Морис Дрюон - Сладострастие бытия (сборник)
– Стаканчик белого, как тогда? – сказала «госпожа майор» со своим мягким американским акцентом.
– С удовольствием, стаканчик белого… О-ля-ля! Если бы мне кто сказал…
Стаканчик, два стаканчика, три стаканчика… Мюскаде оказался, пожалуй, крепковат, но у «госпожи майора» желудок был здоровый и гораздо более сытый, чем желудок Марсо.
Его впалые щеки залились непривычным румянцем, кончики пальцев с грязными ногтями стало покалывать. И он заговорил. Заговорил о военных временах, о годах страха, бед и притеснений. Но иногда его одолевал смех.
– А помните, госпожа майор, как толстяк Лубер прилетел с окороком и тремя пол-литрами и сбросил все это на край лужи? Не в упрек вам будь сказано, госпожа майор, но аппетит у вас был дай боже! У нас говорили: «И на что нам сдалась эта америкоска… Вот уж точно! Пилотам будет чем заняться. И потом, баба… – прошу прощения, госпожа майор, – баба всегда шороха наведет». Долго ждать не пришлось. И восьми дней не прошло, как вы всех прибрали к рукам!
А этот-то, этот, помните? А в то утро… А та знаменитая ночь… А как позвонили в фельджандармерию, а сами пока у этих мерзавцев сперли велосипеды… А как поставили поперек путей грузовую платформу и подперли ее сваленными деревьями… Там еще шел состав с боеприпасами. Вот это был салют! А в день освобождения Бомона…
– Ну и надрались мы тогда, госпожа майор! Вот был выпивон!
– А как ваша жена?
Щеки Марсо вдруг вспыхнули еще ярче.
– А это, госпожа майор, совсем другая история. Я бы не хотел ее касаться.
«Ну да, просто что-нибудь надо было сказать на эту тему… А ваша фамильная ферма? Ведь Марсо был из богатой семьи, по крайней мере зажиточной. Пока не пришли немцы и все не захватили, семья возила на рынок и яйца, и птицу, и бруски масла в двуколках с круглым поднимающимся верхом. Как же получилось, что ему приходится торговать в Париже игрушками?»
– Такова жизнь, госпожа майор. Такова неустроенная жизнь.
– А я-то думала, вы станете мэром, депутатом…
– Ага, как же! Знали бы вы, каково это – стать мэром!..
– Но ведь, в конце концов, вам должны были дать пенсию, медали…
– Ничего, госпожа майор, ничего мне не дали…
Поскольку «госпожа майор» обладала добрым сердцем и хранила верность воспоминаниям, чему немало способствовал пятый стаканчик, она возмущенно воскликнула:
– Как, ни креста, ни медали? Ладно. Я добьюсь, чтобы вам дали американские награды. У нас полно моих соотечественников, которым вы помогли выжить. Я напишу в Вашингтон…
По тону, которым она это произнесла, сбросив с плеч норковое манто, можно было подумать, что она собирается обратиться прямо к президенту.
– Мое правительство наградит вас орденами, и тогда ваше просто обязано будет о вас подумать.
– Никто никому ничем не обязан, госпожа майор, слишком поздно. Да и кому это нужно? Как подумаю о том, что с тех пор прошло больше лет, чем мне было тогда… Просто не верится. Да, наверное, я заслужил медаль, и хорошо было бы ее получить. Знаете, все это из-за жены… и из-за того, кто занял мое место. Был один парень, по-моему, вы его не знали. Вот он медали получил… Не будем говорить о том, что случилось потом. Когда переживешь все, что довелось пережить, и к тому же поработаешь рядом с вами…
В глазах, в голосе и в сердце Марсо засияло счастье, настоянное на риске, тревогах и боевой дружбе. Он снова обрел жизнь и молодость и получил сказочную награду, узнав, что эта женщина, несмотря ни на что, уцелела. Была в его жизни любовь, в которой он никогда бы не признался: любовь к женщине с каштановыми волосами и широкой улыбкой, с властным голосом и такими нежными руками, когда она ухаживала за ранеными.
– Я никогда не решался у вас спросить, госпожа майор… Сколько вам тогда было лет?
– Тридцать девять.
– Правда? Никогда бы не дал. Да и теперь никогда бы не дал ваших лет…
– Вы галантны, Марсо.
За этими словами последовал легкий вздох. «Госпожа майор» и сама знала, что, даже сняв лифчик, не выглядит на свои шестьдесят два: из-под седых, с голубоватым отливом волос смотрит по-прежнему свежее лицо, руки все так же проворны, а ноги стройны. И это навело ее на мысль, что надо бы переодеться перед встречей с друзьями, которая у нее назначена на сегодня. Она взглянула на часы:
– Боже мой! Уже восемь часов? Марсо, оставьте мне ваш адрес. Я к вам наведаюсь.
