Михаил Попов - Цитадель тамплиеров
— Ты так уродлив, что я не могу определить, к какому племени могли принадлежать твои родители.
— Перед Богом все народы равны, нет ни эллина, ни иудея, говорит апостол Павел, — произнес недавно в сарае старик из Кесарии, плененный почему-то крестоносцами.
Этот текст сам собой выскочил из Анаэля.
— Мне рассказали, что ты направлялся к святой реке Иордан, когда натолкнулся на барона де Руа.
— Да, господин, я сообщил о цели своего путешествия благородному рыцарю, но он набросил аркан и поволок меня, как барана.
Щека сидящего дернулась.
Тебя это удивляет?
— Еще бы, ведь рыцари Святого Иерусалимского храма поклялись, что будут содействовать паломникам в посещении святых мест этой благословенной страны.
Тамплиер убрал нагар с фитиля.
— Ты говоришь верно, но то, что ты сказал, относится лишь к паломникам, что идут к Иордану и Иерусалиму с запада. Ты шел с востока.
Кровь бросилась в голову Анаэля, он покачнулся от неожиданности.
— При этом дикое имя… Оно ведь и не сарацинское. Может быть, иудейское?
Раб молчал.
— Знаешь, почему барон де Руа тебя сразу не убил?
— Почему, господин? — окаменевшими губами прошептал Анаэль.
— Он решил, что ты сумасшедший. Ведь только ненормальный мог с одной суковатой палкой в руках стать на дороге дюжины рыцарей. И я было согласился с бароном. Но с некоторых пор есть основание заподозрить, что ты нормален.
Анаэль исподлобья взглянул на сидящего за столом, не зная, чего ему, собственно, ждать от этого разговора.
— Судя по тому, как ты втерся в доверие господина де Кренье, тебя не стоит считать безумцем. Что же ты молчишь? Говори, и не бойся: если бы я решил, что ты похож на лазутчика, давно бы отдал тебя в пыточную. Ты не сумасшедший и не лазутчик, кто ты такой?
— Я христианин.
Щека тамплиера вновь дернулась.
— Я понял, ты хочешь, чтобы тебя таковым считали.
Анаэль немного опомнился. Когда-то, будучи ассасином, он пересек долину Сернай на оконечности асфальтового озера.
— …Там в ущелье маленькая община, ее мало кто знает. Меня воспитывали…
Тамплиер поднял руку, показывая, что ему достаточно. Он что-то слышал об этом поселении, но, конечно, никогда там не бывал, и в Агаддине нет ни одного человека, там бывавшего. Стало быть, этот хитрец может плести, что угодно.
— Изувеченный человек с небывалым именем, выдающий себя за христианина, является из сарацинских земель, заявляет, что паломничает к Иордану. И не чувствует дикости своего поведения, нелепости своих рассказов. И вот за него ходатайствует полноправный член ордена… — сидящий за столом словно размышлял вслух.
Сын красильщика, бывший ассасин, бывший мертвец Исмаил-Анаэль рухнул на колени, уронил голову на грудь и пробормотал:
— Я хочу служить ордену.
Сидевший встал, опираясь руками о стол, и сказал:
— Можешь считать, что ты принят на службу.
Глава VIII. Возвышение
Анаэлю дали коня и кинжал. За ворота он выехал с тремя рыцарями, одетыми в черные плащи с L белой каймой и зелеными крестами. Четвертый рыцарь был тамплиер. Анаэля к нему приставили оруженосцем.
Рыцари с зелеными крестами переговаривались на языке, напоминавшем старинный французский. Отдельные слова Анаэль различал, но смысл их быстрой речи от него ускользал.
Миновав рощи смоковниц и финиковых пальм близ Агаддина, пятеро всадников выбрались на равнину с редкими кустарником. Анаэль не знал имени своего рыцаря, а тамплиер не вступал в разговоры со спутниками. Они к нему, впрочем, не обращались.
Выехали на рассвете, двигались неторопливо. Когда солнце пошло к зениту, свернули в попутную рощу смоковниц и спешились в их тени. Не дожидаясь команды, Анаэль достал из седельных сумок овес и дал лошадям. Сам уселся с лепешкой поодаль. Тамплиер ел отдельно от всех, притом сидя спиной к остальным и не снимая шлема. Он лишь поднял забрало. А солнце пекло… Он не желал быть узнанным?.. Анаэль почувствовал привкус.
Ближе к вечеру всадники, двигаясь тем же темпом, пересекли гряду невысоких холмов и по избитой дороге спустились в пойму довольно широкой реки.
Один из рыцарей съехал к воде и крикнул перевозчика. На той стороне полуголые люди столкнули в речку тяжелый плот. Анаэль, нарушив зарок молчания, спросил своего тамплиера:
— Какая это река, господин мой?
Из-под забрала донеслось:
— Иордан.
Ночевали на том берегу, в деревеньке, в харчевне, сложенной из камней. Анаэлю не полагалось спать рядом с рыцарями, и он устроился в отдалении.
Небо усыпали яркие звезды. Анаэль издавна знал их рисунок на этой великой карте. Вот Антияр, звезда караванщиков, вот и Ахуб, звезда смерти… Анаэль ощутил вкус свободы. Лошади не были заперты. Если плащ разорвать, обмотать шерстяными тряпками копыта лучшего жеребца, можно бесшумно отсюда уехать и — ищи ветра в поле. Однако зачем… Анаэль усмехнулся и задремал.
Следующим утром всадникам встретились на дороге никем не охраняемые путники. Они и не подумали броситься наутек от рыцарей. Но кавалькада объехала путников, не потревожив.
Анаэль удивился и снова не утерпел. Как бы сам с собой рассуждая, он произнес:
— Шествуют как ни в чем не бывало, хотя тут за каждым камнем сидит разбойник.
— Защищены не хуже меня, — сказал вдруг ехавший рядом тамплиер.
Голос его был глух.
Дорога пошла под уклон. Анаэль догадался, где они находятся. Он представил долину реки Иордан. Впереди — побережье Мертвого моря. Пейзаж стал безжизненным.
Дорога петляла по каменистой пустыне. Вдали наконец показалась широкая крепость, похожая на обнесенную оградой большую деревню с каменными строениями.
Когда подъехали ближе, оттуда донеслись редкие монотонные удары колокола.
Рыцари остановились у ворот.
Анаэль задрал голову и откинулся в седле, разглядывая верхушку шеста, торчавшего у ворот. Там красовался огромный, оскаленный верблюжий череп. Анаэль обернулся к своему господину, спросить, что это значит, но чуть не рухнул с коня. Рыцарь снял шлем. На Анаэля смотрела львиная маска. Верхнюю губу изъели огромные язвы, нижняя отвисла, как виноградная гроздь… Проказа!
— Спать будешь здесь, — брат Иоанн отбросил дверь, висевшую на кожаных петлях, и показал сводчатую пещеру с потолком, ниже человеческого роста. В углу ее было грубое распятие. Постель представляла собой уступ ноздреватого камня, прикрытый рогожей, и деревянный обрубок в изголовье. Была тут и деревянная чашка с обглоданными краями.
Войдя, Анаэль рухнул на каменное ложе. Дверь, мягко стукнув, закрылась.
Он уже знал, что находится в лепрозории ордена Святого Лазаря. Его учредили для прокаженных рыцари-итальянцы. И этот орден — под покровительством тамплиеров. На их попечении.
Брат Иоанн, помощник здешнего келаря, был чрезвычайно словоохотлив. Анаэль первым делом спросил, надолго ли присылают в сию обитель своих людей тамплиеры.
— Навсегда, — бодро ответил помощник келаря.
Далее он заявил, что завидует Анаэлю, который будет прислуживать лишь прибывшему с ним шевалье де Шастеле. Это, дескать, добропорядочный господин. Питаться Анаэль будет из котла монастырской братии, а если придется, то со своим господином. Такое в обители принято, когда господа уже сами не могут ни встать, ни сесть.
Это примечание так развеселило брата Иоанна, что он залился почти ребяческим смехом.
— Когда господин де Шастеле умрет — об этом не стоит пока беспокоиться, ведь лепра жрет человека медленно, — сказал затем брат Иоанн, — то ты, пожалуй, не сразу лишишься своих привилегий. Многие из болезнующих рыцарей захотят тебя видеть своим слугой, помня, кому ты прислуживал. Так что до старости будешь иметь и господский стол, и благородное обхождение. Правда, не дай Господь самому заболеть. Тебе слуга не положен, придется тебе самому о себе заботиться. А это… Иной раз ведь и пальцы отваливаются… Но думать об этом — грех. Господь не без милости. Ты посмотри на меня, кроме чесотки, пока ничем не болел.
Анаэль, потрясенный, молчал.
— Вот так-то, брат Анаэль. Что за имя у тебя? Мы не знаем таких. У нас тут все рыцари — ну, почти все — из итальянских земель с благословения папы Климента. По-франкски не говорим. Но обвыкнешься.
Анаэль, казалось, намертво сросся с каменным ложем.
— Да не горюй. Всем бы так начинать. А коли не угодишь господину де Шастеле и отошлет он тебя от капеллы в нижние пещеры, тогда поймешь, что да как.
Дослушав бодрую речь брата Иоанна, Анаэль утвердился в мысли, что надо бежать. И — как можно скорее.
Господин де Шастеле — перестал стесняться здесь своей внешности. Притом не желал оставаться вне общества и со страстью включился в светскую жизнь. Скоро нашлись в лепрозории господа, отвечавшие его представлениям о благородстве и родовитости.
