Артур Кёстлер - Гладиаторы
Только тогда они узнали, что преступили закон и подлежат кто продаже, кто осуждению, ибо в Апулианском законе четко обозначены их преступления: деяния, направленные против безопасности и величия Римской республики.
Такими были фракийцы – люди смирные и мрачноватые, числом в два десятка. Человек, не снимавший звериных шкур, был одним из них и одновременно особенным: он дольше прожил в Италии, лучше понимал здешний язык и правила; и никто не знал толком, что у него на уме.
На двенадцатый день после того, как был разбит лагерь на болоте, и на двадцатый после бегства из Капуи на дороге из Суэсуллы в Нолу был перехвачен конный гонец. Он оказался городским рабом из Капуи, которому было поручено передать послание в совет Нолы.
Каст и его приятели отправились со скуки на прогулку и остановили гонца из чистого озорства, а также потому, что им приглянулась его лошадь. Но гонец с испугу наболтал такого, что его стали расспрашивать, заподозрив в недобрых намерениях. У Каста с приятелями были свои методы дознания, так что не прошло и четверти часа, а они уже все выведали. Сущность послания заключалась в том, что три тысячи отборных наемников под командованием претора Клодия Глабера выступят в ближайшие дни из Рима в Кампанию, чтобы покончить с царящим там разбоем. Совету Нолы надлежало обеспечить войску жилье и собрать надежные сведения о численности разбойников и их местонахождении.
Каст и его присные повесили труп посланца на суку у дороги, оставив на нем приветственное письмо, адресованное претору Клодию Глаберу, и молча поскакали назад в лагерь.
Там все было, как обычно. «Гиен» тотчас окружили и стали выведывать, чем им удалось поживиться. Те отвечали, что прогулка оказалась бесплодной. Каст приказал своим людям держать язык за зубами, и приказание было выполнено.
Каст сам отправился в палатку Крикса. Тот сидел на подстилке и возился со своей обувью, пострадавшей от сырости. На вошедшего Каста он даже не взглянул.
– Началось, – сказал ему Каст. – Из Рима выступают три тысячи солдат. Мы задержали гонца.
Тогда позвали человека в шкурах и еще нескольких главных гладиаторов. В палатке Каста стало душно. Разговор вышел долгим. Каст предложил разбежаться: пусть, мол, каждый ищет удачи сам по себе. Остальным это предложение не понравилось, и они принялись спорить, обильно потея. Привлеченные возбужденными голосами, люди собрались вокруг палатки Крикса, не осмеливаясь туда заглянуть. Крикс хмуро смотрел перед собой, вытирал пот со лба и помалкивал. Человек в шкурах тоже молчал, разглядывая всех говорящих одного за другим, словно впервые в жизни их видел. И те по очереди обращались к нему.
Когда, наконец, все устали говорить, он поведал им о высокой горе недалеко от морского берега, называемой Везувий, до которой рукой подать. Люди, пришедшие в лагерь из тех мест, в один голос утверждают, что подземный огонь выжег в той горе дыру; еще до того, как на земле появились люди, все горы были такими раскаленными, что сквозь них можно было смотреть, а звери, видевшие это чудо, слепли от сияния. Но тот адский огонь давным-давно потух, вот только у этой горы вместо вершины теперь провал-воронка глубиной в добрую милю и шириной в два амфитеатра…
Гладиаторы никак не могли сообразить, куда он клонит, хоть и слушали, разинув рты. Он сидел, опустив плечи и подпирая кулаком скуластую щеку, словно плел байки дровосекам, собравшимся вечером у костра.
А подножие у горы, продолжал он, лесистое, там же хорошие виноградники и города Помпеи, Геркуланум и Оплонтий. Сама же гора голая и крутая, с острыми скалами. Говорят, несколько лет назад на дне дыры прятались воры, которых так и не смогли поймать, потому что к краю кратера ведет через скалы единственная тропа, которую легко оборонять.
Постепенно до гладиаторов дошло, на что он намекает; предложение поселиться внутри пустой горы показалась им сначала забавным, потом привлекательным. Они одобрили услышанное радостными криками и смехом. Любителя шкур хвалили за то, что в его голове всегда заводятся удачные мысли, а он по-прежнему сидел, упираюсь локтями в колени, и переводил задумчивый взгляд с одного на другого. Толпа снаружи, недавно волновавшаяся, тоже успокоилась; вскоре по лагерю разнеслась весть, что они покидают остров, где их косит лихорадка, чтобы переселиться на гору, вернее, в крепость во чреве горы.
В ту ночь на острове пели и танцевали, бурдюки с вином были осушены, а люди не сидели у своих костров, а наносили визиты компаниям у других костров, где их радушно встречали.
Утром разбойники свернули палатки и вместе с конным авангардом, вьючной скотиной, подводами и обозом из женщин и детей устремились к горе Везувий.
