб
Мотои с четырнадцати лет плавал на седьмом рейсовом пароходе компании Касай. В двадцать три года он получил диплом механика и перешел на «двадцать восьмой». В армии он не служил, ростом не вышел — было в нем чуть больше полутора метров. Коренастый крепыш с квадратным, заросшим волосами лицом, на котором, казалось, навечно застыло хмурое выражение. Мотои обладал таким сиплым голосом, что ему стоило колоссального труда выдавить из себя лишнее слово. Возможно, поэтому, а скорее, из-за своего нелюдимого характера он крайне редко с кем-нибудь заговаривал.
Мотои прозвали Мокусё. Мокусё — краб, которого в больших количествах вылавливают в зимний период. Он круглый, как рисовый колобок, коричневый и покрыт волосами. Поэтому его называют еще «волосатый краб». Это прозвище как нельзя лучше подходило Мотои. Еще в ту пору, когда Мотои служил матросом, у него появилась любимая девушка. Она была на два года моложе Мотои, звали ее О-Сай. Родители О-Сай занимались мелочной торговлей и, кроме того, держали небольшой ресторанчик «Усуда» с европейской кухней. Днем О-Сай работала в мелочной лавке, а вечерами помогала в ресторане. Смуглая, небольшого роста, не лишенная привлекательности, О-Сай проворно обслуживала посетителей, была остра на язык и никому не давала спуску. Ресторан стоял на оживленном месте, как раз напротив пристани, где швартовались рейсовые пароходы, и среди его постоянных посетителей было немало моряков. Часто собирались здесь местные рыбаки и молодежь, чтобы отметить какое-нибудь событие. Кроме О-Сай гостей обслуживали две официантки — разбитные, густо напудренные девицы, от которых исходил одуряющий запах дешевого одеколона. Они бесцеремонно садились на колени посетителям, затягивались их сигаретами — в общем, вели себя развязно и были уверены, что именно в этом суть современного сервиса.
О-Сай появлялась в ресторане в будничном платье, без пудры и румян, проворно разносила по столикам закуски, бутылки с пивом и сакэ, покрикивала на девиц, если они оставляли посетителей без внимания. Однако по отношению к себе никаких вольностей не допускала, и, если какой-нибудь прощелыга пытался отпустить сальную шутку или давал волю рукам, О-Сай умела так отбрить нахала, что тот не знал, куда деваться от стыда.
Случилось так, что эта самая О-Сай полюбила Мотои. Время от времени Мотои заходил в лавку купить сандалии из соломы, блокнот или другие мелочи, необходимые в его холостяцкой моряцкой жизни, иногда заглядывал и в ресторан. Но не то чтобы заговорить с О-Сай — он глаз на нее поднять не решался. И никто не знал, когда и как сговорились они пожениться. Однажды, выпив по стаканчику, друзья стали подтрунивать над Мотои: мол, куда тебе, «волосатому крабу», на механика вытянуть, ты и начальную-то школу с грехом пополам закончил, да тебе выучиться на механика все равно что на лысой голове шикарную прическу сделать. И все в таком духе. Мотои не отвечал на насмешки, только все ниже склонял к тарелке с рисом и карри побагровевшее от стыда лицо. Тут-то и появилась О-Сай и задала перцу насмешникам. Ее загорелое лицо побледнело от негодования, на глазах выступили слезы.
Именно с той поры стали поговаривать, что О-Сай и Мотои подружились. Надо сказать, что матросы с рейсовых пароходов по-иному стали смотреть на Мотои. Шутка ли сказать! Не кто-нибудь, а «волосатый краб» завладел сердцем неприступной О-Сай. Мотои старался не прислушиваться к тому, о чем судачили вокруг, продолжал упорно учиться и наконец получил диплом механика.
Каковы были в ту пору отношения между ним и О-Сай — неизвестно. Встречались ли они наедине, шептали ли друг другу любовные слова или спорили и ругались — никто толком сказать не мог.
Мотои поступил машинистом на «двадцать восьмой», и теперь все называли его не иначе как механик Мотои. Вскоре Мотои отправился в свою родную деревню — поклониться могилам предков и заодно известить родичей о своих успехах. Сначала он ехал поездом, потом еще полдня — автобусом, потом несколько ри[77] шел пешком, пока не добрался до родной деревушки, затерявшейся в горах префектуры Иватэ. Конечно, он сообщил своим родственникам и о том, что собирается жениться. Погостив с полмесяца в деревне, он вернулся и сразу же поспешил с подарками к ресторану «Усуда». Завидев Мотои, О-Сай выскочила ему навстречу и, выставив вперед пальцы наподобие крючьев, дрожа от негодования, обрушила на Мотои целый поток брани.
