Рихард Вейфер - Данте
— Я тоже почти такой же большой, как Пьетро!
— Ты прав, Якопо. Растите так же и дальше, и вы, надеюсь, доставите немало радости вашим любящим родителям!
— Дядюшка, а ты не хочешь поиграть с нами?
— Во что же вы играете, Якопо?
— Мы играем в пистойцев.
— Что-то я не припомню такой игры…
— Ну, дядюшка, вы и чудак!
Пьетро указал на деревянные чурбачки, которые сегодня не раз уже вызывали неудовольствие матери:
— Вот, смотри, дядюшка: это — черные, которыми командует Якопо, а это — белые, ими командую я.
— Так, так, и кто же победит?
Пьетро поднял на гостя большие прекрасные глаза и с важностью пояснил:
— Никто не победит, дядюшка, черные убивают белых, а белые — черных, пока никого из них не останется в живых…
Кавальканти многозначительно посмотрел на родителей детей и заметил:
— Разве это не точное отражение действительности? Одни уничтожают других до полного истребления!
— Для детей, — сказал Данте, — все мировые события не более чем игра!
Когда Пьетро и Якопо заметили, что взрослые утратили к ним интерес, они удалились, а взрослые занялись жгучими политическими проблемами и выразили опасение, что раздоры между властителями и государствами способны втянуть в конфликты и мирных граждан.
— Французский король Филипп Красивый[23] и Папа Бонифаций, — заметил Кавальканти, — не ладят друг с другом, словно кошка с собакой. К нашей Флоренции относятся враждебно…
— И прежде всего сам Папа Бонифаций, — вставил Данте, — потому что вся Тоскана, по его мнению, должна входить в Папскую область.
— Это ему так просто не удастся! — сказал Кавальканти.
— Купец Джованни Виллани, — начал рассказывать Данте, — недавно совершил паломничество в Рим. Он говорит, что святой год приносит городу баснословные доходы, потому что каждый день туда приезжает и оттуда уезжает двести тысяч человек, не считая паломников. Святой отец в равной мере претендует на духовную и светскую власть, поэтому в первый день открытия святого года он появился в папском облачении, а на второй — в императорском наряде. Кстати сказать, Виллани собирается писать хронику Флоренции, ибо считает Рим, несмотря на его могущество, умирающим городом, а Флоренцию — процветающим.
Кавальканти согласно кивнул, а Данте продолжил:
— Мне тоже хочется в святой год совершить паломничество в Рим. У тебя нет желания отправиться вместе со мной?
Кавальканти рассмеялся:
— Я только вчера возвратился после длительного паломничества и рад немного побыть дома. Впрочем, святой год еще далек до завершения: у нас впереди достаточно времени, чтобы побывать в Риме. Боюсь только, донна Джемма воспротивится, чтобы ты оставил ее одну.
Но Джемма сказала, что паломничество — хорошее дело, во всяком случае, это лучше, чем без конца выступать с опасными речами на собраниях Совета. Да и дорога до Рима не так далека, заметила она, как до Сант-Яго-да-Компостелла. Туда бы она своего мужа не пустила, потому что для замужней женщины, должно быть, ужасно сознавать, что ее супруг так долго находится на чужбине.
Мессер Гвидо рассмеялся и поделился кое-какими подробностями своего продолжительного паломничества. Лишь поздним вечером он распростился с супружеской четой, которая просила передать сердечный привет его жене, донне Бизе.
ПОЧТЕННЫЕ НЕГОЦИАНТЫ
Семейство сера Камбио да Сесто обедало сегодня ранее обычного, поскольку хозяину дома предстояла еще поездка в свое загородное имение в Фьезоле, чтобы обсудить, как он объяснил своей жене, важные дела с одним человеком, с которым его связывали общие политические интересы.
Богато сервированный стол предлагал различные деликатесы, которые мог позволить себе богатый флорентийский купец: жаркое из журавлей, отборную морскую рыбу, дичь, а на десерт медовые коврижки и выдержанные в масле шишечки пиний. Дополняло обед изысканное кипрское вино, которое пили из серебряных бокалов, украшенных чеканкой. Хозяйка дома незаметно следила за тем, чтобы ее четырнадцати летняя дочь Лючия как следует ела. Супруг в подобной опеке явно не нуждался, ибо отличался прекрасным аппетитом, а вот тоненькая, не по годам вытянувшаяся девочка, к сожалению, витала где-то в облаках и, предаваясь каким-то своим сокровенным детским мечтаниям, частенько забывала отдать должное кулинарному мастерству повара. И это она-то — дочь одного из самых преуспевающих и уважаемых купцов Флоренции!
