Кемаль Тахир - Глубокое ущелье
— Чего же хотел Мавро?
— Хотел нас сам вести через болото. Возьмите, говорит, меня проводником. Уперся — и все тут. Забыл, что властитель Фильятос велел вбить для него особый крюк да несколько месяцев вымачивает в жире пеньковую веревку, которая и буйвола выдержит, не то что Мавро. Короче, понял Акча Коджа — не избавиться ему от парня. Крикнул: «Дайте палку!» Подбежали слуги, но и они не смогли оторвать Мавро от Акча Коджи. Видит тот, деваться некуда. Сообщил Осман-бею... Вижу я, дело затягивается. Охота пропадает. «Напрасно,— говорю,— сынок Мавро, ты на рожон лезешь! Налет легко начинается, да трудно кончается. Много их еще будет впереди. Успеешь крыльями намахаться. Побереги запал до лучших времен». А он и слушать не хочет. Пока мы так препирались, прибежал Дели Балта. Язык отмолотил, чтоб Мавро в разум привести. Под конец и говорит: «Ну, вот что, глупый грек! Не видать тебе пощады, коль попадешь ты в руки Фильятоса. О смерти взмолишься, да поздно будет. Повелел он шкуру с тебя содрать, на мельничном колесе душить медленно, на кол с сучками посадить да на слабом огне поджаривать, а когда сдохнешь, мясо твое собакам разбросать. Опомнись.» Видит, и это не помогает. «Ладно,— говорит, покарай тебя аллах.» Обернулся к Акча Кодже: «Пусть,— говорит, идет, раз на кол попасть не терпится! Одержимого не остановишь. Торопит смерть свою, паршивец!» Как услышал Мавро эти слова, бросился Акча Кодже целовать руку. Облобызал и Дели Балта. Ко мне подскочил: «Чего рот разинул, Дракон, ступай за мной!» И повел нас... Эх, мой милый! Куда там Кедигёзу! Мавро твой — истинная змея болотная... Взял ноги в руки да, по сторонам не глядя, нигде не останавливаясь, кинулся в ночную темень, в болото. Мы за ним, что косточки на четках, цепочкой, а кони — в поводу. Шуршит он в камышах, будто зверь. Как разбирает дорогу, где дикие утки и те плутают. Как находит проход в пещерной темноте, где и лисица заблудится. Озадачил меня Мавро, приятель, ох, как озадачил. Что ему болото, сам он — шакал, в болоте рожденный! Я рвусь изо всех сил, не поспеваю за ним. Чувствую, вот-вот сердце из груди выскочит. Взмолился: «Подожди, брат. Этак весь отряд в болоте растеряем.» Шумит проклятое болото, а он молчит. Что от тебя скрывать, коли аллах все знает? Страх мне в душу запал. Закусил я палец, чуть напрочь не отгрыз...— Пир Эльван взял поданную ему полную чашу. С одобрением глянул на Мавро. Тот уставился в землю, но наверняка был польщен тем, что говорил о нем дервиш. Рад, паршивец. Раздулся как индюк! — Он отпил вина, обернулся к Кериму. Прежде старики говорили: «В Бурсе — лучшая бязь, в Инегёле — орехи, в Ярхисаре — девушки». Жаль, не знали, добавить бы надо: «А в Сёгюте — проводники»! Так вот, иду я за ним, как зверь за дичью, и страх одолел меня за жизнь свою. «Ну, погоди,— думаю,— Мавро, будь ты неладен, придем в Сёгют, я тебе шею сверну». Только я так подымал, осветились вершины гор, солнце поднялось из крепости свое! Видим: не потопил нас Мавро, не заплутал, а живыми и невредимыми вывел через болото на землю гяура Фильятоса. Ах, молодец! В рубашке, видно, родился! Шел напропалую, а вынесло. Спас ты, паршивец, свою голову, чтобы ее оторвали!... «Вот это мастерство»,— думаю. Спасибо тебе! Покарай тебя аллах! Короче, привел нас джигит Мавро к развалинам мельницы. Нацепили мы снова свои крылья да рога. Покормили коней. Почистились, поели, попили. Фляги водой наполнили. Опоясались оружием. Ждем.
— Чего же вы ждали?
— Знака. Как увидим дым — вперед... Что означает дым? А вот что: засада заняла свое место и крепость обложена. Как дым показался, снова повел нас Мавро. И часа не минуло, как выскочили мы на выпас Фильятоса. А там отар овечьих да табунов конских — видимо-невидимо. Налетели мы на пастухов. Испугались они крика да вида нашего — побежали. Погнались мы за ними немного. Похлопали обухами сабель по спинам да и отстали. Осман-бей строго-настрого приказал бедных чабанов не убивать и в плен их не брать. Табуны и отары мы завернули да погнали, на сей раз не скрываясь, прямо через деревни. Пусть нас видят да Фильятосу весть подадут. На ратном языке это прикормкой называется. Ловушка на храброго да горячего врага. Гнев затмит ему разум, а храбрость не даст усидеть на месте. Первую деревню пролетели не останавливаясь. Не доезжая до следующей, слышим — в колокола ударили: «Враг напал!» Мы сделали вид, что испугались,— разогнали скот по деревне, кричим, ругаемся, будто с толку сбиты: «Время не рассчитали!.. День застал!» Многие наши в деревню-то и не вошли: пусть думают, что нас совсем мало. Долго ли, скоро ли, только вдруг на караджахисарской дороге пыль столбом поднялась. Значит, гяур Фильятос узнал про налет и кинулся навстречу. Пустились мы от него вспять. Пыль из-под копыт на дороге увидит — обрадуется: попались голубчики! Так оно и случилось. Узнали они от крестьян, что немного нас — кучка разбойников. И с боевыми воплями бросились следом. Настигать стали, стрелами сыпать. Заработали мы кнутом да стременами, припали к гривам, прикинулись, будто душа от страха в пятки ушла.— Он кивнул в сторону Тороса.— Мимо их засады, как ветер, пронеслись. Считай, простака Фильятоса из рук в руки пророку Азраилу сдали.
Довольный своим рассказом, Пир Эльван прислушался к стуку барабанов, передернул плечами, закачал головой, будто вошел в круг плясунов.
— Ну а дальше?
— А дальше, Керим Джан, не наше слово. Дальше речь держать брату моему Торосу. И будет она записана на веки вечные...
— Окружили вы их и разбили, так, что ли, Торос-ага?
Лицо Тороса — густые черные брови, висячие усы — было печальным. Казалось, его терзали тяжкие мысли и он был совсем не рад, что дервиш передал ему слово. Он растерянно повертел головой, понурился.
— Да, Фильятос, решив, что перед ним шайка разбойников, точно горный поток, промчался со своими людьми мимо наших взведенных луков.
— Что же вы не стреляли?
— Они должны были прежде схватиться с отрядом Гюндюз-бея. А мы — выждать, пока они выдохнутся, и ударить с тыла.
— Сколько людей было с Фильятосом?
— Больше двух сотен... Тридцать телохранителей, остальные — наемники, коих он поставил над крестьянами, чтобы в страхе держать.
— А в отряде Гюндюз-бея?
Торос кивнул на Пир Эльвана.
— Вместе с ним ста двадцати не было.
— А вас?
— Столько же.
Из поварни позвали Мавро. Он ушел и вернулся с огромным судком в руках.
— Радуйтесь, друзья!.. Жареное мясо. Знаменитое мясо с луком, что наша матушка готовит. Дай бог силы вашим ложкам!
Кёль Дервиш освободил место. Мавро поставил судок с мясом. Спросил крестьян-греков из деревни Дёнмез, которые робко ели, не вмешиваясь в разговор:
— Ну, где же ваши ложки, джигиты? Торос должен бы о вас позаботиться. Да вижу, нет у него совести...
Люди смущенно заулыбались. Торос поглядел на Мавро, поморщился. Обернулся к Кериму:
— Так на чем, бишь, я остановился? Да! Фильятос от злобы распалился, что поковка в горне. Не приметил засады, проскочил. Словно стая голодных волков с воем, навалились они на отряд Гюндюз-бея. Крики, звон сабель... Поняли, что схватились они. Мы вскочили. Подтянули подпруги. Мусульмане с именем аллаха на устах провели ладонями по лицу: «Аминь!» Мы, на пресвятую деву Марию положась, осенили себя крестным знамением. Оставили мы несколько человек в засаде, чтобы перехватили они отставших людей Фильятоса, а сами во главе с Осман-беем осторожно подошли к месту брани. Глядим, смешалось все. Крики воинов, ржание лошадей. Кони мечутся, крутятся на месте, взвиваются на дыбы — пыль столбом, гяуров от мусульман не отличить. Светопреставление да и только! Бьются на копьях, на саблях... А место тесное: кто потрусливей, ищет где бы укрыться, да негде. Уперлись оба отряда, как бараны на бревне. Ни те, ни другие шагу назад не хотят сделать. Кони в мыле, на дыбы взвиваются. Копья трещат, сабли затупились. Рубка идет страшная — телохранители беев потеряли, беи — телохранителей... Тут враги, которых было больше, стали теснить людей Гюндюз-бея... Мы смотрим на Осман-бея. А он молчит. Гюндюз Альп рассвирепел, кричит: «А ну, джигиты! Вперед! Покажите себя!» Мы тоже было за сабли схватились. Ждем приказа Осман-бея, а он молчит. Чем же это, думаю, кончится? Тут крылатое племя Пир Эльвана перестроилось, развернулось и налетело, как туча. Слышим кричат: «Руби их, брат Гюндюз! Держись, мы идем!» Пир Эльван подбадривает своих людей, орет, бахвалится: «Подоспел Человек-Дракон! Пир, что в Армянском ущелье засаду разбил, обрушив скалы на голову врага! Джигитов потоптал, шакалами выть заставил! Мясом сырым он питается, как орел, налетает на врага, землю копытом раскалывает! Держись!» Ринулись они в бой, битва стала еще ожесточеннее, еще сладостней. Сцепились воины в один клубок. Такая сеча пошла, еще чуть — и порезали бы друг друга все до единого... Видим, на Гюндюз-бея удержу нет. Рычит, что лев, сабля его так и сверкает. Враги перед ним, как колода: откалывает по лучине да в кучу бросает. А свинья Фильятос, не разобрав что к чему, решил: туркменские конокрады у него в руках. Поднял коня на дыбы и, зажав под мышкой копье в шестьдесят ладоней, решил вышибить из седла Гюндюза Альпа. Тот уклонился, взмахнул саблей и перерубил его копье у самой рукояти. Фильятос за палицу схватился, размахнулся, да потерял равновесие, чуть сам из седла не вылетел. Второй удар Гюндюз Альп отразил щитом. Промахнулся Фильятос и в третий раз, когда ударить хотел мечом под скок коня,— видно, конь его приустал. Гюндюз Альп крикнул: «Сдавайся, Фильятос! Крышка тебе теперь!» Понял это и Фильятос. Говорит: «Сдаюсь, Гюндюз-бей!» Опустил меч. Но Осман-бей сразу догадался — хитрит он. Крикнул: «Остерегись, брат!» Да поздно. Взмахнул Фильятос мечом. Гюндюз-бей, спасая голову, уклонился — удар пришелся по плечу. От второго удара упал он на шею коня. Гюндюза Альпа спас Пир Эльван — кинулся между ними. Сын Гюндюза Бай Ходжа с нами стоял. Увидев, что отец ранен, взмолился: «Позволь мне, Осман-бей, рассчитаться с собакой Фильятосом, грязную кровь его выпустить». Не позволил Осман-бей: «Стисни зубы, племянник! Всему свое время. Гюндюз Альп легко отделался!» Тут стремянный Фильятоса подвел ему другого коня. Почуяв под собой свежего скакуна, рассвирепел Фильятос пуще прежнего. С волчьим ревом врезался в нашу рать, что осталась без предводителя. Не успели мы глазом моргнуть — трех джигитов с коней сбил. Видит Осман-бей — дело неладно. Настал долгожданный миг, обнажил он саблю: «Айда-а-а!» Пришпорили мы коней. Заревело все вокруг, точно черный дубовый лес от ураганного ветра. Врубились мы во вражьи ряды. Фильятос понял: их окружили. Заметался, будто кабан со стрелой в спине. Развернул коней, ринулся на нас. Что правда, то правда, лихо бились они. Встали плечом к плечу — ветер между ними не просвистит. Пыль кругом — соседа не узнаешь. В сумятице этой Фильятос хотел пробиться обратно к крепости. Но мы не пустили его. Услышал он крик Осман-бея: «Держись, Фильятос! Я иду!» — понял: не прорваться. Обо всем позабыв, в болото кинулся. Думал след свой в болоте замести. Коня бросил. Ползком пробираясь, шкуру свою спасти надеялся. Эти вот — Пир Эльван и Мавро — пустились за ним. И я тоже. Завяз в грязи Фильятос. Увидел перед собой Человека-Дракона, подняться захотел, да только глубже провалился. Воззвал к пророку Иисусу, да видит, далеко небеса. Взялся было за меч. Тут Пир Эльван и снес ему голову. Содрал шлем, голову на копье насадил и с криком «Велик аллах!» двинулся на врагов. Увидев на копье голову своего властителя, они обезумели от страха. Руки опустились — меча не держат. Побросали оружие и, припав к гривам коней, кинулись наутек. Осман-бей приказал пропустить их. Мы за ними в погоню. Кого настигли — порубили, кто ускакал — подался в Караджахисар.