Теперь мужчин было больше пятисот, а женщин под сотню.
IV. Кратер
Претор Клодий Глабер неуклюже повернулся в седле и приказал своим солдатам запевать. Солдаты запели. Голоса захрипели из облака пыли, окутывавшего их вот уже не первый час, не первую милю; не очень-то приятный звук. Походная песня представляла собой частушки насчет лучезарной лысины претора, день и ночь освещающей его верной рати путь. Тексту недоставало глубины, но ведь любому настоящему полководцу и любой настоящей армии не обойтись без собственной шуточной песни. Разве он не настоящий полководец, разве армия у него не настоящая? Горе тому, кто в этом усомнится! Конечно, их ждет сражение не с царем Митридатом и не с Боиориксом, вождем кимбров. Он мог бы рассчитывать на силу погрознее, раз уж дожидался целых пятнадцать лет, пока ему доверят командование.
О, как нетерпеливо он ждал своего часа! Печальное ожидание для честного сердца Клодия Глабера; что делать, раз путь к славе вымощен уже не геройскими деяниями, а взятками и интригами, а на придорожных кустах развеваются, как флаги, женские юбки! Его современники оказывались на самых лакомых местах одним могучим прыжком, перескакивая сразу через несколько этапов, он же, простофиля, трудился и переползал, как червь, от одной должности к другой, ни одной не минуя: сначала армейская служба, потом он квестор, претор; эдилом – и тем пришлось побывать, хотя, казалось бы, это уж совсем лишнее. И все это при том, что отец его побывал консулом, а самому Клодию Глаберу с самого начала как будто пророчили яркую карьеру…
Почему чертовы солдаты так лениво дерут глотки? Вдали уже показался некрополь Капуи, народ Кампании ждет его, своего спасителя. А что за торжественное вступление в город, если не под радостную песню? Он грозно оглянулся, и солдаты с новой силой грянули гимн его лысине.
Взять для примера Марка Красса. Вот уж кто не покрыл себя ратной славой, однако заставил склониться перед Суллой несколько десятков противников диктатуры и прикарманил их имения, заложив основы головокружительного богатства. Теперь половина сената ходит у него в должниках, самые важные люди в государстве пляшут под его дудку. Стал туг на ухо, подслеповат и жирен – где ему заметить и вспомнить Клодия Глабера, соратника юных дней! Недавно его уличили в распущенности, то есть поймали с весталкой, но тут же было неопровержимо доказано, что его ночные отлучки к деве были всего-навсего переговорами по поводу продажи ее загородной виллы; весь Рим потешался над этой историей.
Претор повеселел. Скоро он въедет в Капую этаким спасителем Кампании верхом на стройном иноходце. Лихая песня – вот чего недостает для торжественного вступления в город! Он оборачивается и улыбается, в третий раз заставляя солдат затягивать постылый гимн. Претору это в радость, он похлопывает ладонью коня.
А толстяк Помпеи? Многие видят в нем следующего Диктатора. Его покойный папаша был косоглаз и погиб от Удара молнии – что за недостойная смерть для аристократа! Самого юного Помпея на самой заре его карьеры привлекали к суду за похищение птичьих силков и книг – части добычи, захваченной в Аскулуме. Силки и книги! Но пока тянулся суд, он породнился с уродливой дочкой председателя и был, разумеется, оправдан. При оглашении приговора публика орала: «Поздравления молодоженам!» вместо: «Слава невиновному!» Вскоре после этого молодец развелся и женился на приемной дочери диктатора Суллы, уже родившей ребенка неизвестно от кого. Вернувшись из Африки, он валялся у тестя в ногах, чтобы тот предоставил ему право на триумф. Добившись своего, он запряг в колесницу четырех слонов, но триумфальная арка оказалась маловата для слонов, пришлось их выпрячь. Все видели, как Помпеи истерически рыдал, а поди ж ты – обожают его, несмотря на этот позор и на все остальное.
Народ… Если бы народ знал о своих «героях» то, что знает о них он, Клодий Глабер, то пришлось бы искать этих героев днем с огнем. Разве не вырос он среди них, разве не был достойнейшим из всех – а что толку? Все они его обскакали: Лукулл того и гляди разобьет Митридата и потопит свою славу в безумном разгуле; Помпеи командует легионами в Испании и называет себя «Помпеем Великим»; Марк Красс сидит дома, не дотрагиваясь до меча, но перед ним все ходят как шелковые; даже недомерок Цезарь, исполнивший свою посольскую миссию в постели царя Вифинии и рассмешивший этим весь Рим, – даже тот находится на пути к славе, помогая себе красноречием. А что получил он, Клодий Глабер, за сорок лет беспорочной службы? В награду за все труды он отправлен на усмирение шайки разбойников и цирковых шутов во главе этого смехотворного сброда – спешно собранных рекрутов и ветеранов, даже песню толком не способных исполнить!