– О, госпожа майор, это невозможно.
– Почему?
– Я живу в настоящей халупе. Не годится, чтобы такая женщина, как вы… Мне будет очень стыдно.
– Да ну вас, Марсо, не будьте свиньей. Ведь мы боевые товарищи!
Боевые товарищи! В этой фразе для Марсо прозвучали два самых прекрасных на свете слова: «товарищ» и «бой».
«Госпожа майор» ждала, открыв записную книжку, с золоченым карандашиком в руке. И уличный торговец решился:
– Ладно: Десфурно Этьен… Вы ведь помните, Марсо – это было военное имя. Тупик Трюшо, пять. Он начинается с улицы Муфтар. Но, видите ли, я прихожу туда только ночевать. Это даже не комната, а угол в гараже…
Марсо запнулся, потому что «госпожа майор» протянула ему свой адрес, напечатанный на первой строке визитной карточки: авеню Фош, семь-бис. Он вежливо и почтительно улыбнулся и взял визитку не как источник полезной информации, а как священную реликвию.
«Госпожа майор» открыла сумочку крокодиловой кожи и достала оттуда ассигнацию, которая вызвала замешательство у обоих. Но в следующую секунду, когда глаза их встретились, замешательство исчезло. Марсо подумал… и «госпожа майор» поняла, что именно он подумал… Нет, не сейчас, не здесь и не в такой момент, когда у Марсо осталась только одна непреложная ценность: его честь. «Госпожа майор» постучала длинными ногтями по столику:
– Мадемуазель!
– Не надо, госпожа майор… – сказал Марсо, запустив руку в карман.
– Нет уж, Марсо, сейчас моя очередь. И потом, вы должны подчиняться своему командиру.
– Ну, если это приказ…
Официантка принесла сдачу, замок на сумочке щелкнул, норковое манто вернулось на место, и «госпожа майор» встала. Своими прекрасными руками, которые так заботливо ухаживали за ранеными, она притянула Марсо за плечи и поцеловала в обе щеки. А он бестолково пытался стащить с себя каскетку, которую забыл снять.
– До свидания, Марсо.
– До свидания, госпожа майор. Я был… Мне было…
Он так и не смог ничего сказать. Для него это стало больше, чем счастье. Да и можно ли назвать счастьем тот миг, когда вновь обретаешь смысл жизни?
Дама в норковой шубке вышла из кафе, а Десфурно Этьен так и остался стоять перед недопитым стаканчиком белого. Перед его глазами радужными мыльными пузырями вспыхивало прошлое, радость и надежда, мужество и предательство, дружба и разочарование.
– Такие моменты достаются не всем, – прошептал он, пока официантка вытирала столик, больше для порядка, чем по необходимости.
Волосы с голубым отливом, рыжее норковое манто, начищенные туфли, миссис Хорнби, почетный майор американских спецслужб, выбравшая для жительства Париж, как самый любимый в мире город, решительно постучала в запотевшее окно. Марсо не соврал: этот район действительно поражал унынием, грязью и ужасающими запахами. Но миссис Хорнби была довольна. Да и прогулка по окраине по первому январскому холодку так бодрит. К тому же у миссис Хорнби в сумочке лежала телеграмма из Вашингтона, гласившая, что Десфурно Этьену, по прозвищу Марсо, присвоены награды, согласно сделанному ей представлению. Дело сделано… и ради этого стоило пройтись по закоулкам с осклизлыми стенами, натыкаясь на тележки старьевщиков. Наверное, именно такие тележки разносили кучу разных инфекций, и дети из хороших семей, разъезжая в прежние времена в открытых ландо по Елисейским Полям или по Люксембургскому саду, имели возможность вдоволь надышаться этой заразой.
Наконец из-за двери появилась привратница, а может, консьержка или хозяйка меблированных комнат. Она покачивалась на огромных ногах, и из домашних туфель выпирали жирные щиколотки.
– Десфурно? Да, он здесь жил, но теперь уже нет.
– А вы не знаете, куда он переехал? Он не оставил нового адреса?
Хозяйка взглянула удивленно и неприязненно:
– Но… мадам… он умер.
– Что вы такое говорите! – воскликнула «госпожа майор». – Этьен Десфурно, его еще во время войны звали Марсо?
– Я не знаю, как его там где-то звали, но другого Десфурно здесь не было.
– Но не прошло и трех недель, как мы с ним виделись. Как раз перед праздниками…
– Что поделаешь, мадам. Точно, перед праздниками. И как раз прошло три недели. Он вернулся однажды вечером и даже не поздоровался. Сразу закрылся в своем гараже и в ту же ночь повесился. Никто не знает почему.
