Николас Уайзмен - Фабиола
Но это только казалось. Пройдя через запущенный двор в сад, тенистый и густой, можно было попасть в огромную залу, в которой была устроена церковь. Позади церкви находились покои, в которых помещались бедные и принимались приезжающие из провинций христиане. На втором этаже, выше покоев, были залы, превращенные в больницу и приют для неизлечимо больных, стариков и старух. За ними ходили дьякониссы и те из христианок, которые посвящали себя исключительно делам милосердия.
В одной из этих комнат жила и слепая Цецилия, с которой мы познакомились в доме Фабиолы и которая прошла мимо Корвина и Фульвия с опиравшимся на ее плечо стариком. Внутренние коридоры соединяли эту часть дома, скрытую за садами, с половиной, где жила Агния со своими родителями. Таким образом, в то время, как римское общество обвиняло родителей Агнии в скупости, они тратили свои доходы самым достойным образом. Агния с раннего детства привыкла через внутреннюю дверь проходить в больницу и приют и проводила там ежедневно по нескольку часов. Больные и калеки горячо любили ее — и как могло быть иначе? Она являлась как ангел-утешитель, раздавала все, что имела; всякому оказывала помощь и находила доброе слово.
В это утро в доме родителей Агнии должна была происходить раздача драгоценных вещей и серебряной посуды, принадлежавших Панкратию, хотя никому, кроме Себастьяна, не было известно имя жертвователя. По этому случаю со всех приходов Рима бедные христиане стекались в дом Агнии.
К одной такой группе и присоединился Корвин. Подойдя к дверям дома, он услышал, что каждый, входя, произносил «Хвала Господу», и его пропускали. Корвин произнес те же слова и был допущен во внутренний двор, переполненный бедными и калеками. Мужчины становились по одну сторону, женщины по другую. Под портиком, с противоположной от входа стороны, стояли столы; на одних были разложены серебряные сервизы, на других женские золотые украшения с драгоценными камнями.
Два ювелира взвешивали и оценивали драгоценности. Рядом лежали деньги, заплаченные за них ювелирами. Деньги делились на равные части и должны были поступать в собственность собравшихся бедных. Корвин с завистью глядел на груды золотых и серебряных вещей. Ему страстно захотелось прихватить с собой хотя бы одну из вещиц, но это было невозможно при таком стечении народа. Оставалось ждать своей очереди и получить милостыню. Корвин внимательно наблюдал за происходящим вокруг. В залу вошли несколько молодых людей, которые, похоже, были облечены здесь властью. Поверх обыкновенной туники, на них, вместо тоги, надета была другая туника, называвшаяся далматикой, поскольку ее первоначально носили в Далмации. Эта туника была уже первой, с довольно широкими, но не длинными рукавами. Такую одежду носили тогда дьяконы; они носят ее и теперь во время богослужения. Дьяконам, кроме церковной службы, поручали уход за больными и бедными. Каждый из вошедших молодых людей отыскивал бедных, калек и больных своего прихода, уводил их за собою и ставил группами во дворе. Так как Корвина никто не знал, то никто не позвал его, и он скоро оказался в одиночестве посреди двора. Положение его было затруднительным. Для него, сына префекта, поставленного императором для наблюдения за порядком, войти обманом в чужой дом в одежде нищего было более чем неблаговидным поступком. Корвин посматривал на дверь и готовился улизнуть при первой возможности, но скоро понял, что это невозможно. У дверей стоял старик Диоген с двумя своими сыновьями, известными своей силой. Они посматривали на Корзина и, казалось, едва сдерживали свой гнев. Их горящие глаза и сжатые губы ясно говорили Корвину о том, что он замечен. Корвин оглядывался с беспокойством по сторонам и совершенно растерялся, увидев, что и дьяконы посматривают на него с удивлением и перешептываются между собой. Наконец один из них подошел к Корвину.
— Друг, — сказал дьякон ему мягко, — ты не принадлежишь ни к одному из приходов, приглашенных нынче сюда. Где ты живешь?
— В районе Альты Семиты, — ответил Корвин.
Район Альты Семиты был гражданским и не являлся приходом христианской общины. Из этого ответа дьякону стало ясно, что человек, попавший в дом, не является христианином, однако дьякон не смутился и спокойно сказал:
— Район Альты Семиты мне известен, но тебя я не знаю, В эту минуту Корвин побледнел, как полотно, и дьякон догадался, что причиной испуга Корвина был вошедший в эту минуту Панкратий. Он тотчас же подошел к Панкратию и спросил , не знает ли тот всем им незнакомого человека. Панкратий взглянул на Корвина и, разумеется, узнал его. Он попросил дьяконов удалиться и позволить ему переговорить с Корвиным наедине.
