Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Твердила еще раз поглядел на Бориску, ехавшего рядом и пытавшегося сохранить невозмутимый вид, потом оглянулся на свой возок и теперь уже открыто издевательски улыбнулся, покачав головой.
Эх, как они с Добрыней радовались, берясь за это дело! А теперь — сиди в седле, лови недовольные, презрительные взгляды. Бориска сжал зубы до скрипа. Надо было что-то предпринять. Но что? Ругаться с дружинниками, объяснять? Еще смешнее выглядеть будешь. Бориска придержал коня, подождал, пока Добрыня поравняется с ним. Надо посоветоваться.
— Над нами уж смеются, — дрожащим от обиды голосом сказал Бориска. — Зря мы это затеяли. Открывать надо возы, пускай так едут.
— Кто это смеется? — спросил Добрыня. Спросил так спокойно и даже чуть властно, что Бориске сразу полегчало.
— Да все они. Твердила зубы скалит, — сказал Бориска, чувствуя, как мстительная радость загорается внутри слабым огоньком. Вот сейчас все будет в порядке. Он посмотрел на Добрыню, который чуть сдвинул брови и вроде бы стал еще больше. Как под ним конь-то не падает?
— Поеду посмотрю, как там, — небрежно проговорил Добрыня. Тронул поводья, поскакал вдоль обоза — туда, где один из дружинников, Сысой, о чем-то оживленно разговаривал с Твердилой. Разговор у них был веселый и громкий, им явно хотелось, чтобы их все слышали. Добрыня подъехал, как раз когда с повозки, которой правил Твердила, раздался приглушенный шатром смех нескольких человек.
— Кому тут весело? — приближаясь, спросил Добрыня таким безразличным голосом, что смех сразу оборвался. Сысой заторопился вперед, в голову обоза, где и должно было быть его место. Твердила еще пытался сохранить улыбку на лице, но под прищуренным взглядом Добрыни улыбка эта скисла.
Таким Добрыню Твердила еще не видел. Был раньше отрок как отрок, здоровый, правда, как буйвол, но вполне добродушный. Можно было и пошутить над ним, и похвалить его снисходительно — мальчишка все принимал как должное. Теперь Твердила видел перед собой грозную мощь, способную раздавить одним движением любого, кто станет поперек пути. Опытный ратник, всегда кичившийся своим бесстрашием, Твердила под взглядом этих беспощадных глаз понял себе истинную цену, как понимает ее заяц, увлекшийся радостным бегом и вдруг натолкнувшийся на медведя.
— Если еще услышу веселье, — так же не повышая голоса, произнес Добрыня, — сильно огорчу.
Казалось, даже обозные кони старались ступать потише. Добрыня остановился и подождал, пока с ним поравняется последняя повозка, рядом с которой ехал брат. Двинулись вместе. По выражению Борискиного лица было видно — доволен.
— А знаешь, Добрыня, — сказал он, — мне мать говорила, что женить нас собирается. Может, нам и вправду пора?
— Может, и пора, — ответил Добрыня, сразу помрачнев.
Опять что-то не так сказал, расстроился Бориска. Наверное, у брата зазноба есть, вот он и переживает. Может, и замужняя. Или не любит его, Добрыню. Хотя — как такого не любить?
— Ты не печалься, брат. — Бориска притронулся к Добрыниной руке. — Отца попроси, он тебе любую засватает, хоть боярскую дочку, хоть половецкую княжну. Видел ведь, какие они, половчанки-то, бывают? — Бориска закатил глаза и покачался в седле, сраженный красотой воображаемой половецкой княжны. — Глаза у них — как звезды ночью. — Бориска подумал, какие еще достоинства половчанок предъявить Добрыне, но, как назло, кроме глаз раскосых, ничего не мог вспомнить, потому что больше ничего у степных красавиц и не видал. Помолчал и добавил: — И по-нашему они почти не понимают.
Добрыня отмахнулся:
— Нет уж. Таких красавиц нам не надо.
— Ну и напрасно. Жена должна быть красивая, — убежденно сказал Бориска. — А то гляди — женят на приданом да на квашне какой-нибудь. Вот и любуйся на нее всю жизнь.
— А ты от нее на войну чаще бегай.
— На войну… А возвращаться-то придется, — размышлял Бориска. — Вот ты входишь в дом: встречай, жена! А она сидит на лавке и встать не может: пф, пф. — Он изобразил лицом некрасивую толстую бабу. Получилось похоже.
— Смотри по сторонам лучше, — строго сказал Добрыня. Ему казалось неловко разговаривать после того, как он запретил это другим. Но Бориске молчать не хотелось. Он просто перешел на шепот.
— Добрыня, — прошептал он, наклоняясь к брату. — А ты уже с бабой пробовал?
— Что — пробовал? — таким же шепотом отозвался Добрыня.
— Ну, ясно что, — тихо засмеялся Бориска. — Эх ты. Ну, ладно, брат. Вот домой вернемся, пойдем в баню — я Маляву к тебе пошлю.
Теперь Добрыня не выглядел таким грозным, как некоторое время назад.
— Зачем?
— Да ты не бойся. Она тебя научит. Она знаешь какая сладкая?
Добрыня подумал, что надо рассердиться, и неловкость, возникшая от Борискиного Шепота, пройдет. Но рассердиться не удавалось. Почему-то баня встала перед глазами — лава, высохший полок, каменка, крохотное окошко в стене. Снаружи кто-то вкрадчиво стучит в дверь. Сейчас Малява войдет.
Добрыня вскинулся: от головы обоза послышался дробный стук копыт. Быстро приближался дозорный, тот самый Сысой, любитель посмеяться. Лицо взволнованное. Подъехал. Замялся, видно, не знает, как обратиться. Добрыня выручил его:
— Что там? — Он снова был грозным начальником, не меньше воеводы.
— Там, впереди, — Сысой обернулся, указал вперед, — лоси пробежали. Спугнули их. Кто-то есть в лесу.
— Может, зверя испугались? — спросил Бориска, вроде бы недовольный, что прервался такой занимательный разговор.
— Нет, боярин. Не зверь их напугал, — замотал головой дружинник. — Я лосей-то знаю. От зверя они так бежать не станут. Они так только от людей бегут. Кто-то в лесу их стронул с места.
Ну вот, начинается, подумал Добрыня. Бориске тоже расхотелось разговаривать, он подобрался телом, потянул лук из сумки, притороченной к седлу. Отворил тулу со стрелами.
— Значит, так, — сказал Добрыня. — Сысой! Скачи вперед. Сюда посылай пятерых, больше не надо. Делаем, как было уговорено. Да! На возах всем скажите, чтоб готовы были.
— Ага. — Сысой ускакал.
— Бориска! Это место помнишь? Мосток-то? — спросил Добрыня.
— Помню. Ну, брат, твоя правда оказалась.
Они приближались к тому месту, которое позавчера Добрыня определил как самое удобное для нападения со стороны на обоз. Лес здесь немного отступал от дороги. Сама дорога шла под уклон, полого подходя к речке. Мост был узкий и на вид хлипкий, так что груженый обоз неминуемо должен был остановиться перед ним. И если бы кому в голову пришло этот обоз захватить, он бы обязательно ударил сверху вниз — с бугра, закрывавшего обзор справа. Кинулся вниз, чтоб напугать коней, которые станут разворачивать возы, путаясь и мешая обороняться. Даже не имея численного превосходства над обороняющими обоз, их можно расстреливать с бугра, бить копьями с набега.
На такой случай Добрыня придумал, что делать. Как только нападение произойдет, всей охране, не ввязываясь в драку, разъезжаться — одна часть убегает вперед, другая часть — назад. И тут же, позволяя нападающим подойти вплотную к возам, охрана заворачивает и начинает их охватывать кольцом, отрезая путь к бегству. Потому что те непременно побегут, увидев, что в возах вооруженные ратники. Главное — напугать разбойников неожиданностью, заставить поверить, что они попались в ловушку. Ну а потом — догоняй и руби.
— Добрыня! — возбужденным шепотом прокричал Бориска. — За бугром есть кто-то. Голова высунулась!
— Тихо, тихо, — прошептал Добрыня. — Пусть думают, что мы их не видим.
Обоз медленно, со скрипом, спускался к реке.
Бориска мельком взглянул на брата. Ну конечно, опять улыбается. Глаза Добрыни сияли, как на празднике.
Наверное, кто-то из охраны в голове обоза тоже заметил изготовившихся злодеев. Уж слишком явно дружинники не глядели в ту сторону, откуда сейчас должны были на них напасть.
И тут один из разбойников — может, не выдержал, а может, просто по неосторожности — выпустил первую стрелу. Сразу же на бугре появились и бросились вниз орущие люди. Головной отряд охраны дрогнул, подался к реке. Дружинник, выскочивший сгоряча на мост, обвалил его, рухнув в воду, — опоры моста, конечно, были подрублены.
— Заворачиваем, заворачиваем! — закричал Добрыня, успев заметить, что для лесных бродников, живущих под открытым небом и проводящих ночи у костров, нападавшие были одеты слишком хорошо.
Путь к обозу был открыт. Разбойники — а было их не меньше трех десятков — побежали за струсившим головным отрядом, который уже скрылся из виду, огибая бугор слева. Добрыня, Бориска и с ними еще пятеро дружинников кинулись вверх по дороге, чтобы выйти на бугор справа.
На бугре, ближе к лесу, стояло несколько телег. Возле них копошились люди. Один, заметив ратников, закричал, замахал руками и побежал туда, куда бросилось только что его разбойное войско, — предупреждать, что охрана зашла им в тыл. Но не успел добежать до верха бугра — Бориска оказался проворнее. В несколько прыжков нагнал бегущего разбойника и с остервенением вбил в него стрелу. Потом, уже упавшего, пригвоздил к земле.
