На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики - Тютев Фёдор Фёдорович Федор Федорович

Припоминая все, что произошло потом, Зина долго не могла понять, как она пережила эти ужасные минуты, как не наложила на себя руки в первый момент после того, когда ее мучитель, наконец, ушел, оставив ее распростертую на ковре, опозоренную, с нестерпимой ноющею болью во всем теле.

Едва имея силы завернуться с головой в одеяло, Зина отползла в дальний угол и пролежала там весь день, не шевелясь.

Она ни о чем не думала, и в ее утомленном мозгу смутно копошились, как свившиеся в клубок змеи, коротенькие, не имеющие между собой никакой связи мысли, или, вернее говоря, обрывки мыслей.

Словно черная свинцовая туча накрыла ее и придавила к земле. Ее «я» как бы исчезло, она перестала чувствовать себя человеком, а какой-то вещью, с которой могли делать все что угодно. Когда Саабадулла снова пришел к ней, Зина с покорностью рабыни отдалась ему, не помышляя ни о каком сопротивлении. Она подчинилась ему, и только дрожью непреодолимого отвращения протестовала против его разнузданных порывов. С каждым днем это отвращение усиливалось и вылилось в глубокую, затаенную ненависть и омерзение, какое люди питают к отвратительным гадам. Чувство это не покидало Зину до последней минуты, когда, среди слез и стонов, вдруг появилось на свет маленькое слабое существо. С его рождением Зина сразу почувствовала облегчение. Точно кора спала с ее сердца. Ей вдруг стало легче дышать, и жизнь уже не казалась такою отвратительной. Даже ненавистный до глубины души Саабадулла сделался ей теперь менее омерзительным. Напротив, когда она в первый раз увидела своего ребенка на руках у Саабадуллы и подметила ласковую обращенную к нему улыбку, улыбку отца, любующегося своим сыном, что-то похожее на умиление шевельнулось в тайниках сердца Зины.

В эту минуту она невольно почувствовала, что кто бы ни был Саабадулла, тем не менее он является отцом ее сына, и теперь между ними, несмотря на все различие их между собой, была таинственная связь.

Вскоре после отъезда Саабадуллы в комнату Зины вошли жена его И лита и сестра Салимэ. Эти женщины редко оставляли Зину одну; если не обе вместе, то И лита или другая, но которая-нибудь из них наблюдала за нею, ни на минуту не выпуская из глаз.

Вначале это соглядатайство чрезвычайно надоедало Зине, но постепенно она привыкла к нему настолько, что перестала его замечать. После рождения ребенка и убедясь в страстной к нему любви со стороны Зины, женщины начали предоставлять ей некоторую свободу. Они сознавали всю невозможность побега: имея младенца на руках, расстаться с ребенком Зина, по их мнению, никогда бы не решилась.

Если бы не требования Саабадуллы, они давно перестали бы за нею шпионить, но он приказывал, и обе привыкшие к повиновению рабыни исполняли его волю беспрекословно.

К счастью Зины, как Илита, так и Салимэ были далеко не злыми. Особенно Илита. Это была еще совсем девочка, лет 15, не больше. Саабадулла женился на ней, когда ей не было и 12 лет. Теперь она была давно матерью. Илита происходила родом из Салтавии и отличалась своеобразной нежной и грациозной красотой, делавшей ее похожей на симпатичного, хорошенького зверька. Роста она была небольшого, худощава, с смуглым овальным лицом, с весело сверкающими глазами и ярко-пурпуровыми губами.

Саабадулла любил ее за веселый, беззаботный нрав, и хотя предпочитал Зину, но не настолько явно, чтобы Илита имела большой повод ревновать его к ней. Основной чертой характера Илиты была беспечность. Она шалила, резвилась как дитя, весьма довольная тем, что все заботы по хозяйству лежали не на ней, а на Салимэ, которая управляла домом, слугами и ею самой. Илита слушалась Салимэ во всем беспрекословно, и благодаря этому в доме редко происходили ссоры. Салимэ была уже пожилая женщина, такая же высокая и могучая, как ее брат Саабадулла. Овдовев, она не захотела выйти второй раз замуж, хотя и могла, и поселилась у младшего брата, переведя к нему и двух своих детей: девочку и мальчика. К тому времени, когда Зина попала к Саабадулле, дочь Салимэ уже вышла замуж и сын был в мюридах у Шамиля.

Салимэ была женщина не злая, и если ее не раздражали противоречиями, умышленно никому не делала зла.

Первое время после появления в доме Зины Салимэ несколько встревожилась и насторожилась; она пробовала уговаривать брата продать девушку в Турцию, но Саабадулла и слышать не хотел.

— Она мне самому нравится, — говорил он хладнокровно на все доводы Салимэ, — и я никому ее не отдам.

Встретив такое упорство, Салима сначала чрезвычайно раздражалась, но убедясь, что Зина и не думает играть какую бы то ни было роль в доме, она мало-помалу успокоилась и стала относиться к девушке довольно дружески.

— Ну, вот наш хозяин и уехал, — сказала Салима, входя в комнату, — теперь раньше трех дней не вернется. Придется вам поскучать.

Она лукаво подмигнула, на что Илита громко фыркнула и закрылась чадрой, Зина же пропустила слова старухи мимо ушей и продолжала шить, погруженная в свои думы. Видя, что она не расположена к беседе, женщины заговорили между собой о том, какое угощение будет на похоронах Мустафы, дяди Саабадуллы.

Илита уверяла, что угощенье будет на славу, но Салимэ в этом сильно сомневалась.

— Ты не знаешь старухи Умма-Гульснум, жены Мустафы, — возражала Салимэ, — она страшно скупа; когда приходится резать лишнего барашка, она думает, что это ее сын…

Старуха произнесла эту фразу с таким юмором, что смешливая Илита так и покатилась со смеху, и даже Зина чуть-чуть улыбнулась. У Салимэ была способность самые обыкновенные фразы говорить тоном, вызывавшим невольный смех.

В эту минуту дверь отворилась и в комнату вошла толстая, расплывшаяся старуха с широким лицом, большими круглыми глазами, что в придачу к крючковатому носу делало ее похожей на сову. На вид ей было лет под пятьдесят.

— Хоть гельдым. Хоть гельдым [13] — нараспев произнесла она, подходя к Салимэ и дружески приветствуя ее. — Хошь гельдым, — обратилась она тем же тоном к Илите. На Зину старуха едва глянула и пренебрежительно кивнула головой, на что та ей не ответила вовсе.

Из всех женщин, посещавших дом Саабадуллы, Зина больше всех не терпела эту старуху, жившую по соседству. Будучи главной женой достопочтенного муллы Гаджи-Кули-Абаза, она, как особа духовного звания, выказывала к русским особенную нетерпимость и ненависть.

— Ах, мои милые, любезные сердцу сестры, — заговорила Зайдат, так звали старуху, опускаясь на ковер между Салимэ и Илитой, — какой мне подарок прислал мой сын недавно! Нарочно принесла показать вам.

Говоря так, Зайдат вытащила из-под чадры и развернула небольшой сверток, в котором оказался в несколько аршин длиной кусок полушерстяной материи русского производства. Материя была довольно обыкновенная, ярко-пестрая и недорогая, но, тем не менее, обе женщины пришли в восторг. С жадностью выхватив из рук Зайдат, они принялись ее разглядывать, вырывая друг у друга, чтобы получше рассмотреть. Они мяли материю пальцами, смотрели на свет, для чего-то нюхали и даже языком несколько раз лизнули.

Углубленная в свои мысли, Зина оставалась по-прежнему равнодушной и даже не взглянула на материю. Это обстоятельство, по-видимому, обидело Зайдат.

— А ты что же, не хочешь и глазом повесть? — воскликнула старуха, обращаясь к пленнице. — Ты ведь должна знать толк в русских материях: вот ты посмотри и скажи, какова она, по твоему мнению?

Не желая раздражать старуху, Зина лениво поднялась с места и, приблизившись, стала рассматривать материю.

— На, пощупай, какая плотная, только, смотри, будь осторожнее, — проговорила Зайдат, сунув Зине конец материи.

Та машинально взяла и вдруг почувствовала в своих пальцах вместе с концом материи плотно, в несколько раз сложенный клочок бумаги.

Зина вздрогнула от неожиданности, зажала записочку в своем кулаке и вопросительно заглянула в глаза Зайдат.

К немалому своему удивлению, на этот раз она не заметила в лице старухи столь знакомое ей выражение непримиримой ненависти; напротив, сегодня она глядела дружески и ласково-одобряюще.