Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Западные склоны Кариквайвиша были наполнены дробным перестуком. Это даже ночью не прекращали своей работы компрессоры, подававшие по шлангам на вершину хребта сжатый воздух. Гарнизон готовился к длительной обороне, непрестанно вырубая в скалах все новые каверны, тоннели и «лисьи норы». Раненного в живот вянрикки Раутио Таммилехто несли по склону солдаты, поминутно натыкаясь на острые колья и столбы заграждений. Когда же спустились в центральный тоннель Кариквайвиша, умирающего оглушил грохот: это работали бетономешалки, перетряхивая в своих барабанах жидкое месиво, которое должно со временем закаменеть в амбразурах, – пусть-ка сунутся проклятые рюссы!.. Но вянрикки было уже все безразлично, в бреду он звал свою мать, просил у нее прощения за что-то.
– Умрет, – сказал Суттинен, когда вянрикки пронесли мимо, и продолжал разговор по-шведски: – Даже если русские оседлают дорогу на Маятало, у нас еще останется одна – на Никель; оттуда мы выведем своих солдат в сторону Рованиеми, только бы поскорее прислали нам смену. Откровенно говоря, немцы удачно использовали наше безвыходное положение, но доверяют нам мало… Скажите, господин поручик, каково настроение ваших добровольцев?
Поручик шведской армии Густав Агава, молодой парень с голубыми глазами навыкате, медлительный и апатичный ко всему на свете, широко зевнул, прикрывая рот ладонью; на мизинце холодно сверкнул перстень-амулет.
– Да как вам сказать, – неохотно прогудел он в ответ, но тут же оживился: – Вы же знаете, что мы вляпались в эту историю, как неосторожный дачник в коровий блин… Немцам-то что! Они вытерли свои солдатские сапоги и – дальше. А вот нам – шведам… эххх! – Поручик сильно потер свои колени, обтянутые оленьей замшей, и добавил тише: – Впрочем, здесь виноват только наш риксдаг. Мало того, что мы кормили Германию железной рудой, так – шутка ли сказать! – на третий день войны уже пропустили через Швецию немецкие дивизии, идущие на Мурманск. Риксдаг с самого начала был уверен, что Гитлер положит русских на лопатки. Ну, а раз так, то сами понимаете… Платить обещали хорошо…
– Но я слышал, – сказал Суттинен, воспользовавшись новым зевком своего собеседника, – что ваши добровольцы отказались воевать и вернулись на родину.
– Да, – уныло ответил поручик, – это так, но часть еще осталась. Теперь же и попробовал бы вырваться, да вот… не отпускают…
– Кто, риксдаг?
– Нет, немцы… А насчет настроения моих солдат… как бы вам ответить… Во всяком случае, я замечал уже не раз, что добровольцы стреляют в воздух… Так и высаживают все обоймы в небо!.. Это смешно, не правда ли?..
Поручик вяло улыбнулся, словно приглашая финского лейтенанта посмеяться над тем, как воюют его добровольцы, но Суттинену было не до смеха. Дело в том, что он снова воюет. Воюет с русскими. Как это случилось? Очень просто. Углубившись в пограничные районы, Суттинен увидел целые взводы и даже батальоны регулярных финских войск, вновь собранных под эгидой гитлеровского командования!.. Здесь были остатки шюцкора, который не хотел складывать оружие вместе со всей страной, пока есть хоть ничтожная надежда продолжать борьбу с большевиками. Здесь были финские солдаты, которые, не увидев печенгского погрома, еще верили в тесные узы немецко-финского содружества. Наконец, здесь находились и те, кому было просто не вырваться на родину, ибо за каждым их шагом следили капралы, офицеры, следили сами немцы; чуть что не так, сразу – трах! – и лежит суомэлайнен в снегу с простреленной головой…
И лейтенант Рикко Суттинен, которого послали для исполнения пункта второго мирного договора, послал к черту этот договор. Вот и сидит теперь здесь, прислушивается к недалекому гулу стрельбы, разговаривает со шведским волонтером.
* * *Фон Герделер не хотел идти на Кариквайвиш, но был вынужден подчиниться приказу. Он уже несколько дней жил в ожидании, когда ему присвоят звание генерал-майора. А Кариквайвиш – инструктор понимал это – смерть для любого, кто поднялся на его вершину. На всякий случай он добился смены гарнизона командами эсэсовцев, после чего Дитм опять написал приказ: «…Большой Кариквайвиш должен остаться за немцами как надежный щит, о который разобьются волны русского наступления».
