Василий Веденеев - Дикое поле
— Я православный. — Албанец перекрестился. — У нас те, кто покорился туркам и не хочет платить харадж, принимают ислам, а сохранившие веру отцов берут в руки оружие и уходят в горы.
— У нас то же самое, — опустил голову бай Славчо. — Ну, потащим к реке?
— Подожди, — остановил его француз. — Сначала снимем одежду.
— Куда торопитесь? — осадил их Тимофей. — Надо бы рас-
спросить его.
Он плеснул в кружку вина, опустился на колени и, поддерживая голову раненого, влил ему в рот несколько капель. Янычар слабо застонал и облизнул бледные губы. Веки его дрогнули, глаза открылись. Казак расстегнул рубаху у него на груди и положил ладонь на сердце. Внезапно его пальцы нащупали небольшой твердый предмет, спрятанный в пришитом к изнанке рубашки небольшом кармашке. Что это?
— А-а-м-м — Раненый застонал, пытаясь оттолкнуть руку Тимофея. В его тускнеющих глазах было столько боли и ненависти, что Головин невольно отшатнулся, но рука уже скользнула в кармашек и вытащила маленький, похожий на крестик, четырехлепестковый цветок с неровной жемчужинкой в середине. Боже правый! Знак тайного братства!
— Что там? — вытянул шею Кондас, однако казак быстро сжал находку в кулаке.
— Ничего! Помогите его перевязать.
— Ты сошел с ума! — Француз удивленно уставился на Тимофея. — Старик прав, эту падаль пора тянуть к реке.
— Делайте, что говорю, — сердито прикрикнул казак. Недоуменно переглянувшись, грек и албанец помогли Тимофею стянуть с янычара куртку и пропитавшуюся кровью рубаху. Открылась страшная рана на левом боку. Увидев ее, Злата охнула и закрыла лицо руками, но быстро совладала с собой, принесла теплой воды и кусок полотна. Янычар не сопротивлялся. Он только глухо стонал и скрипел зубами. Головин дал ему выпить немного вина, промыл рану и забинтовал полотном.
— Не жилец, — тихо заметил помогавший ему Кондас. — Пуля застряла в середине груди, и он потерял слишком много крови.
— Зачем ты с ним возишься? — не выдержал бай Славчо. — Все одно к утру одной собакой станет меньше.
Албанец расправил рубаху янычара и просунул в оставленное пулей отверстие свой толстый палец. Сокрушенно покачав головой, он пробормотал, что ружье было старое и пуля очень большая, а стреляли с близкого расстояния.
— Старик прав, — пробасил Сарват. — Он умрет до утра.
— Лучше его не трогать, — посоветовал грек. — А еще лучше — бросить в реку.
— Отойдите все, — попросил Тимофей. — Мне нужно поговорить с ним.
— У тебя завелись секреты с турками? — подозрительно прищурился Жозеф.
— Что ты хочешь узнать у него? — поддержал француза Богумир. — И почему я должен оставить тебя наедине с янычаром в собственном доме?
— Не орите, — слабым голосом попросил Яцек — Вы поднимете на ноги всю округу.
Сарват отбросил рубаху янычара и подошел ближе, заинтересованно прислушиваясь к спору. Грек скрестил руки на груди и прислонился к стене, молча наблюдая за происходящим.
— Скоро начнет светать. — Бай Славчо выглянул в окно. — А вы еще не решили, что делать. Беда, если соседи увидят, как мы выносим турка!
— Это не турок, — упрямо наклонил голову казак. — Я знаю этого человека и должен поговорить с ним.
— Ты знаешь его? — изумился Жозеф. — Откуда?
— Нельзя терять время. — Головин безошибочно уловил перемену в настроении товарищей и подтолкнул француза к смежной комнате. — Посидите там. Речь идет о победе креста над полумесяцем!
Кондас вышел первым, улегся на пол и закинул руки за голову. За ним нехотя последовали остальные. Тимофей с головой укрыл Яцека накидкой и склонился над раненым. Тот пришел в себя и смотрел на казака с холодным, равнодушным презрением. Головин разжал ладонь и поднес к его глазам знак тайного братства.
Собрав последние силы, янычар неожиданно вцепился в запястье казака, пытаясь отнять золотой цветок. Но Тимофей свободной рукой достал свой знак и положил его на ладонь рядом с первым. Хватка раненого ослабла.
— Кто ты? — едва слышно просипел он.
— Какому Богу ты молишься? — шепнул Головин.
— Истинному.
— От лжи до истины пять пальцев. — Казак приложил ладонь к своему виску.
— Из лжи родится все, даже правда, — прошелестел раненый. — Откуда ты и куда идешь?
— Бежал с турецких галер, — не вдаваясь в подробности, объяснил Тимофей. — Чем я могу помочь тебе?
— Нас никто не слышит? — Раненый хотел приподняться, но казак успокоил его:
— Не трать зря силы, мы одни.
— Возьми мой пояс и отправляйся в Горный монастырь. Потом тебе в Царьград. Мне уже не доехать.
— Ты встанешь!
— Нет. — На губах янычара появилась слабая улыбка, — Я уже почти мертв…
— Кто ранил тебя?
— Не знаю. У перевала ждала засада. Со мной было еще четверо, они погибли. Мне выстрелили в бок, и я только чудом сумел прорваться… В монастыре спроси отца Доната: он сгорбленный, с палкой, на груди большой медный крест, а на левой руке вросшее в палец кольцо.
Раненый дотронулся до безымянного пальца левой руки Тимофея и натужно закашлялся. На его губах появилась пузырящаяся розовая пена.
«Отходит», — понял казак, увидев тонкую струйку крови в углу рта умирающего.
— Покажешь знак… Ничего не скрывай… Бог послал тебя, и я ухожу спокойно. Торопись! — Раненый вцепился в Головина холодеющими пальцами и прохрипел: — Пояс!..
Лицо его стало страшно бледным, по телу пробежала судорога, темная струя крови хлынула изо рта на голую грудь, намочив белое полотно повязки. Все было кончено.
Тимофей закрыл ему глаза и спрятал знаки тайного братства — возвращение домой откладывалось! Теперь на нем лежала обязанность добраться до Царьграда. Но сначала в Горный монастырь, к отцу Донату.
Головин размотал пояс умершего и увидел под ним булатный клинок с рукоятью в виде хищной птицы. Осторожно расстегнув его, казак вытащил булат из-под тела и прочел вырезанную на клинке надпись: «Аз всякому воздам по делам его». Вновь согнув клинок, Тимофей надел его на себя и взял пояс. Из него выпал небольшой мешочек. В нем оказался жемчуг.
— Я скоро задохнусь. — Яцек сбросил накидку и шумно задышал. — Ты уже договорился со своим турком?
— Он умер, — глухо ответил Головин.
— Умер? — Поляк озадаченно крякнул. — М-да…
Услышав его голос, из смежной комнаты вышел бай Славчо. За ним появились Богумир, его сестра и Жозеф. Встав возле залитого кровью тела, старик перекрестился и начал шептать поминальную молитву. Злата подала брату кусок старого рядна, и он укрыл им покойного, потом обернулся к Тимофею:
— Что теперь? Уже светает.
— Ты знаешь, где Горный монастырь? — ответил вопросом Головин.
— Горный монастырь? — недоуменно переспросил болгарин. — Это недалеко. Дня два пути. А зачем тебе?
— Похороню его, — казак кивнул на тело, — и отправлюсь туда. Я должен сделать то, что не успел он.
— Месть? — заинтересовался француз
— Нет, — покачал головой Тимофей. — Святое дело борьбы с турецким игом.
— Значит, этот человек был юнаком? — удивился бай Славчо. — Тогда надо похоронить его на горе.
— Подожди, отец. — Богумир шагнул к Головину и положил ему руку на плечо. — Ты хочешь пойти в монастырь? И это по делу, которое касается борьбы с османами?
— Да.
— Тогда я иду с тобой! — решительно заявил Богумир.
— Пусть съедят меня галерные крысы! — засмеялся Жозеф, но тут же осекся, покосившись на прикрытое рядном тело умершего. — Пардон!.. Но, кажется, запахло дракой с турками? Или я не прав?
— Драки лучше избежать, — грустно улыбнулся казак.
— Все равно, дело, должно быть, опасное. — Француз округлил глаза. — Разве можно обойтись в таком случае без меня?
— Не спешите, — остановил их Тимофей. — Путь может оказаться значительно длиннее, аж до самого Царьграда.
— Всегда мечтал взглянуть на Константинополь, — немедленно откликнулся Жозеф. — Говорят, красивый город!
— Тебе не надоело рисковать головой? — изумился бай Славчо. И обернулся к сыну: — А ты куда собрался? Тоже в Царьград?
— Если надо, то и туда.
— Я пойду с ними, — неожиданно заявила Злата. Старик всплеснул руками и сел на лавку. По его морщинистым щекам скатились мутные слезинки.
— Ты-то куда? — застонал он, обхватив голову руками. — Боже, что за ночь сегодня?
— А чего мне сидеть дома? — подступила к нему девушка. — Того и гляди, турки заберут в какой-нибудь гарем. Лучше уйти с Богумиром, чем стать подстилкой турецкого паши.
Неслышно ступая, как огромная дикая кошка, из смежной комнаты вышел албанец. Из-за его плеча выглядывал мрачный Кондас. Отстранив Сарвата, он приподнял рядно, прикрывавшее умершего, посмотрел в его лицо и снова закрыл рядном. Потом перевел взгляд на Тимофея.
— Ты унаследовал заботы умершего и собираешься в гости к туркам? В таком случае нам по дороге. Здесь нельзя задерживаться — его могут искать. Если мертвым все равно, то живые должны позаботиться о себе. — Он перекрестился и вопросительно поглядел на албанца, как бы призывая и того высказать свое решение.