Эта, уже вторая их встреча, не походила на первую. Корвин знал, что на этот раз все будут на стороне Панкратия.
— Корвин, — сказал Панкратий, — неужели ты настолько обнищал, что вынужден жить подаянием? Отчего ты хромаешь? Ласковый тон Панкратия тотчас придал смелости Корвину.
Он грубо ответил:
— Ты был бы очень рад увидеть меня нищим: нет, я еще не дошел до этого!
— Ты сильно ошибаешься; я не желаю никому зла, — сказал Панкратий. — Если тебе нужна помощь, обратись ко мне и, хотя ты нс имеешь права находиться здесь, я отведу тебя в особую залу, где тебя осмотрят и перевяжут ногу.
— Я вошел сюда ради шутки, — сказал приободрившись Корвин. — И признаюсь, мне хотелось бы выбраться отсюда. Проводи меня.
— В таком случае, — медленно произнес Панкратий, — ты оскорбил хозяев дома. Что бы сказал твой отец, если б я велел этим молодым людям отвести тебя к нему и представить тебя посреди форума в том виде, в каком ты сюда попал? Разве ты не знаешь, что войти без позволения, тайком, неизвестно с какими намерениями в дом римского патриция есть преступление, подлежащее наказанию по законам? Мы имеем право предать тебя суду.
— Не губи меня, — жалобно произнес перепуганный Корвин, — не срами меня и моих родных. Отец мой не вынесет такого позора. Умоляю тебя, забудь нашу ссору и будь великодушен.
— Я уже сказал тебе, что давно забыл о нашей ссоре, но все здесь присутствующие знают и видели своими глазами, что ты забрался сюда неизвестно зачем. Все они это засвидетельствуют в случае нужды. Не говори же никому, что ты был здесь. Понимаешь ли ты меня?
— Да, да, понимаю, никогда, до конца жизни не заикнусь, что был здесь и видел еще кого-то. Клянусь!...
— Не клянись, нам не нужны клятвы: помни только — одно лишнее слово, и мы предадим тебя суду. Теперь возьми меня за руку. — Панкратий обратился к окружающим и громко сказал:
— Я знаю этого молодого человека; он зашел сюда по ошибке.
Стоявший у дверей на страже посторонился, и Панкратий вывел Корвина, который продолжал прикидываться хромым. Когда они вышли на улицу, Панкратий сказал ему:
— Помни же свое обещание!
Между тем Фульвий, увидев, что главная дверь дома, по римскому обычаю, отворена, вошел в нее. Вместо привратника там сидела девочка лет 12, в крестьянской одежде. Она была одна и Фульвий решил, что ему представляется удобный случай проверить свои подозрения.
— Как тебя зовут? — спросил он у девочки.
— Эмеренцией, — ответила она, — я молочная сестра Агнии.
— Ты христианка? — сказал Фульвий решительно, думая запугать девочку и узнать всю правду.
Девочка подняла на него удивленные глаза и ответила: «Нет, господин!» Простодушное удивление ее убедило Фульвия, что он ошибся. Девочка не солгала. Она была дочерью кормилицы Агнии, которая умерла. Агния вызвала из деревни девочку и хотела воспитать ее. Эмеренция привезена была в город только накануне, решительно ничего не знала и действительно удивилась вопросу Фульвия. Он уже не знал, что ему делать, когда увидел саму хозяйку. Агния, веселая, улыбающаяся, быстро шла через двор. Увидев Фульвия, она остановилась. Фульвий подошел к ней, улыбаясь.
— Я решился явиться к тебе несколько раньше часа, назначенного для посещений, но я иностранец, и спешил засвидетельствовать тебе мое почтение и записать мое имя среди многочисленных имен твоих посетителей.
— Наш дом не славится числом посетителей, и мы не претендуем на власть или влияние, — с улыбкой ответила Агния.
— Извини; божественное существо, управляющее вашим домом, обладает высшим влиянием и сильною властью. Оно царит в сердце твоего раба!
Агния ничего не могла понять и глядела вопросительно на Фульвия.
— Я говорю о твоей красоте! О тебе говорю я, прекрасная Агния, и прошу тебя верить моей искренности. Я обожаю тебя и бесконечно удивляюсь тебе!
Агния, услышав столь дерзкие слова от человека почти ей незнакомого, отскочила от Фульвия и, охваченная одновременно смущением, удивлением и страхом, закрыла лицо руками. В эту минуту подошел Себастьян. Он все слышал, и глаза его сверкали гневом. Агния, кроткая и добрая, еще больше перепугалась, взглянув в лицо молодого офицера, и поспешила заступиться за того, который только что оскорбил ее своими речами.
