Юлия Яковлева - Краденый город
– Ух ты! Уже! На фронт! Дядечка Яшечка! Тебя на фронт берут? Ура!
– Ты рад? – спросил дядя Яша.
Тетя Вера резко встала и ушла за ширму.
– Еще бы! Ты им задай как следует! Покажи этим фашистам, как к нам соваться! Пусть знают, дураки несчастные!
– Непременно.
– Ура-а-а!
– Ну вот, Бобка. – Дядя Яша протянул мишку. – Теперь твой друг как новенький. Я даже не знаю, нужен ли тебе теперь второй.
– Второй? – хмыкнула Таня. – Что-то мишки в последнее время прямо с неба сыплются.
Шурка исподтишка двинул ее локтем.
Бобка взял мишку. Но смотрел на дядю с сомнением.
– Мишка? – усмехнулся дядя. – Может, его и Мишкой зовут. Это вы сами у него спросите.
Он направился к двери. В коридоре наклонился, затем выпрямился, обернулся к ним – и выплеснул в комнату:
– Собака!
– Ой, собачка!
Настоящая собака застучала когтями по полу. Замахала хвостом. Подбегала, знакомясь, ко всем по очереди. Пробовала языком протянутые руки. Небольшая, но и не совсем маленькая, а в самый раз. Беленькая, половина морды рыжая, а половина – черная.
Даже тетя Вера выглянула на шум. Веки у нее были розоватыми.
– Что это? Откуда? – спросила она в нос.
– Этот песик теперь ваш, – подтвердил дядя Яша. – Самый что ни на есть живой и настоящий.
С этим трудно было поспорить. За собакой так и стелился переполох.
– Не так скучно без меня будет, – добавил дядя. Подошел к жене. – Ты бы видела, какой там хаос, с этой эвакуацией. Сутками ждут на вокзале. Поезда берут штурмом. Все что-то тащат. Все что-то бросают – прямо на вокзале. Матрасы, корыта, узлы. Вон собаку даже кто-то бросил.
Таня видела: тетя Вера двигалась медленно и странно. Как будто у нее внутри разбилась большая тяжелая ваза, и тетя старалась, чтобы не сдвинулись острые осколки.
– До Ленинграда немцы точно не дойдут, – сказал дядя Яша, беря ее за руку. – Оставаться в городе намного безопаснее.
– А как его зовут?! – весело крикнула Таня, теребя их нового друга.
Пес лаял так звонко, что она сама себя едва слышала.
– Бублик! – крикнул Бобка. – Бублик.
Хвост у собаки действительно был похож на белый бублик.
– Смотри, он понял! Бублик! Бублик!
– А ну-ка!
– Бублик!
– Догоняй!
Бублик понесся за всеми троими сразу. Загремели стулья. Комната завертелась каруселью. Только тетя и дядя сидели неподвижно. И мишка глядел на них своими разными глазами.
– Пора, – сказал дядя.
Тетя кивнула. Обняла его. И словно забыла убрать руки.
– Ничего, ничего, – погладил ее по волосам, по спине дядя. – Мы все правильно сделали.
Дети визжали, Бублик скакал и лаял. Дядя Яша закинул за спину мешок.
– Дети! – встрепенулась тетя Вера.
– Да пусть играют, – тихо сказал дядя. – Это же ненадолго.
Тетя Вера странно посмотрела на него.
А Бублик все лаял и лаял. Видно, пел от радости.
Никто не слышал, как дверь затворилась.
– Он понял! Смотри! Он понял! – вопила Таня.
Она опять подняла ногу. Бублик перемахнул через нее одним прыжком и залился ликующим лаем.
– Теперь я, – задрал ногу Шурка.
Бублик сиганул, приземлился на все четыре лапы и завертелся волчком, его розовый язык трепетал как флаг.
– Ах ты молодец! А через руку?
– Он не Бублик! Он профессор! Профессор!
– Нет, это имя ему не нравится.
– Бублик! Сюда, сюда!
Бублика тормошили, трепали, ласкали.
– Бобкина очередь!
Бобка поднял ногу.
Бублик, стуча когтями на холостом ходу, круто развернулся и полетел к препятствию.
– Дядя Яша, смотри! – крикнула Таня. Обернулась. Потом в другую сторону, назад. Никого.
Бублик прыгнул. А Таня закричала так, что во дворе слышно было:
– Дядя Яша!!!
Глава 12
– Куды?! Черным ходом иди! – Дворник отмахнул ее как муху. В углу рта у него висела папироса, клубы дыма сплетались с сизой бородищей. – Заперто.
– Как заперто? Как заперто? Только что было открыто.
– А теперь заперто. Заперта парадная. Непонятно? Тараканов морю.
– Я по краешку! На цыпочках!
– Заперто, сказал!
И дворник опять стал присыпать пол желтоватым порошком.
Таня притопнула на месте. Ей хотелось поджечь дворнику его дурацкую бороду.
– Война же!
– Война войной, она кончится завтра-послезавтра. А домоуправ спросит: у вас тараканы почему шастают?
– Ну пустите проскочить!
