Фердинанд Оссендовский - Ленин
Ленин ничего не ответил. Подумал только: «Предатель, как Конрад Валленрод, или обыкновенный безумец, садист?»
Дзержинский вышел тихо, без шороха.
Ленин был зол, взбешен и ворчал себе под нос:
— Покушение, первое покушение на мою свободу! Никто никогда не осмелился это сделать, а этот безумец… Как поступить?
Он не видел выхода из неожиданной ситуации. Не вызывало сомнений, что Дзержинский готов был исполнить свои угрозы.
— Я не вправе рисковать жизнью своей и товарищей… Пускай время решит эту проблему… Когда Дзержинский будет в Польше, я против него что-нибудь придумаю… В любом случае в «чека», в это государство в государстве, он больше не вернется!
Настали тяжелые времена. Год сражений огромной России с маленькой, истощенной и разграбленной во время мировой войны Польшей.
Первые успехи опьянили Красную Армию.
Каменев, Ворошилов и Тухачевский уже точно вычислили день входа в Варшаву и доложили об этом в Москву.
Они неслись сломя голову, упоенные победами, пролитой кровью, смертными приговорами, издевательствами над офицерами и умными солдатами «шляхетской» Польши.
Польские генералы — Пилсудский, Халлер, Желиговский, Шептыцкий, Соснковский и Сикорский — умели подбирать людей. Появлялись молодые, способные, несгибаемые офицеры. Легионы, сражавшиеся недавно с армией царя, теперь с таким же задором бились с Красной армией, собиралась и сразу же вступала в бой добровольческая армия, возникали партизанские отряды, которыми командовали люди безумной отваги. Воззвания Пилсудского и Халлера зажгли сердца польской молодежи и женщин.
В рядах защитников сражались тысячи студентов, бывших еще почти детьми гимназистов, девушек и молодых женщин. Аристократ — рядом с крестьянином, ксендз — рядом с рабочим-социалистом. Одиннадцатилетний мальчишка — рядом с повстанцем 1863 года. Любовь к отчизне разгорелась в огромное пламя. Она была как буря, перед которой ничто не могло устоять.
Польский штаб перенес бои на Вислу. В момент, когда красные патрули уже входили в предместья Варшавы, армия дикого российского пролетариата была разгромлена. Она отступала в панике, теряя тысячи людей, артиллерию, разбегалась за границу и складывала оружие. Только недобитки добрались до России, в которой, так же, как и во время немецкого наступления после прерванных переговоров в Бресте, теперь видели спасение в поляках.
Еще одна карта Ленина была бита.
Собравшийся на заседание Совет народных комиссаров с нескрываемым скептицизмом смотрел на Ленина, спокойно, невозмутимо слушавшего объяснения Каменева и Тухачевского о ходе неудавшейся войны.
Когда они закончили, Ленин щелкнул пальцами и глухим голосом сказал:
— Мы проиграли! Ха! Сражаться без любви в сердце с теми, кто любит землю, народ, традиции, не легко, товарищи! Это нам наука на будущее. Мы должны привить армии и крестьянству любовь к коммунистической отчизне и сознание, обратное имеющемуся у поляков. Они считают своей обязанностью защиту Запада от экспансии Востока. Мы же должны чувствовать ответственность за распространение коммунизма от океана до океана!..
— Это какая-то очень запутанная софистика! — презрительно заметил Зиновьев, глядя на товарищей.
Ленин не обратил на него никакого внимания.
— Перед нами стоит задача — покончить с гражданской войной, — продолжал он. — Направить на Деникина и Врангеля все силы и навсегда подавить контрреволюцию! Взяв в свои руки безраздельную власть над всей Россией, мы начнем новую игру. Я думал, что дойдет до того, когда Красная армия сможет воевать не только «семеро на одного», но и с равными силами противника. Теперь я вижу, что вы не воспитали в ней духа сопротивления и необходимого для победы спокойствия. Вы должны это исправить! Мы начнем новую игру!
Он внезапно на мгновение замолчал. Но этого неуловимого мгновения хватило, чтобы мысль Ленина молниеносно обежала и опутала весь мир. Он увидел зарево над Индией, а шум и грохот битвы перекликался с отголосками бушующей над Гималаями бури. Миллионы желтых бойцов, словно ужасные волны, двигались на Запад. С юга в Европу врывались черные орды негров, оставлявшие за своей спиной пепелища и следы сражений.