Вся обстановка столовой, где проходил обед, свидетельствовала о достатке и хорошем вкусе хозяев. Высокие стены были завешены дорогими узорчатыми коврами, а утреннее солнце, преломляясь в разноцветных стеклах окон, освещало белые свечи в люстре из оленьих рогов, высокие зеркала и великолепные шкафы, словно кичившиеся своей роскошью.
Одежда членов семейства также недвусмысленно говорила о том, что денег здесь не жалеют. Ярко-алый кафтан хозяина дома выглядел, правда, довольно скромно, зато небесно-голубое платье его дочери было украшено дорогим серебряным шитьем, а на те деньги, что были потрачены на облегающий наряд из пурпурно-красного бархата, в котором щеголяла хозяйка дома, и на цепь из арабского золота, сверкавшую на ее высокой груди, иной бедняк мог бы до сыта набивать себе брюхо в течение целого года.
Вошедший слуга доложил о приходе сера Арнольфо Альберти. Молодой человек явился засвидетельствовать свое почтение мессеру Камбио, но, узнав, что семья уже приступила к обеду, просил разрешения перенести свой визит на более позднее время.
— Ничего, пусть войдет! — приказал глава семьи, довольный тем, что сможет разузнать у молодого купца последние новости.
Альберти низко поклонился членам сидевшей за столом семьи и просил тысячу раз простить его за несвоевременный визит.
— Что за церемонии, садись обедать с нами!
Однако молодой человек решительно отклонил приглашение и ограничился тем, что согласился выпить вина, подняв бокал за здоровье хозяйки дома.
— Ведь вы совсем недавно побывали по делам в других городах, дорогой Арнольфо, — начал мессер Камбио, — и там наверняка насмотрелись и наслушались немало интересного…
— О да, разумеется; в святой год в Рим направляется множество паломников, и многие из тех, которые уже побывали там, возвращаются утешенными, полными новых сил. Все знают, мессер Камбио, что я — добрый христианин-католик, но наряду с этим я стремлюсь стать преуспевающим купцом, поэтому во время путешествия мне в голову пришли кое-какие мысли. Стоило бы гораздо лучше использовать людей и наемные экипажи, которые снуют взад-вперед по большим дорогам. Я хочу сказать, что ремесло флорентийского купца могло бы стать еще прибыльнее, если бы ему удалось завоевать новые рынки для сбыта своих товаров…
Арнольфо сделал паузу, словно опасаясь, что изложение его собственных планов не вызовет ни малейшего энтузиазма у такого опытного купца, как Камбио да Сесто. Но тот, напротив, проявил к соображениям Арнольфо живейший интерес:
— Каким же путем, по вашему мнению, можно этого добиться?
Ободренный уже тем, что его с самого начала не подняли на смех, хотя это был довольно скромный успех, визитер с жаром объяснил:
— В Германии очень хорошим спросом пользуется наш, итальянский шелк-сырец. Его охотно перерабатывают на немецких ткацких мануфактурах. С радостью покупают там и наш нестриженый черный и цветной бархат, и нашу легкую шелковую тафту, которые немки используют для головных повязок. Чтобы не гнать из Германии наемные экипажи полупустыми, нам следовало бы кроме полотна и шерсти перевозить в них больше нужных товаров, к примеру меха, воск и мед.
Мессер Камбио одобрительно кивнул:
— Эти предложения мне понятны. Однако у нас нет ни одного подходящего рынка для такого обмена товарами.
— Напротив, мессер Камбио! Я рассказал о своих предложениях отцу, и он в конце концов их одобрил. Только он считает, что брать на себя такой риск какому-нибудь одному купцу опасно — нужно объединиться с товарищами по цеху, которые не испугаются трудностей.
— Поэтому вы и пришли ко мне? А в чем состоит ваше предложение по улучшению торговли с другими странами?
— Нам нужно доставлять наш шелк до района Кьявенны и с тамошнего склада переправлять его на вьючных животных через альпийский перевал Шлюпген в долину Рейна, а оттуда в немецкий город Франкфурт, который славится своими ярмарками.
Стараясь скрыть внутреннее волнение, Камбио да Сесто поднялся со своего места и принялся расхаживать по комнате. То, что рассказал этот молодой человек, стоило того, чтобы быть всесторонне обдуманным. Купец, особенно флорентиец, не должен останавливаться на достигнутом: нужно думать о поисках новых путей, чтобы расширять свое дело.
