Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб
Однако таинственный шептун так же быстро исчезал во тьме, как и появлялся, подобно блуждающему призраку. Шёпоты призывали спящего проснуться. Те же шёпоты подтверждали, что закрома полны добра. Они проклинали алчность. Алчность была врагом человеческим, а отнюдь не засуха. Шептун задавал вопрос: не лучше ли будет рискнуть, пустившись в авантюру, чем умереть с голоду? Он указывал на время, когда члены бандитского клана спят без задних ног, когда у них нет сил. Он же спрашивал, что может стоять на пути у большинства, если они все вместе устремятся единым порывом? Этот шёпот бросал им вызов. Как они могут колебаться, когда с ними сам Ашур Ан-Наджи?!
Тьма превратилась в таинственный канал связи между духами. Пространство захмелело от перешёптываний с глазу на глаз, заряжённое неведомыми силами…
Но была и ещё одна сила, что действовала без всякой снисходительности, ради того, чтобы раскрыть секрет появления всей этой «манны небесной». Самаха раскрыл позорный скандал в самом сердце своего магазина. И вскоре заведующий складом всего клана, Дамир Аль-Хусейни, в ужасе закричал:
— Я не причастен, мастер, Аллах свидетель!
— Из склада украли больше половины товаров, — рассвирепел Самаха.
— Я невиновен, хозяин…
— Ты преступник, пока не докажешь обратное.
— Не губите того, кто жизнь положил на то, чтобы служить вам.
— У тебя есть ключи.
— Но я каждый вечер вручаю их вам.
— Однако я нахожу их утром на своём месте, а потом возвращаю тебе…
— А может быть, их забирают и возвращают на место в этот промежуток времени…
— Без моего ведома?
Дамир Аль-Хусейни взмолился:
— Значит, вор — из тех, кто заходит в вашу комнату без разрешения.
Тут в налившихся кровью глазах Самахи появился жестокий огненный взгляд, словно он призвал демонов из их логова. Уродство отчётливо проявилось на его лице, когда он пробормотал:
— Если окажется, что ты врёшь, то тебе конец! И горе тому преступнику!
В густой толще тьмы Фатх Аль-Баб проскользнул на склад из-за фонтана для питья. Он осторожно повернул в замке ключ и аккуратно открыл дверь. Закрыв за собой дверь, он прошёл несколько шагов вперёд, идя на свет по памяти.
Тут внезапно зажглась лампа, и всё место озарил разоблачительный свет. Охваченный паникой, Фатх Аль-Баб почувствовал, что его словно пригвоздило к полу. В свете лампы из темноты выступили страшные, жестокие лица: лицо Самахи, лицо Дамира Аль-Хусни, и других, самых свирепых из людей банды Самахи. Их взгляды пересеклись в этом агрессивном столкновении. Тишина вонзилась в душу, свистя в ушах, словно писк гадюки. Воздух потрескивал от тёплого дыхания, исходившего из их примитивных, диких натур. Его поглотил взгляд брата: он проник в самые глубины его души, с корнем вырвав у него все внутренности. Он чувствовал, как яд течёт по всем его фибрам, это было абсолютное поражение, потеря в мрачном пространстве. Надежда покинула его, и он погрузился в отчаяние, ожидая слов своего приговора, который словно касался не его, а кого-то другого. До него донёсся голос, что холодно, язвительно и гневно спросил:
— Что привело тебя сюда в такой поздний час?!
Всё, что ему оставалось, так это смело признаться и положиться во всём на Господа бога.
— Ты это и так знаешь, — ответил он с неожиданным спокойствием.
— Что привело тебя сюда в такой поздний час?
— Я пришёл, чтобы спасти людей от голодной смерти…, - ответил он с ещё большей смелостью.
— И это твоя благодарность тому, кто хорошо обходился с тобой?
Тот спокойно сказал:
— Это то, что я должен был сделать…
— А, так значит, ты и есть Ашур Ан-Наджи?!
