Эдвард Радзинский - Распутин
А в начале следующего года потерял свое место строптивый Волжин. Вместо него обер-прокурором стал безгласный, «послушливый» Николай Раев – бывший скромный директор Высших женских курсов.
Переворот завершился. Послушный Синод был создан. И скоро Аликс напишет царю: «20 сентября 1916.... Представь, Синод хочет поднести мне грамоту и икону (вероятно, за мой уход за ранеными)... ты себе представляешь меня, бедную, принимающей их всех? Со времен Екатерины ни одна императрица не принимала их одна... Гр<игорий> в восторге от этого (я не разделяю Его радости), но странно, разве это не меня они постоянно так боялись и осуждали?»
Императрица заслужила награду от нового послушного Синода – ведь она создала его сама... вместе с «Нашим Другом».
«ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ? ВЫШЕ!»Заканчивался 1915 год. Слухи о могуществе Распутина окончательно обросли всевозможными мифами. Он уже давно превратился в глазах жителей столицы в культовую фигуру.
В то время около него появляется скучающая богачка Лидия Базилевская. 28-летняя дочь генерал-лейтенанта, высокая разведенная брюнетка тотчас попала в донесения агентов: «В час ночи пришел пьяный домой... и неизвестный офицер с дамой. Сюда же пришла Базилевская... пробыли до 4 утра».
Певица Беллинг вспоминала: «Это было в ноябре месяце 1915 года, в шесть часов вечера... Одна моя знакомая, Л.П.Б-ая (Лидия Платоновна Базилевская. – Э. Р.)... о которой я знала... только то, что она занимается „благотворительностью“, правда больше крикливой... позвонила мне по телефону: „Милая, приезжайте немедленно ко мне!“... „А что такое?“ – спросила я, крайне удивленная ее просьбой. „У меня сейчас одно очень важное лицо, которое вами заинтересовалось по вашей фотографии и требует вашего немедленного приезда“. Голос у Л. П. Б-ой был крайне нетерпеливый и взволнованный... „Требует? – переспросила я. – Это кто же? Министр какой-нибудь?“ – „Выше!“ – получила я в ответ. „Ну, великий князь?“ – „Выше!“ – услышала я безнадежный стон Л. П. Б-ой, очевидно возмущенной моей недогадливостью. Меня взяло неописуемое любопытство. Что же это за тип? „Требует“ – и выше всего существующего „высокого“ в нашем понятии... Я поехала и, должна сознаться, подгоняла извозчика от нетерпения. Когда я вошла в переднюю, ко мне вышла взволнованная, раскрасневшаяся Л. П. Б-ая и торопливо сама стала мне помогать стаскивать шубу, даже калоши... „Руку не забудьте поцеловать... он любит“, – шепотом сообщила мне Л. П. Б-ая. „Какая гадость! – подумала я, сразу разочаровавшись. – Поп!“... Л. П. Б-ая втолкнула меня в соседнюю комнату, оказавшуюся нарядной светлой спальней, с красивыми зеркалами, креслицами и кружевными подушками. Сидело несколько дам и два-три мужчины. Меня неприятно скорчило от пытливо уставившихся в меня серых, глубоких, небольших и некрасивых глаз... Растрепанный, в чудной шелковой сиреневой рубахе, в высоких сапогах и с неопрятной бородой, он показался мне знакомым, и я бессознательно поняла, что это Распутин».
Так Беллинг познакомилась с Распутиным и попала в его «салон».
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦЫ ДИВАНАПока шли политические баталии, «Распутиниада», уже отдающая безумием, продолжалась. Вот как Жуковская описывает «салон» Распутина в конце 1915 года – все с теми же знакомыми лицами:
«За столом у кипящего самовара, который, кажется, вообще не сходит со стола... сидела размякшая Акилина в своем сером платье сестры милосердия (она работает в царском госпитале), а радом с нею приютилась Муня, с кротким обожанием смотревшая на Распутина, притиснувшего меня в угол дивана. Позвонили. Муня пошла открывать... Пришла княгиня. Шаховская – высокая полная брюнетка с медлительными движениями, ленивыми и манящими. Она была также в платье сестры милосердия, работала в госпитале Царского Села... „Так устала, только и думаю, как бы поспать, а к тебе, видишь, приехала“. – „Ну, смотри-ка у меня, – сказал Распутин. – Знаешь, как сладка, ух ты, моя лакомка...“ Он гладил ее по груди, залезая под воротник... Сжимая ее колено, он добавил, щурясь: „А знаешь... где дух?.. Ты думаешь, он здесь? – он указал на сердце, – а он здесь!“ – и Распутин быстро и незаметно поднял и опустил подол ее платья... „Ох, трудно с вами!.. Смотри ты у меня, святоша, – он погрозился, – а то... задушу, вот те крест!“... „Я сейчас домой поеду, – кладя голову на плечо Распутина, сказала, ласкаясь, Шаховская. – Ванну возьму и спать“... „Отец, ну не сердись... – умильно просила Шаховская, подставляя лицо для поцелуя. – Ты ведь знаешь, отец!“ – „Ну, ну, лакомка, – благодушно отозвался Распутин, тиская ее грудь. – Захотела...“ Это всегда меня удивляет в странном обиходе Распутина... Почему здесь все можно и ничего не стыдно?.. Или здесь все по-иному? Конечно, нигде не увидишь того, что здесь, в этой пустой столовой... где... изнеженные аристократки... ждут ласк грязноватого пожилого мужика... ждут покорно очереди, не сердясь и не ревнуя...»
Описала Жуковская и крохотную комнатку с разбитым диваном: «Кожа на диване вся истерлась, а спинка отломана и приставлена. „Ну садись, садись“. Распутин, обнимая, подпихивая и напирая сзади, налег на спинку дивана, и она отвалилась. Вырвавшись от него, я сказала, глядя на сломанный диван: „Нехорошо... хоть бы столяра, что ли, позвали“. Он всполошился. „Да она от этого самого развалилась, – забормотал он, поднимая одной рукой тяжелую спинку и ставя ее на место. – Это все сестрица из Симбирска... как только здесь ночует, так обязательно развалит... чистый леший...“
Тяжелые телеса крестьянки, занимавшей его иногда по ночам, и многие иные испытания – днем и ночью – доконали несчастный диван.
Но кто же были они – те, кого принимало это многострадальное ложе?
Полиция продолжает описывать непрерывную охоту «отца Григория» за новыми женщинами: «3.11.15 года... Пришла неизвестная женщина, хлопочет о муже-прапорщике... Выйдя, начала рассказывать швейцарихе: „Распутин... мало слушал мою просьбу, стал хватать руками за лицо, потом за груди и говорит: „Поцелуй... я тебя полюбил“... потом написал какую-то записку и снова стал приставать... Этой записки не дал, сказал: „Приди завтра“. И еще она сказала: «К нему идти – надо дать задаток, какой он хочет, а я не могу...“
Теперь, когда «святой период» закончился, кем они были для него – бесконечные женщины, заботливо фиксируемые агентами?
В полицейских донесениях у «отказавшихся» есть имена. Но несчастные просительницы, согласившиеся «дать задаток», к сожалению, их не имеют. Как правило, они именуются лишь инициалом – «госпожа К» или вообще – «одна дама».
Из показаний Белецкого: «Одна дама, чтобы вернуть мужа из ссылки сначала отдала Распутину все деньги, но он потребовал большего... Она умоляла его не трогать ее. Но Распутин поставил ультиматум: или она исполнит его желание, и он попросит Государя о муже, или не показываться ему на глаза... И он, воспользовавшись ее нервным состоянием... овладел ею... и затем несколько раз приезжал к ней в гостиницу. А затем... оборвал знакомство и велел не принимать».
О таких же безвестных «дамах», у которых Распутин вырвал «задаток», рассказывает и Жуковская. Все истории имеют один финал: переспал и с отвращением бросил...
Однако отметим брезгливость, почти ненависть Распутина к тем безвестным женщинам, которые переспали с ним. И еще: «Воспользовавшись ее нервным состоянием... овладел ею», – так Белецкий говорит об «одной даме» с ее же слов. «Доведя меня до истерики, лишил девственности», – так говорит Вишнякова...
Но неизвестные просительницы, «давшие задаток», – лишь часть огромного хоровода из промелькнувших женских тел, который мог бы поразить и Казанову.
На основании донесений агентов и бесед с Распутиным Белецкий делает вывод: кроме просительниц, мучившихся от необходимости «дать задаток», главными «клиентками» распутинского дивана были женщины, которые «легко смотрели на моральные принципы и... многие из них даже гордились оказываемым Распутиным вниманием и хотя бы временной близостью к нему».
Имен этих женщин Белецкий опять же не указывает – по той причине, что и они, как правило, со странной стремительностью исчезали из квартиры на Гороховой. Задерживались лишь очень немногие, и тогда агенты наружного наблюдения, естественно, устанавливали их имена.
«ПОШЛА ВОН!»В 1917 году Чрезвычайная комиссия попросила этих «задержавшихся дам» ответить на неприятные вопросы.
«Шейла Гершовна Лунц, 25 лет, жена присяжного поверенного, иудейского вероисповедания, не судилась». Эта красотка увидела Распутина на вечере у профессора Озерова, которого Распутин называл «государственной слякотью».
Из показаний Лунц: «Про Распутина я уже раньше слышала много дурного, в особенности про его отношение к женщинам и потому, когда я вошла, и этот мужик в высоких сапогах и русском кафтане посмотрел на меня, я испытала неприятное чувство... Распутин... шутил, смеялся и гадал по рукам присутствующих, причем предсказания его состояли из афоризмов, представлявших из себя малопонятный набор слов. Мне, например, он сказал: „Ты страдалица, но Господь Иисус тебе поможет и твоя правда победит!“... Он шутил и с дамами, пытался обнять то ту из них, то другую, но те ему этого сделать не разрешали. Он пил и вино, хотя не в очень большом количестве...»