Узнав о том, что команды СС пришли сменить их, солдаты гарнизона, усталые и потрепанные в непрерывных боях, сразу повеселели. Не дожидаясь приказа, они стали укладывать свои пожитки: «Ну ее к черту, эту Голгофу! Теперь пришли спасители. Сами пусть повоюют». Эсэсовцы располагались на новом месте неторопливо и обстоятельно, готовые провести здесь не один день. Покидавшие посты солдаты предлагали довольно странный обмен – вино на воду, и скоро среди вновь прибывших появились первые пьяные…
Знакомя фон Герделера с планом укреплений, Рикко Суттинен говорил:
– Вырубку пулеметных каверн южного выступа следует продолжать бесперебойно. На рассвете подтяните компрессоры к вершине, а то русские уже пытались отбить их у нас. Щиты, которые мы расставили на склонах, не убирайте. Воды очень мало, только для раненых. А щиты задерживают снег, который мы собираем… Вот, пожалуй, и все… Разрешите уводить моих солдат?
– Да, идите. И, – добавил фон Герделер, – лучше бы русским не знать, что они до сих пор имели дело с финнами.
– Это понятно и так, герр оберст. Желаю вам оставаться, чтобы исполнить свой долг до конца… Пойдемте, поручик Агава!
Теперь на большом Кариквайвише оставалось около батальона эсэсовцев, приговоренных стоять до последнего. Обходя подземные казематы и переползая на животе по «лисьим норам» из одной каверны в другую, инструктор все более убеждался, что русские никогда не возьмут Кариквайвиш. Он зашел в машинный отсек, где стучал дизель; осмотрел нижние переходы, в которых эсэсовцы уже работали отбойными молотками, вырубая в граните новые гнезда, и даже посетил лазарет.
– Что это? – спросил он врача, поднявшегося при его появлении навстречу.
– Раненые, герр оберст.
– Я вижу, что раненые. Сколько?
– Семнадцать. Один – при смерти.
На фон Герделера глянули из темноты полные муки глаза вянрикки Таммилехто. «И он здесь», – узнал его оберст. Финский офицер что-то хотел сказать, но страшная боль не давала ему говорить, и только глаза кричали об этой боли, казалось, бросали в лицо инструктору проклятья. Поворачиваясь, чтобы уйти, фон Герделер отчеканил:
– Мертвые и живые. На среднее я не совсем согласен. И те, кто попадает в эту среднюю категорию, уже не могут представлять для нас интереса… Вам ясен смысл приказа?
В этот момент вянрикки пересилил боль, и с его черных распухших губ сорвалось только одно слово:
– Мама… Мама…
Щелкнув каблуками по гранитному полу, врач склонил лысую голову – он понял приказ. В офицерской каверне, к которой, как паутина, сходились все тоннели, тянувшиеся к казематам, фон Герделер посмотрел на потолок и улыбнулся: «Целых три метра камня… Я, наверное, не попаду в эту среднюю категорию…»
Русские вели себя спокойно, и оберст решил заснуть до наступления рассвета. Но едва он прилег на койку, как откуда-то снаружи послышался топот ног и встревоженный гул голосов. Инструктор выскочил в соседний тоннель, который уже заполнили солдаты, вернувшиеся обратно.
– Что случилось? – крикнул он, перекрывая шум. – Почему вернулись?..
Солдаты подавленно молчали. Фон Герделер подскочил к поручику, схватил его за воротник шинели:
– Где лейтенант Суттинен?
– Он… там, – неопределенно ответил Густав Агава.
– Где – там?
– Внизу.
– Что с ним?
– Кариквайвиш, кажется, в кольце. Мы пытались пробиться, но не смогли. И вот мы решили вернуться обратно…
* * *Прежде чем уйти совсем, Рикко Суттинен решил покончить со следами пребывания финнов на Кариквайвише. Это было необходимо тем более, что он всегда и любыми способами поддерживал миф о неуязвимости финского солдата: «Вот, рюсс, лежат твои раненые, вот, рюсс, лежат твои убитые, а наших – ни одного; трудно воевать с нами, рюсс!»
Спустившись в низину, он велел поручику Агаве вести солдат в сторону подвесной дороги, ажурные мачты которой чернели на горизонте, а сам побежал к сараю, где складывались в штабели убитые.
Капрал Хаахти уже был здесь, плескал на трупы бензином из банки; повернув к офицеру свое грязное худое лицо, он сказал:
– Кто-то стонет. Жив, наверное… Может, раскопаем?
Вдалеке послышалась пулеметная стрельба, крики, и Суттинен, схватив вторую банку, стоявшую здесь же наготове, стал поливать бензином все эти торчащие из груды тел колени, локти, острые подбородки и ступни ног.
– Некогда! – огрызнулся он, и, когда откуда-то изнутри этой груды снова донесся протяжный стон, он заторопился: – Облей, капрал, и стены… так, так… Все, выходи!..
Но едва выскочил из сарая, как сразу же вжался в землю. Бросив взгляд в сторону дороги, он увидел русских автоматчиков. Длинная очередь прошлась над его головой. Он хотел крикнуть капралу: мол, что там копаешься? – но в этот момент послышалось какое-то странное «хлюп, хлюп, хлюп…». Держа в руке коробок рассыпанных спичек, Хаахти сидел, прислонившись спиной к стене, облитой бензином, и кровь вытекала у него из горла; он что-то говорил, но слов не было, только на губах лопались кровавые пузыри.