— Мы начнем новую игру! — повторил Ленин, ударяя кулаком по столу. — Ее предвидел философ-мечтатель Владимир Соловьев. Мы поднимем Азию против Европы! Мы поднимем индусов, негров и арабов против Англии, Франции и Испании! Мы раздуем революцию цветных против белых людей. Мы встанем во главе этого движения и руками желтых, черных и коричневых товарищей свергнем старый мир! С востока мы должны черпать силы для нашего дела! Необходимо начать работу по созыву Азиатского конгресса! Мы объявим «священную войну» Англии, этой крепости капитализма и старого порядка. Миллиард угнетенных людей встанет в наши ряды!
Ленин опять, как всегда, сумел бросить ослепляющий лозунг, открыл широкие горизонты, вдохновил верой и надеждой.
Красная армия вскоре ураганом свалилась на фронт генерала Врангеля, разгромила его войска, заставила отступить за границы России; иностранцы в панике оставили Крым, Кавказ и Одессу; на Европу выплеснулась волна российских беженцев, которые были обречены на долгие, тяжкие скитания.
Над Россией развевалось красное знамя коммунизма, а его тень распространялась на западе до польской, латвийской и румынской границ, а на востоке — до Тихого океана.
В разных российских городах проходили конгрессы представителей азиатских народов. Хитрые комиссары подбрасывали им идею борьбы с Англией и Францией, чертили границы огромного государства с лозунгом: «Азия для азиатов» и нашептывали им:
— Мы поведем вас к великому завоеванию мира!
Здесь никто не говорил о коммунизме, об отмене частной собственности, о законе силы и борьбе с Богом.
Здесь звучали другие речи — хитрые, фальшивые, но зато действующие на воображение мечтающих о свободе рас, которых тяготило тяжелое бремя белых захватчиков, забывших о науке Иисуса из Назарета.
Комиссары, подогревая в цветных людях ненависть к Англии и отравляя их разум возможностью скорой мести, потирали руки и уже видели своим хищным воображением новые горы мяса, брошенного под пушки и пулеметы во имя ужасавшего Европу лозунга.
Наконец агитационная работа была закончена.
В Москве был созван конгресс третьего Интернационала, чтобы утвердить совместный план действий.
Заседания Интернационала проходили в большом тронном зале Кремля. Среди российских и западноевропейских делегатов виднелись тюрбаны индусов, чалмы афганцев, арабов и берберов, красные и черные фески турок и персов, шелковые шапочки китайцев и аннамитов, круглые головы японцев и блестящие, эбеновые лица негров из Соединенных Штатов, Судана и земли зулусов.
На тронном кресле с царским двуглавым орлом на спинке сидел огромный негр с бычьей шеей и широким, рассеченным линией белых зубов лицом.
Он председательствовал на собрании с высоты трона Рюриковичей, имея в качестве помощников в руководстве заседанием товарища Карахана и «индийского профессора» Майавлеви Мухамеда Барантуллу.
Конгресс единогласно принял постановление о «священной войне» против Англии. К этому решению присоединился посол жестокого Амануллаха, эмира Афганистана. Это имело огромное значение в глазах мусульман, так как ученые под влиянием «улема» намеревались признать эмира в качестве «магди» — «меча Аллаха» и вручить ему хранящееся в Мекке зеленое знамя кровавого Пророка.
Все шло согласно идее Ленина и находящихся под его влиянием комиссаров из политического бюро.
Восточных делегатов принимали сердечно и с размахом. Им, как и другим приезжающим в Москву, показывали вещи, демонстрирующие высокий уровень жизни в России. Это были: ткацкая фабрика, типография, образцовый рабочий дом, современная деревенская хата, школа, детский приют, читальня, которые были обустроены так, чтобы понравиться и сбить с толку наивных гостей, которые даже не подозревали, что остальные фабрики остаются закрытыми, что в одной комнате реквизированных квартир и дворцов гнездится по три рабочие семьи, что в деревне не изменилось ничего, кроме того, что пропали керосин, свечи, мыло и ткани для одежды, что школы, приюты и читальни не имеют средств даже на дрова, что они превратились в очаги разврата и болезней.
Ленин приглашал делегатов к себе и вел с ними беседы характерным, вызывающим симпатию и склоняющим к искренности способом.
Болтливые негры из Америки и Судана кричали, размахивая длинными обезьяньими руками, скалили могучие клыки и все как один обещали поднять восстание, чтобы уничтожить белых угнетателей.
Только зулус молчал и угрюмо посматривал на черных сородичей. Когда они немного успокоились, он презрительно проворчал:
