Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Господин, я уйду и больше никогда не вернусь…
Он оказался в отчаянном одиночестве, как и раньше, а может, и похуже. Не в силах больше терпеть это одиночество, лишённый эмоциональной привязанности, испытывая страх перед болезнью и смертью, тоскуя по детям, он предложил ей выйти за него замуж, и вскоре она с радостью приняла его предложение. Так Раби Самаха Ан-Наджи женился на Халиме Аль-Бараке, едва ему исполнилось пятьдесят три года. В семейной жизни всё у него складывалось на счастье: своей партнёршей в жизни он был доволен, ибо она была решительной и энергичной домохозяйкой, набожной и религиозной женщиной, и к тому же гордилась своей принадлежностью к роду Ан-Наджи и была очарована подлинной славой семейства. Она родила ему троих сыновей: Фаиза, Дия и Ашура. Раби умер, когда его первенцу, Фаизу, было десять лет от роду, Дие — восемь, а Ашуру — шесть, не оставив своей семье ни единого гроша…
Халима осталась наедине с жизнью. А так как происходила она из харафишей, то решила опираться только на саму себя, призвав на помощь не слёзы, а решимость. Она переехала в подвал, состоявший из одной комнаты и коридора. Она продала излишек незамысловатой мебели, и использовала свои таланты для торговли всяческими маринадами, вареньями, а также служила банщицей и разносчицей товаров на дом. Жалобы на жизнь и сожаление о прошлом не представляли для неё интереса. Своих клиенток она встречала с сияющим лицом, говорившем словно о том, что она счастлива. В то же время питала она и сладкие мечты о неизведанном будущем.
Сыновей она отдала в начальную кораническую школу. Достигнув подходящего возраста, Фаиз стал работать погонщиком осла на тележке, А Дий нанялся носильщиком к меднику. Жизнь стала чуть легче, однако Халима продолжала искать для себя работу, даже когда ей исполнилось пятьдесят.
Первым в семье с жизнью столкнулся Фаиз. Он находил её враждебной и непокорной. Ему пеняли на преступления его предков, которых он никогда не знал. Он был высоким и худым юношей с острым носом, маленькими глазками и сильными челюстями. Он проглатывал оскорбления, подавлял чувства и продолжал работать. От матери он узнал светлую сторону истории своей семьи, а на улице, среди людей, познал и тёмную её сторону. Дома усвоил, в чём состоит смысл местной мечети, фонтана, коранической школы, поилки для скота. В переулке на него обрушились басни о гигантском безумном минарете. Эти роскошные дома, бывшие обиталищем его предков, ныне стали жильём всякого рода торговцев, знатных людей и чужаков. Сколько же он всматривался в них — странным, мечтательным взглядом, — столько же рисовал в своём воображении те старые добрые дни. Разум его был полон ими, даже когда он подгонял стрекалом своего осла, чтобы он возил тележку по закоулкам древнего переулка. Вот каков мир. Однако как нам поладить с ним?!
Он выразил своё негодование матери и братьям.
— Твой пращур Ашур был божьим угодником, — сказала ему Халима.
Но Фаиз огрызнулся:
— Время чудес прошло, а вот наши дома захватили другие…
— Они и достались нам незаконно, и пропали так же незаконно, — пылко возразила мать.
Он протестующе посетовал:
— Это незаконно!
— Довольствуйся своим уделом, чего ты хочешь?
— Я всего лишь мальчик на побегушках, приставленный к ослу, а ты — только прислуга у подлецов…
— Мы благородные работяги…
Он расхохотался. А возвращаясь домой, заглянул в бар, где выпил парочку калебас.
Самый младший из её сыновей, Ашур, стал подпаском у пастуха-овчара по имени Амин Ар-Раи. Семьи поручали ему своих коз, и он выпускал их пастись на пустырях, чтобы они порезвились и насладились солнцем, воздухом и травой. Таким образом, на душе Халимы Аль-Бараки стало спокойнее: все трое её сыновей теперь работали и стали добытчиками, и жизнь дарила им свою безмятежную улыбку.
Жизнь шла своим чередом, со своими маленькими радостями и привычными горестями, пока Фаизу не исполнилось двадцать. И однажды, в безмятежный час покоя мать спросила его:
— Когда же ты доведёшь до совершенства веру свою и женишься, сынок?
На губах его заиграла смутная улыбка, и он сказал:
— Потерпи, мама, ведь всё терпение — от Аллаха…
Однажды он не вернулся домой в привычное время. Прошла ночь, но он так и не появился. Тогда Ашур отправился в бар на поиски, а Дий разнюхивал новости о нём в курильне опиума. Однако он так и не наткнулся на его следы. А утром Халима Аль-Барака пошла к его начальнику, одноглазому Мусе, чтобы узнать что-нибудь о своём сыне, и обнаружила, что и он встревожен и негодует.
— У меня нет новостей от него, — сказал он ей.
Мать встревоженно спросила:
— Пойдём в полицейский участок?
— В участке тоже ничего о нём неизвестно.
Затем он сердито пробормотал:
— Подождём. Аллах поможет нам.
Дни следовали один за другим. Сердца пылали, а Фаиз так и не возвращался.
— Он украл повозку, клянусь Господом Каабы! Украл повозку и скрылся! Ну я доберусь до него, такое ему устрою! — закричал как-то одноглазый Муса.
— Разве вы не испытали его на честность и надёжность в течение стольких лет? — нетерпеливо воскликнула Халима Аль-Барака.
— Он коварен, словно змея, — гневно заявил он.
Халима долго ещё плакала, равно как Дий и Ашур. Шли дни, недели, месяцы. Больше никто не сомневался в том, что Фаиз совершил злодеяние и сбежал. Новый главарь клана, Хасуна Ас-Саб, насмешливо съязвил:
— Раньше они грабили роскошные дома, теперь вот — воруют телеги!
Одноглазый Муса обратился за советом к шейху местной мечети — Джалилю Аль-Алиму, а также к шейху переулка — своему дяде — Юнису Ас-Саису, и они вынесли решение: госпожа Халима Аль-Барака и её сыновья Дий и Ашур должны компенсировать одноглазому Мусе стоимость телеги и осла. Удручённая, но терпеливая, семья уплатила всю сумму по частям.
Тут случилось одно событие, не считавшееся странным по меркам переулка, однако ставшее настоящим потрясением для всей семьи. Халима безвозмездно выполняла обязанности прислуги в доме главаря клана Хасуны Ас-Саба, не получая даже слов благодарности за свой труд. Но и в этом не было ничего удивительного и странного: Хасуна был одним из самых ужасных главарей в истории переулка, что хозяйничали в нём и унижали его. Он эксплуатировал даже самых обездоленных бедняков, споря не языком, а руками и ногами, и сея ужас в воздухе. При всей своей злобности и силе он ещё был осторожным и хитрым, словно лис: заставил всех своих последователей завладеть аллеей, где никто не жил, кроме них, дабы предотвратить заговор, вроде того, что устроили против главаря клана во времена Фатх Аль-Баб. Сам же он возвёл себе дом в самом конце той аллеи.
Случилось так, что однажды Халима поздно приготовила для него свои банки с вареньем из-за внезапного недомогания, а когда понесла их ему домой, он обругал её всяческими проклятиями и дал пощёчину! Домой женщина вернулась с покрасневшими от слёз глазами, однако побоялась рассказывать о том Дие и Ашуру. Но поскольку Дий иногда захаживал в бар, и однажды владелец того Зайн Аль-Албайя сказал ему:
— А ты не знаешь, что случилось с твоей родительницей?!
Проглотив это кровное унижение, Дий швырнул его в сердце Ашура, сам кипя от гнева. Однако злость его не выходила за пределы подвала. А Ашур погрузился в пучину грусти. Он был молод и хорошо воспитан. Вежливость его заглушала силу, но он прятал её подальше от взглядов. У него была благородной формы голова, грубоватые черты лица, сильно смуглая кожа, выдающиеся скулы, твёрдые челюсти. Он не мог больше терпеть свою скорбь в застенках подвала, и вышел наружу, во тьму, ведомый какой-то неведомой силой в сторону площади близ дервишской обители и бессмертного предка и тёзки своего, Ашура. Он сел на корточки, сложив голову между коленей. Воздух был каким-то застывшим, бездыханным. В нём витали одни лишь песнопения. Он долго прислушивался к ним, а потом пробормотал:
