Рихард Вейфер - Данте
«Слава Богу! — подумал Камбио да Сесто, — подробности им, похоже, неизвестны». И он, подобно своим соучастникам, придал лицу уверенное и высокомерное выражение. Правда, с обвинением в государственной измене шутки плохи: было известно, что город Флоренция обезглавил не одного злоумышленника, который покушался на его безопасность. Но на этот раз все могло закончиться не столь трагично — Бонифаций VIII был могущественным союзником, который просто так не оставит в беде своих единомышленников!
— Как вы решились вступить в переговоры с папским посланником и повести вместе с ним борьбу против целостности нашего государства?
На этот вопрос судьи Сальтерелли Камбио да Сесто ответил так:
— Мы стремились к той же цели, что и приоры Флоренции, которые сами обратились к Папе с просьбой о посредничестве, поскольку в условиях всеобщей сумятицы и партийных раздоров не видели иного выхода!
— Это просто наглость — так говорить! Одно дело, когда власти города обращаются за посредничеством к Папе как главе Церкви, и совсем другое, когда простой горожанин собирается поступиться свободой родного города в интересах того же самого Папы, но уже в роли мирского сюзерена!
— Простой горожанин, говорите вы? Да мы — уважаемые негоцианты!
Все расхохотались. Конечно, власть в республике принадлежала цехам, а среди цехов купцы пользовались наибольшим влиянием. Но как посмели эти предатели прикрываться честью своего сословия! Мнение приоров выразил гонфалоньер справедливости, мессер Гвидо Убальдини, сказавший:
— Почтенные негоцианты не прибегают к недостойным средствам, чтобы достичь той или иной политической цели, прежде всего они заботятся о благе государства, а не о его упадке!
А когда все трое обвиняемых попытались решительно возразить против подобных заявлений, слово взял глава приоров:
— Я полагаю, что эти трое почтенных негоциантов пока еще не в состоянии дать правильную оценку своему преступлению, и самое лучшее, пожалуй, если мы дадим им время поразмыслить над своим поступком.
Остальные члены правительства города сочли это предложение весьма разумным, и троим подозреваемым, которые даже не были арестованы согласно действующим законам, пришлось ожидать своего неопределенного будущего в одиночных камерах.
РАЗБИТАЯ СВЯТЫНЯ
Страстная суббота пожаловала с голубым небом и ярким солнцем, напомнив людям о приближающемся празднике Пасхи.
Лючия, дочь сера Камбио, надела поверх ярко-красного одеяния другое, немного короче и без рукавов, зеленого цвета, украшенное золотым шитьем, а голову с уложенными венчиком косами покрыла косынкой, источавшей тонкий аромат. Поцеловав на прощание мать, она прихватила несколько живущих по соседству подружек и отправилась с ними на площадь перед великолепным флорентийским баптистерием[26] Сан Джованни, восьмиугольным купольным сооружением, украшенным колоннами. Там, в ожидании возгорания пасхального огня и последующего массового крещения новорожденных, уже скопилась масса людей, искренне верующих и просто любопытных.
Хотя юное сердце Лючии и тревожила судьба сидевшего в тюрьме отца, но великолепная весенняя погода, которая придавала приближающимся пасхальным дням особое радостное настроение — настроение, какое испытывают все христиане, особенно молодежь, — великолепные ковры и гобелены, свисавшие из окон украшенных флагами домов, окружавших баптистерий, и не в последнюю очередь надежда увидеть сегодня своего тайного возлюбленного, Арнольфо Альберти, а может быть, даже поговорить с ним — все это, вместе взятое, притупило на время обуревавшее душу девушки чувство тревоги и обеспокоенности, и она не могла не поддаться праздничному возбуждению, царившему вокруг.
Всеобщее любопытство заставило смолкнуть разговоры, которые вполголоса велись в толпе. Толпа сделалась еще теснее. Через низкую арку в глубине собора поспешными шагами проследовали несколько опоздавших, потом послышались удары кремня о кремень. Искры летели снопом — священный пасхальный огонь был зажжен! И пока возбужденная молодежь с громкими криками разбредалась по улицам, вооружившись палкой, которой надлежало «убить Иуду», взрослые, в число которых в этот раз впервые входила Лючия да Сесто, направились в прекрасно украшенный храм.
