Саймон Скэрроу - Меч и ятаган
Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.
— Что тебя так долго удерживало? — спросил наконец Томас.
— Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.
— Видно, не без оснований, — подтрунил Томас.
— Посмейся еще мне! — шутливо пихнула его в грудь Мария. — Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.
Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.
— Что случилось? — спросил он, отстранясь.
Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.
— Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.
— Значит, тем более, — попробовал отшутиться Томас, — надо использовать оставшееся время с наилучшей пользой.
— Мы уж и так напользовались им сверх всякого благоразумия, — нервно заметила Мария.
— К черту благоразумие. Если и идти на поводу, то только у желаний своего сердца.
— Дурачок ты, — накренив голову, тихо сказала она. — Милый, милый дурашка. Вдумайся: кто мы, как не шестеренки в непостижимо огромном, сложном механизме? И крутимся по его запредельной, насылаемой откуда-то свыше прихоти. Нам и слова никакого не отводится.
— А вот и отводится, — с каким-то детским упрямством возразил Томас. — Захотим — уедем с Мальты. Вот возьмем и сбежим.
— Интересно куда?
— Да хоть ко мне в Англию.
— В Англию, с Мальты? Как? Или ты думаешь похитить корабль с такой же легкостью, как похитил мое сердце?
— Насколько мне помнится, не похищено оно было, а взято на абордаж. И притом добровольно. — Томас потер подбородок, взвешивая положение. — Можно проникнуть на борт какого-нибудь купеческого корабля, доплыть на нем до Франции, а там уже своим ходом.
Слова его звучали так наивно, что впору рассмеяться самому. Марии, понятно, тут же хватятся, а когда окажется, что вместе с ней исчез и он, последствия представить проще простого. Девушка состоит под охраной Ордена. И такой вопиющей нерадивости, разумеется, никто не допустит. В погоню за любым вышедшим с острова кораблем будет отряжена быстроходная галера, и на беглецов, схваченных и доставленных обратно в тот же день, падет гнев Великого магистра. Все это так, но примириться с мыслью о расставании с Марией было ох как непросто.
— Все равно, — с хмурым упорством произнес Томас, — я тебя не брошу.
— Да куда ты денешься, — раздался неожиданно голос из темноты. — Бросишь, причем раньше, чем ты думаешь.
Они разом обернулись на звук. На расстоянии нескольких шагов в мертвенном лунном свете виднелся силуэт, держащий руку на рукояти меча. А за ним стояли еще несколько.
— Оливер… — оторопелым шепотом проговорила Мария.
— Что тебе здесь надо? — как мог невозмутимо обратился Томас к своему бывшему другу.
— Не прикидывайся еще большим глупцом, чем ты есть, — отозвался Стокли. — Ты отлично знаешь, зачем я здесь. — И обернувшись, скомандовал: — Арестовать обоих. Госпожу проводить обратно к месту ее пребывания.
В их сторону направились двое. Томас, загородив собой Марию, выставил вперед кулаки.
— Томас, не надо, — упавшим голосом сказала она. — Поздно. Слишком поздно.
— Она права, — усмехнулся Стокли то ли губами, то ли своим шрамом. — Действительно поздно. И между вами все кончено. А теперь позволь даме пройти к своим провожатым. Прояви, так сказать, благородство.
Томас не двигался, и тогда Мария сама обошла его, легонько стиснув ему при этом предплечье. Напоследок. Вместо прощания. Томас в гневном отчаянии смотрел, как три фигуры — женская посередине, две мужские по бокам — уходят по тропе в сторону Биргу.
Затем по кивку Стокли двое скрутили руки Томасу за спиной.
— Ну что, Томас, дорогой мой, — пропел бывший друг, глумливо его озирая. — Что же нас теперь ждет?
Глава 6
Жан д’Омедес выслушал сообщение Оливера Стокли с мрачным выражением лица. Великий магистр иоаннитов, человек уже немолодой, был поднят с постели в третьем часу ночи, а потому вначале даже накричал на наглеца и лишь постепенно вник сонным еще рассудком в суть происшествия, из-за которого караульщик дерзнул настоять на побудке магистра. Тогда д’Омедес, поспешно одевшись, вызвал к себе в зал совещаний, расположенный в самом сердце Ордена — форте Сент-Анжело, — старшего командующего галерами Ромегаса, а также Жана де ла Валетта.
