Николас Уайзмен - Фабиола
Целью совещания была разработка мер по более глубокому ознакомлению новообращенных с христианскими обязанностями и учением. Часто они крестились, следуя первому порыву, а при малейшей опасности отрекались от веры и возвращались к язычеству. Решено было, что новообращенные должны отправиться из Рима партиями на дачи богатых христиан, где хозяева должны были принять их и взять их под свою опеку. Так, Хроматий должен был отправиться с новообращенными на свою виллу, где бы они могли вести совместную жизнь, в уединении обдумать свое решение и продолжать свое религиозное воспитание. На этом собрании было решено, кто и куда должен отправляться; богатые дали денег бедным на путешествие, священники напутствовали тех, которые принимали на себя обязанность воспитателей.
На этом собрании особенно выделялся Торкват, один из новообращенных Себастьяном христиан. Он яростно упрекал всех в бездействии, ему хотелось тотчас идти на Форум и в присутствии всех опрокинуть статую Юпитера или другого языческого бога и торжественно провозгласить себя христианином. Многие уговаривали его, просили повременить, успокоиться, уехать за город, не подвергать опасности всех христиан, но он не хотел ничего слушать. Священник Поликарп должен был проводить уезжавших до места их назначения, а Себастьяну поручено было остаться в Риме и опекать оставшихся христиан. Когда все расходились, Себастьян проводил Панкратия до его дома.
— Не нравится мне этот Торкват, — сказал Панкратий Себастьяну, — наделает он нам бед!
— Я сам опасаюсь этого, — ответил Себастьян, — такое часто случается с новообращенными. Будем надеяться, что он отбросит самоуверенность и ограничится исполнением своего долга, когда это будет нужно.
Они проходили по двору и вдруг услышали смех, чужую речь и дикие крики, раздававшиеся в соседнем дворике, где стояли нумидийские стрелки. Посредине пылал большой костер и искры от него летели во все стороны под арки и колоннады дворца. Себастьян подошел к часовому и спросил у него, что происходит у стрелков.
— К ним пришла какая-то чернокожая невольница, которую они считают жрицей, — ответил часовой, — она выходит замуж за их капитана. Нынче она затеяла какую-то церемонию, по обычаю своей земли и веры, и подняла весь этот гам. Так бывает всегда, когда она приходит.
— А какую веру исповедуют эти люди? — спросил Панкратий.
— Кто их знает! — ответил гвардеец; — может быть, христианскую.
— Почему ты так думаешь? — спросил Себастьян.
— Все говорят, что христиане собираются по ночам, поют непотребные песни, совершают страшные преступления, даже крадут детей, чтобы зажарить их и съесть!
Себастьян, кипя от негодования, вышел из дворца и, взволнованный, обратился к Панкратию.
— Ты слышал? — спросил Себастьян. — И вот в чем обвиняют нас, хотя все, что мы проповедуем — это любовь и милосердие! Нашим врагам мало мучить нас, казнить., отдавать на растерзание зверям — они стараются еще оклеветать и опозорить нас!
Легче вынести ссылку, тюрьму, смерть, чем черную, низкую клевету, покрывающую нас бесчестьем!
— Потерпим, — сказал Панкратий, — придет и наш черед, и на нашем небе взойдет светлое солнце правды. Рано или поздно истина восторжествует. Она рассеет тьму: увидят и услышат ее те, которые теперь слепы и глухи, как гвардеец, говоривший с нами. Мы должны помнить слова Спасителя: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят!»
— Конечно, солдат говорил по невежеству, со слов других; но те, которые распускают эти слухи, знают, что они распространяют ложь и гнусную клевету, — сказал Себастьян. — Заставить простого человека поверить какой угодно нелепости не трудно, трудно потом разуверить его. Слова здесь бессильны, поэтому в решающую минуту мы должны быть готовы ко всему, даже к смерти, Толпа, видя человека, бесстрашно умирающего за свою веру, пробуждается и сама готова разделить эту веру.
Панкратий склонил голову в знак согласия. Некоторое время они шли молча; наконец Панкратий сказал:
— Себастьян, можно мне задать один вопрос?
— Конечно, — ответил тот.
— Ты сказал, что героическая смерть одного человека за свою веру может оказать огромное влияние на других людей. Ты сказал, что ни один из нас не должен отступать в решительную минуту, а между тем на нашем вечернем собрании было решено, что ты останешься в Риме, будешь опекать христиан, действуя при этом с величайшей осторожностью. Нет ли здесь противоречия?