Число новорожденных, которым благодаря таинству крещения предстояло приобщиться к Католической Церкви, было велико. А на всю Флоренцию существовал один-единственный храм, в котором совершался этот обряд, — церковь Сан Джованни, названная в честь предвестника Христа. На этот раз наплыв нуждавшихся в крещении был особенно велик, поскольку во время поста крестить запрещалось. За каждого ребенка, которого протягивали для принятия таинства, священник, производивший обряд крещения, бросал в одну из серебряных тарелок, стоящих на алтаре, семя боба: черные символизировали количество принявших крещение мальчиков, а белые — девочек.
Взволнованные и гордые матери и кормилицы с заботливо запеленутыми младенцами на руках окружали воздвигнутую перед алтарем роскошную восьмиугольную крестильницу. Благородством мрамора, из которого она была изваяна, она напоминала великолепный фонтан, перенесенный из залитого солнцем парка в мрачную церковь по прихоти какого-нибудь князя. Красоту сооружения несколько умаляли лишь четыре круглых углубления внутри стенки, опоясывающей крестильницу. Правда, они служили одной-единственной практической цели — они призваны были защищать стоявших в них священников, производивших обряд крещения, от напора окружающей толпы. Три из этих углубления были уже заняты — в каждом из них находилось по одному духовному лицу, — четвертое же оставалось пустым.
Трудно представить, как неразумно вел себя собравшийся в церкви народ! Несмотря на увещевания старшего священника, призывавшего людей проявлять терпение, поскольку все дети должны были пройти таинство крещения, толпа толкалась и напирала, словно дело происходило на рынке. Одна из присутствовавших женщин даже лишилась чувств, и чьи-то услужливые руки вынесли ее на свежий воздух. Торжественные слова священнослужителей заглушались криками и плачем младенцев, а спертый воздух, насыщенный благовониями, оказывал неблагоприятное действие на легкие людей и их настроение.
Внезапно пространство церкви огласилось протяжным воплем страха.
Это был далеко не крик младенца!
— Святая Матерь Божия, мой мальчик!
Мужчины повскакали со своих мест и устремились к крестильне. Женщины, чьи дети только что приняли обряд крещения, в страхе закрыли глаза — они боялись, что с их любимцами произошло что-то ужасное. Ведь во время обряда крещения младенцев погружают в воду… а вдруг кто-то из них лишился жизни?
Беспокойство охватило уже всех присутствующих.
— Что произошло? Что случилось? — спрашивали друг друга, в том числе и Лючия. Говорили многие, но толком никто ничего не знал. Наконец все прояснилось. Какой-то мальчуган лет шести — восьми, расшалившись, начал бегать по верху опоясывающей крестильницу мраморной стенки и, поскользнувшись, упал в углубление, которое оставалось незанятым. Причем бедняге особенно не повезло — он упал так неудачно, что застрял вниз головой и уже стал задыхаться. Он, не переставая, звал на помощь.
Но помощь не приходила. Прихожане с надеждой смотрели на старшего священника, ожидая от него каких-нибудь решительных действий, но тот растерялся и только поминутно заглядывал в отверстие с застрявшим ребенком — ничего подобного в его многолетней практике никогда не было.
Попавший в беду мальчуган перестал кричать, но наступившая тишина подействовала на людей еще более угнетающе.
Вдруг сквозь толпу, энергично расталкивая ее руками, стал пробираться какой-то человек. Все с ужасом увидели, что в руке он сжимает топор, — вероятно, он добыл его в одном из близлежащих домов.
Флорентийцы провожали неизвестного грозными взглядами и отпускали в его адрес возмущенные реплики:
— Что вам взбрело в голову?! Что вы вздумали?!
— Разбить стенку крестильницы, чтобы спасти ребенка от удушья! — объяснил он.
— Вы в своем уме?!
Незнакомец, пропустив эти слова мимо ушей, энергично принялся за дело, и вскоре под ударами его топора на пол посыпались куски отбитого мрамора. Неизвестный вытащил спасенного ребенка и, качая на руках из стороны в сторону, быстро привел его в чувство.
Возбужденные происшедшим матери забыли, что находятся в святом месте, и принялись бурно проявлять свой восторг в адрес решительного незнакомца (который тем временем тихо и незаметно исчез), как восторгаются в театре, вызывая полюбившегося актера. Старику священнику с немалым трудом удалось восстановить порядок, и так неожиданно прерванный обряд был продолжен…