Язычки свеч на сквозняке отбрасывали на торопливо созванное собрание трепетные, медно-золотистые отсветы. Томас стоял меж двумя вооруженными стражами перед длинным столом, за которым восседали три начальственные персоны. Сбоку от стола стоял Стокли, который произвел доклад. Когда он закончил, в помещении нависла напряженная тишина, нарушил которую сам Великий магистр. Откашлявшись, он воззрился на Томаса.
— Доходит ли до тебя, какой вред ты своими действиями нанес Ордену? Семейство Веничи, услышав о том, что произошло, не простят нам этого никогда. Как и герцог Сардинии, с сыном которого была помолвлена эта женщина. Нам ли в нашем положении, и без того непрочном, наживать себе новых врагов?
— Если нам, сир, закроют входы в порты Неаполя и Сардинии, где мы пополняем запасы галер, — угрюмо пробурчал Ромегас, — то это резко ударит по нашей возможности наносить удары по пиратам и османам.
— Так что же нам в таком случае делать? — досадливо спросил д’Омедес.
— Выбор, боюсь, один, — ответил Ромегас. — Мы должны наказать сэра Томаса, причем самым примерным образом. Думаю, на иное семейство Веничи не пойдет.
— Погодите, — повернулся к ним вполоборота ла Валетт. — Нет никакой нужды в суетной поспешности. Еще не поздно вообще скрыть все это дело от посторонних глаз и ушей.
— В самом деле, поздно или нет? — как будто в тяжком раздумье произнес Великий магистр и проницательно поглядел на Томаса: — Сэр Томас, не нарушена ли честь дамы?
Молодой рыцарь, вспыхнув, потупил дерзкий взор в каменный пол.
— Понятно, — блеклым голосом произнес д’Омедес. — Значит, придется поступить так, как советует Ромегас. Пусть увидят, что Орден избавился от порочащего его негодяя.
— Он нарушил святой обет, — пригвоздил Ромегас, — и через это предал Святую веру. Кара должна быть быстрой и суровой. Веничи затребуют его голову. Хорошо, если хотя бы это утолит их гнев.
Ла Валетт желчно усмехнулся.
— Казнить сэра Томаса? Ты, часом, не шутишь?
— Представь себе, говорю абсолютно серьезно, — надменно поднял голову Ромегас.
— За что? За то, что он поддался зову плоти? Это, знаешь ли, еще не причина для повешения. Если так, то тогда надо б добрую половину рыцарей Ордена вздернуть с ним в один ряд. Ох уж эта мне незапятнанность чресл… Можно подумать, из наших доблестных рыцарей никто не имеет любовниц и не портит девиц. Я уж помалкиваю, что они вытворяют с женами врагов наших.
— Помилуйте, тише, — поднял руку Великий магистр. — Мы сейчас обсуждаем не все наше рыцарство. А только сэра Томаса.
— Если нет единого мерила для всех, сир, то впору и вовсе отказаться от кодекса рыцарской чести.
Великий магистр насупленно возвел бровь.
— Ты заходишь слишком далеко, ла Валетт.
— Смею заверить, что нет, сир. Это как раз вы допускаете лишку. — Ла Валетт указал на Томаса. — Этот рыцарь мне хорошо известен. Под моим началом он воевал последние два года. Равных ему нет ни в ратном деле, ни в преданности Ордену. Во всяком случае, я среди нынешнего племени такого не встречал. Сэр Томас — один из самых многообещающих рыцарей нашего молодого поколения. А потому зарубить на корню такой талант было бы в высшей степени опрометчиво, особенно сейчас, когда нам как воздух нужно достойное пополнение. Наказать его — несомненно, да. Может, даже подвергнуть публичной порке. Это живо всех приструнит и напомнит о необходимости следовать понятиям чести и благородства. Но на этом можно и остановиться.