— Это очень просто, — сказал Себастьян, — в каждом деле должны быть вожди — все повелевать не могут. Наши священники и учителя берегут меня для общего блага. Мы должны повиноваться их воле. Поэтому я буду действовать с величайшей осторожностью до тех пор, пока всякая осторожность не окажется бесполезной. Рано или поздно каждый из нас неминуемо будет открыт, и тогда он обязан быть готов умереть в любую минуту. Ты понял?
— Да. Мужество без тщеславия и решимость умереть без ребяческого желания поскорее проявить свою храбрость — вот истинный подвиг.
Они подошли к дому Панкратия и молча простились. Оба были настроены так, что слова казались излишними. Оба понимали, что настает трудная минута.
VIII
Многие, вероятно, считают, изучая историю первых веков христианства, что церковь подвергалась постоянным гонениям, что христиане, исповедуя свою веру втайне, должны были каждую минуту опасаться за свою жизнь и жили в катакомбах, — словом, что в продолжение трех веков они непрерывно боролись и гибли. Это не совсем так.
Законы, изданные римскими императорами против христиан, вначале действовали в полную силу, потом постепенно ослабевали, но никогда не отменялись. Годами христиан оставляли в покое, но в силу каких-либо причин гонения начинались с новою силой. Христиан хватали, сажали в тюрьму, допрашивали, осуждали на смерть, затем гонения опять затихали и снова начинались через несколько лет. Не отменявшиеся никогда законы, бывшие в течение многих лет лишь мертвою буквою, входили опять в силу. Таким образом, эти законы в руках правителей были орудием, всегда готовым поразить тысячи семей, исповедывавших христианскую веру. Римляне, веря клеветническим слухам о христианах, приветствовали гонения на них. Хотя многие язычники и особенно язычницы обращались в христианскую веру, видя достойную смерть мучеников, тем не менее масса всегда рукоплескала в цирках и жаждала зрелищ, в которых безоружные люди отдавались на растерзание диким зверям. Такова была жестокая участь христиан, потому что даже лучшие из римских императоров преследовали их, считая опасными. Траяна история запечатлела, как милосердного и справедливого императора, но и он в отношении христиан не остался безупречным. Правда, сам он не издал против них ни одного жестокого эдикта, но в его царствование правители провинций замучили многих христиан. Когда Плиний Младший, правитель Вифинии, обратился к императору Траяну с вопросом, как должно ему поступать с христианами, то получил ответ, что не надо ни разыскивать их, ни следить за ними, но если на них донесут, то необходимо их наказывать. Точно то же ответил впоследствии император Адриан одному из своих проконсулов, который обратился к нему с подобным же вопросом. В его царствование замучили Симфорозу и ее семерых сыновей в местечке подле Рима, которое теперь называется Тиволи.
Таким образом, временами гонения усиливались, временами стихали; иногда они охватывали всю империю, иногда случались в отдельных провинциях. Характер, личные убеждения правителей провинций обусловливали меру гонений и их продолжительность. Случалось, что христиане в Риме жили спокойно, а в Африке или Галлии их жестоко преследовали, или наоборот. Иногда, спасаясь от преследований, они оставляли одну провинцию и бежали в другую.
Описываемые нами события происходили как раз в те годы, когда христиане чувствовали себя в относительной безопасности и могли свободнее распространять свое учение. Со смерти императора Валериана, то есть в течение 34 лет, их почти не преследовали, и они могли спокойно налаживать общинную жизнь.
Рим был разделен на участки или приходы; в каждом приходе была своя церковь, в которой служили священник, дьякон и церковнослужители. Они помогали бедным, посещали больных, поучали новообращенных; с этой целью собирались деньги с христиан, принадлежащих к каждому приходу. В 250 году в Риме было 46 приходов, и содержалось 1500 бедных на деньги, собранные с христиан. Приходские церкви, о которых мы упомянули, бывали открыты, когда христиан не преследовали; язычники присутствовали при проповедях и на той части литургии, которая разрешала присутствие непосвященных; однако большинство церквей находилось в частных домах, в основном, у людей богатых. Они были устроены в самой большой из зал дома, называвшейся триклинием; другие церкви, особенно посещаемые в минуты жесточайших гонений, находились в катакомбах, т.е. под землею.
