Евгений Богданов - Вьюга
— Вставай, Ивашко! Собираться в дорогу приспело время!
Иван Исаевич молча приподнялся на соломе. Голова закружилась, сердце будто оторвалось. Подскочили стрельцы, взяв под руки, помогли встать. Скрутили за спиной руки, нахлобучили шапку и повели. Кандалы были так тяжелы, что узник с трудом переступал. Цепи не звенели, а только тяжко бухали.
Дюжие стрельцы быстро доставили Болотникова к розвальням, стоявшим у крыльца, положили на ворох соломы, укрыли попоной. Сами сели по бокам, подняли воротники кафтанов. Ефимко Киса, сидевший в передке саней, взялся за вожжи. Тройка нетерпеливо рыла копытами слежавшийся снег.
Позади — другие сани-кресла. В них — воевода, сотник и Молчан. Вороной жеребец косил глазом на седоков.
— Трогай! — негромко сказал воевода.
Киса дернул вожжи. Тройка рванулась и понеслась. Караульный стрелец заранее отворил ворота. Проводив обоз, он запер их и, поспешив на башню, прильнул к смотровому окошку. Внизу, по дороге, двумя темными пятнами скользили сани и с боков бежали плотные тени. При луне посверкивали бердыши стражи. Вот сани скрылись за посадскими избенками, а потом показались уже на просторной равнине, на реке.
Яшке велели к полуночи выбить во льду прорубь. Зачем — не сказали. С вечера он долбил и долбил пешней толстый лед, а потом, поставив веху — срубленную молодую елку, бросил пешню и сел на сугроб снега, похлопав по нему лопатой, чтобы был плотнее. Зачем ему стрелецкий десятник велел вырубить полынью тут, вдали от крепости? Не пойдут же сюда бабы полоскать белье!
Яшка задумался. Тревожные мысли не давали ему покоя…
Иван Исаевич лежал под попоной. Куда же его везут? Куда? Он высвободил голову и спросил:
— Куда везете?
Стрельцы молчали. Иван Исаевич снова спрятал лицо от мороза и уже больше ничего не спрашивал.
Поехали тише. Лошади проваливались в снег, сани на сугробах мотались из стороны в сторону, а потом и вовсе остановились.
Далеко позади виднелись стены и башни крепостцы. На правом берегу Онеги стеной темнел ельник, на левом — пустынные заснеженные поля. И надо всем этим — луна в окружении отчетливо видимых звезд. Одна звезда, яркая, крупная, мерцала, как живая, над головами приехавших.
Иван Исаевич ничего этого не видел. Над ним сомкнула черные крылья вечная ночь…
Стрельцы помогли ему сойти с саней, поставили на ноги. Иван Исаевич почувствовал под ногами расчищенный снег, плотный, будто лед. Ему сказали:
— Иди!
— Иди!
— Чего стоишь? Иди!
— А куда идти? — неуверенно спросил он.
— Иди прямо!
Он шагнул вперед, с усилием волоча оковы. Сердце подсказывало, что ему, видимо, пришел конец. Но какой? Болотников остановился в нерешительности, но сзади больно ткнули в спину древком бердыша. Голос стрельца как будто дрогнул:
— Иди!
Болотников глубоко вздохнул, поднял к темному небу, к ясной звезде воспаленное лицо и шагнул вперед. Нога вдруг потеряла опору, по краю проруби скользнула цепь.
Он не успел даже упасть, и прямой, как свеча, камнем пошел вниз.
Вода над ним сомкнулась, дрожа. Воевода, сотник и стрельцы сняли шапки, перекрестились.
— Все! — сказал Петрищев. — Поехали!
— Яшка! — крикнул воевода. — Когда вода схватится, закидай полынью снегом и убери веху!
Яшка молча стоял у проруби с непокрытой головой.
— Слышишь, что ли?
— Слышу… — отозвался стрелец.
Упряжки повернули обратно. Лошади фыркали, косили глазами назад…
Яшка все стоял у края проруби, не чувствуя холода. Шапка выпала из руки, лежала у ног.
В воде плавало, колеблемое течением, отражение яркой звезды. Но вот воду на морозе схватило ледком, и звездочка померкла…
Сквозь сон Марфушка услышала плеск воды. Открыла глаза и увидела, что на лавке горит свеча в подсвечнике, а сотник и хозяин моют руки из умывальника. Сотник сказал воеводе впол-голоса:
— Ну, эта забота с плеч долой! Пускай нынь кормит налимов!
Воевода, вытирая руки, отозвался шепотом:
— Чегой-то муторно на душе. Идем скорей за стол!
Оба ушли, унеся свечу.
Марфушка поняла, что узника утопили, и заплакала, вздрагивая всем телом: чужой, незнакомый человек, а жалко…
Прасковья проснулась, в темноте погладила девушку по голове, приблизила к себе:
— Ты что плачешь?
— Так… — Марфушка упрятала мокрое от слез лицо в подушку.
— Успокойся, дитятко, спи! — сказала стряпуха.
На улице крепчал мороз. Возле съезжей уже никого не было, в оконце не мельтешил огонек. Дверь заперта на замок.
Уснул Каргополь-город крепким предутренним сном. Притих, съежился, укутанный снегами непролазными.
СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1972
Примечания
1
Ездовой стрелец, вершник — всадники
2
За исключением Болотникова и Шуйского, имена в повести вымышленные
3
Лисая — рыжая
4
Баской — красивый
5
Баить — говорить
6
Карачун — конец
7
Камень, Каменный пояс — Уральские горы