Дворник бормотал будто сам себе:
– Таракану что главное? Ему главное – еда и питье. Значит, перво-наперво нужно отрезать подход к воде. И к еде. Была б зима, я б их живо выстудил. А так – вон… – Струился порошок. – Тут им и каюк.
– Ну пожалуйста! Дело особой важности!
От папиросы пыхнули и упали оранжевые искры.
– Сказано, черной лестницей топай.
– Болван, – выругалась Таня и понеслась опять по ступеням. Только время потеряла!
Стало зябко. На черной лестнице окон не было. Темным-темно. Пахло кошками и помоями. Она выставила руки. Дверь ушла вперед. Таня выскочила на свет. Передернула плечами.
Это был типичный двор-колодец, куда солнце не заглядывало никогда. Даже среди лета лужи здесь не высыхали, а только подергивались липкой грязью, и всегда было полутемно и прохладно. Стены в потеках. Чтобы увидеть отсюда солнце, нужно было забраться как минимум на четвертый этаж.
Таня секунду соображала, где она и где выход. И, проклиная вредного дворника, побежала к арке, за которой виднелась улица.
Где сборный пункт, ей быстро подсказали.
Таня бежала, глядела по сторонам. Люди шли и шли – и все в одну сторону. Парами, а то и целыми семействами. Пары держались за руки. А семейства – за своего отца или брата. Но ни одна пара не была дядей Яшей и тетей Верой.
Людей становилось все больше. Толпа густела. Таня уже не бежала, а просто шла, петляя, протискиваясь, просачиваясь меж идущими. Ее толкали, она толкала. И понимала с ужасом, что если и найдет дядю и тетю в этом человеческом супе, то лишь по чистой случайности. Но скорее всего не найдет. Вокруг она видела только ремни, спины, мешки.
– Девочка! Таня! – обрадовался знакомый голос. Знакомый и противный.
Таня шмыгнула бы в толпу, да только это было невозможно.
– Здравствуйте! – обрадовался Лютик. – Идите сюда, здесь посвободнее.
Таня поздоровалась, глядя в сторону. Но здесь и правда было посвободнее. Люди стояли, сидели. Негромко переговаривались.
– Нюша, ну будет, ну не плачь, – повторял мужчина в усах.
Плакала женщина или нет, было не разглядеть – так тесно она прижалась к усачу.
– Садитесь на мешок, – пригласил Лютик.
Какие у него жуткие уши, поразилась Таня.
Лютик поймал ее взгляд и смущенно пригладил себя по голове.
– Остригся. Все готово.
– А вас что, никто не провожает?
Здесь всех кто-то провожал. Лютик был один. Но все равно добродушно улыбался.
– Столько хлопот с отъездом. Вещи собрать. Наверное, не вырвались, – развел он руками.
– Как это не вырвались? – разозлилась на них Таня.
Но тотчас вспомнила: они сами-то хороши, с собачкой заигрались…
Уйти и бросить Лютика одного теперь было бы некрасиво. Всех здесь кто-то провожал. Таня села на мешок.
– На вокзалах такой хаос, – повторила она дядины слова. И уставилась на собственные туфли.
Лютик приветливо смотрел вокруг. Кто-то позади них засмеялся. Таня обернулась. Ей казалось, все смотрят на нее и думают: ну и кавалера она себе откопала, просто чучело.
– А где ваша винтовка?
Лютик пожал плечами.
– Потом дадут. А если не дадут, то, сказали, надо отбить у врага в первом бою.
«Как же. Этот отобьет… Боже, какое чучело!» – мрачно думала она.
Поодаль опять кто-то засмеялся. Таня с вызовом повернулась. Смеющаяся девушка дергала своего спутника за нос, и ни до кого ей дела не было. Но Таня все равно обиженно выпрямила спину.
– Вы художник? – нарочно громко и отчетливо спросила она. Пусть знают.
– Да что вы! – засмеялся Лютик. – Разве что посредственный. Это еще хуже, чем плохой. Вот вернусь после этой заварухи – пойду учиться на фармацевта. Или на инженера. Обычная понятная работа.
Свистнули.
– По машинам! – гаркнул голос.
Все нестройно поднялись. Женщины закричали. Вцепились в ремни, мешки, лямки. Улыбались, целовались. «Ну, будет, будет…», «Мне пора!», «Ничего, ничего…» – только и слышала вокруг себя ошеломленная Таня. И крики. Кто-то плакал. Кто-то хохотал. Таню волной толкнуло, отбросило. Лютика потащило прочь. Все улыбались, махали, кричали.
Вдали мелькнула ушастая голова. Какой-то военный уже расставлял новобранцев рядами. Строил колонну.
Тане стало жутко. Она яростно протискивалась сквозь толпу. Сердце колотилось.
– Марш! – гаркнул голос.
Сердце екнуло. Таня удвоила усилия. Пнула, укусила, оттолкнула – и, наконец, выкатилась на мостовую.
Шершавая человеческая гусеница стала забираться в кузова машин. Лица, лица, лица. Мальчики, мужчины, юноши. Молодые, юные, немолодые, опять молодые. Уже не лица – затылки.
