"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Мария перекрестилась.

– Пусть Бог дарует нам такую же хорошую смерть. Легкая смерть – это великий дар. Она знала, что ее ждет?

– Да, судя по тому, как она приводила в порядок свои дела, вплоть до распоряжения о щенках.

Легкая смерть… смерть в свой черед. «Должно быть, Бог любил ее», – подумала Мария.

День медленно тянулся, пока Мэри Сетон, Джейн и Мария занимались вышивкой, сидя на уже вышитых табуретах вокруг своей госпожи. В этой серии декоративных панелей – о, куда бы еще пристроить их? – они изображали экзотических животных: американского тукана, единорога, обезьяну и феникса. Сама Мария работала над алой нижней юбкой с вышивкой из серебряных цветов, которую она собиралась послать Елизавете. Это была очень кропотливая работа, со сложной рамкой из переплетенных соцветий, листьев и стеблей. Может быть, это смягчит сердце Елизаветы.

«Как она может носить что-то сделанное моими руками и не видеть во мне настоящего живого человека?» – думала Мария, ловко орудуя иголкой с серебряной нитью.

Солнце согревало комнату, и, хотя окно на первом этаже было распахнуто настежь, женщин клонило в сон. Мария отложила шитье и решила немного почитать. Она отметила закладкой то место в «Ланселоте Озерном», где Ланселот и Гвиневра стали любовниками. Ей захотелось перечитать эту сцену впервые с тех пор, как в ее жизнь вошел Босуэлл. Ей была ненавистна мысль, что после признания в любви дело дойдет до расчета с королем Артуром и приговора о сожжении на костре… Сжечь шлюху…

«Но они не сожгут меня, – сказала она себе. – А Дарнли не был добрым и благородным королем Артуром».

Ранним вечером она прилегла отдохнуть и заставляла себя бороться со сном. Она знала, что заснет, и ненавидела себя за это, поскольку понимала, что ей снова придется провести бессонную ночь. Следовало разрушить этот порочный цикл, но все препятствовало тому. Тюремная атмосфера казалась более мягкой и дружелюбной по ночам, когда они играли в карты и тихо беседовали при свете свечей. Было легче представить, что она находится в Фонтенбло или Холируде, окруженная самыми близкими людьми, после того как все остальные разошлись по своим спальням… Она заснула, прикрыв глаза рукой, и увидела сон о Ланселоте, Озерной Даме и мече Артура, с которого капала вода, а потом кровь. Она ахнула и проснулась.

В следующую минуту со внешнего двора послышалась барабанная дробь. Миновал еще один день, заполненный пустотой. Сколько бы людей ни умерло сегодня и сколько бы новых душ ни приготовилось отсчитывать свои дни в этом мире, ей он казался таким же, как все остальные. Будь с нами ныне и в час нашей смерти.

Мария заставила себя выпрямиться, тряхнуть головой, дабы прояснились мысли. Скоро наступит время ужина, с меньшим количеством блюд и более короткой церемонией. У нее совершенно отсутствовал аппетит, но ей придется занять свое место за столом.

После ужина дамы вернулись в свои покои. Мария снова взяла «Ланселота» и читала, пока они не собрались для вечерних молитв, где священник стал произносить слова из Псалтири: «Боже мой, призри на меня! Почему Ты меня оставил, почему Ты так далек от жалоб моих?»

Свет в зале быстро тускнел, и они в молчании разошлись по комнатам. Там женщины немного почитают, еще раз разберут свои вещи, а потом, зевая от отупляющей скуки, разойдутся по спальням и попытаются заснуть. Клод Нау и Эндрю Битон обратятся к своим дневникам, делая аккуратные записи и примечания. Уилл Дуглас, Бастиан Паже, кучер, конюхи и слуги соберутся в углу галереи и до поздней ночи будут играть в карты. Иногда Мария со своими фрейлинами присоединялась к ним.

Но не сегодня.

«Сегодня у меня странная тяжесть на сердце, – готовясь ко сну, подумала она. – Я не хочу ничьего общества».

Она слышала, что вооруженные стражники расходятся по своим постам для охраны королевских апартаментов – так происходило каждую ночь после того, как закрывали ворота. Некоторые из них смеялись и разговаривали. «Почему бы и нет? – размышляла она. – Они молоды, а ночь такая теплая и звездная».

Мария лежала в постели, освещенной единственной свечой у изголовья. Она закрыла глаза и помолилась о приходе сна, чтобы следующие часы промелькнули незаметно, не оставив и следа.

В шесть утра прозвучала барабанная дробь, возвещавшая о начале нового дня.

Однажды в середине лета в послеобеденное время этот распорядок был нарушен. Это случилось, когда граф Шрусбери нанес Марии официальный визит, должным образом известив ее о своем приходе через пажа.

– Ах, мой дорогой Шрусбери! – Мария всплеснула руками, приветствуя его.

Между ней и Шрусбери сложились удивительные и довольно странные отношения. С одной стороны, это напоминало отношения людей, живущих в тесном соседстве, которые невольно вынуждены общаться друг с другом. С другой стороны, это было безусловное взаимное недоверие между тюремщиком и заключенным, к тому же осложнявшееся другим обстоятельством: Шрусбери, исполнявший роль тюремщика, обрекал себя на определенного рода домашний арест, так как не мог уезжать ко двору по собственному желанию. Поэтому Мария в некотором смысле тоже стала его тюремщицей. Кроме того, в его прищуренных глазах, во внезапном приступе лихорадки или сухого кашля, который мог внезапно превратиться в нечто иное, всегда существовало невысказанное понимание, что Елизавета может умереть и тогда королевой Англии станет Мария. Возможно, сейчас Шрусбери стоял перед своим будущим монархом.

– Мадам, я принес добрые вести. – Он протянул письмо. Мария увидела зеленый воск официальной английской печати. Он вскрыла письмо.

– Елизавета дает мне разрешение отправиться в Бакстон! – Вне себя от радости, она чуть было не обняла Шрусбери. – Я знала!

Шрусбери взял письмо:

– Я очень рад.

– А я очень признательна вам, – сказала Мария.

– Мы можем поехать на следующей неделе, – продолжал он. – Я позабочусь о том, чтобы ваши покои в Бакстоне были в полном порядке. Я… обещаю, ваше величество. – Со смущенной улыбкой он поклонился.

В карете, трясущейся по неровной дороге, Мария с интересом разглядывала сельские пейзажи, среди которых проходил маршрут их двадцатимильной поездки между Шеффилдом и Бакстоном. Она была одна, не считая Мэри Сетон и графа Шрусбери, который ехал впереди и приветствовал людей, выстроившихся по обочинам, чтобы посмотреть на своего лорда.

Он велел Марии держаться в тени, не раздвигать занавески в карете, не выглядывать наружу и – самое главное – не подавать никаких знаков людям по пути. Но она все-таки отогнула краешек и смотрела наружу. Закрытая карета привлекала почти так же много внимания, как если бы она ехала в паланкине и махала рукой.

– Королева Шотландии! – шептались они и указывали пальцами. Люди вставали на цыпочки и пытались заглянуть внутрь. «Кто-нибудь видел ее?» – спрашивали они. Мальчишки бежали за каретой и пытались запрыгнуть на нее, но стражники зорко следили за этим. Графа Шрусбери встречали криками:

– Покажите ее! Покажите вашу пленную королеву!

Он двигался вперед, не обращая внимания на крики, но заранее опасаясь волнений, которые могут подняться в Бакстоне.

Королева Елизавета дала длинные и подробные инструкции, но они сводились к тому, что Марию нужно содержать в строжайшей изоляции. Ничего нельзя поделать с тем, что она может увидеть других людей во время купания в теплом источнике, но все остальные возможности для общения: прогулки, игра в кегли и соколиная охота – абсолютно исключались. Незнакомые люди не должны были приезжать в Бакстон, а пленники – выезжать оттуда. Перед отъездом Мария получит один час на сборы, и она не сможет принимать посетителей после девяти вечера.

Между тем сама королева Елизавета будет путешествовать по Мидленду и может – именно может – тоже приехать в Бакстон. Если она сделает это, то ожидает, что он будет досконально следовать ее указанием.