Фатх Аль-Баб молчал. Тогда Самаха злобно продолжил:
— Тебя привяжут к потолку за ноги, мастер Ашур, пока душа твоя капля за каплей не выйдет вон из тела…
Случилось то, что случилось. Перешёптывания среди харафишей оседали в глубине их души и превращались в силу, несущую разрушения. Переулок был охвачен невиданной дотоле бурей. Харафиши разделились на группы, и каждая из них незаметно проникала в жилище одного из людей банды Самахи. Всё это произошло за час до рассвета, когда все ещё спали крепким сном. На них напали, пока они мирно почивали среди своих домочадцев, беря численным превосходством, нанося поражение и грабя их дома. Аура волшебства сошла с них, оставив после себя постоянные шрамы. Призывы на утреннюю молитву заглушались их криками. Словно стремительный поток, они бросились наружу из домов людей Самахи, заполонили переулок, ворвались на склады, грабя каждый из них, неся с собой разрушения. Но главной их целью был склад с зерном главаря клана — Самахи. Они не оставили целым ни одного хранилища, унеся всё до последнего зёрнышка. Они увидели Фатх Аль-Баба, подвешенного за поджилки к потолку, с болтавшимися руками, без сознания или уже умершего. Развязав путы, полуживого, его опустили на землю. Они завладели всем переулком, едва забрезжил рассвет. Люди в панике выглядывали из окон, балконов, громко кричали от страха. Тут главарь клана Самаха открыл дверь, представ перед всеми, словно загнанный дикий зверь, сжимающий свою дубинку…
Все взгляды устремились к нему. Харафиши стояли, словно прикованные гвоздями к земле от ненависти и решительности. Однако они продолжали молча ждать. Вот он, этот ужасный зверь. Но они, опьянённые своей победой, не испытывали страха. В то же время колебались. Возможно, он ожидал, что к нему присоединятся его люди, ещё не зная, что их постигло. Несомненно, он догадается о том, что произошло, если уже не догадался. Он стоял один, лицом к лицу с харафишами — с ним была лишь его сила, дубинка и сверхъестественные способности.
— Что всё это значит? — прорычал он.
Но никто не ответил ему. Из окон до него доносились крики о помощи, и известия о грабежах и погромах. Он снова спросил:
— Что вы совершили, шлюхины отродья?
Они не проронили ни слова, не спасовали, но и не приободрились. Он снова свирепо спросил:
— Что вы сделали, сукины дети?!
Тут кто-то выкрикнул, словно бросая камушек в него:
— Это твой дед был сыном шлюхи…
И всё потонуло в гуле хохота. Самаха одним сильным прыжком выскочил вперёд, размахивая своей дубинкой, и заорал:
— Докажите, что в ваших отрепьях есть хоть один мужчина!
Тишина свинцовым грузом легла на них. Однако никто не сделал ни шагу назад. Самаха приготовился к атаке. В этот момент появился Фатх Аль-Баб: бледный, еле держащийся на трясущихся ногах. Опираясь на стену, он воскликнул:
— Бросайте в него кирпичи!
И тут же харафиши взорвались; кирпичи градом посыпались на Самаху. Атака закончилась, лишь когда пошёл дождь. Кровь струилась из его ран, пока не окрасила лицо и одежду. Он отшатнулся назад со стоном. Дубинка выпала из его руки, а тело его рухнуло наземь возле порога. Толпа напала на его дом. Жители дома бежали вверх, перебираясь по крышам соседей, пока харафиши грабили и рушили всё подряд, оставляя после себя разруху…
Вскоре роль Фатх Аль-Баба в битве стала известной. Он воплотил в жизнь саму легенду, и его пригласили возглавить клан переулка. Главарь клана оказался в смущении и замешательстве. Победа не соблазняла его, как и не сводила с правильного пути высокая самооценка. Он ни разу в жизни не держал в своих руках дубинку. Его хрупкое сложение не устояло бы под сильным ударом кулаком. Он предложил своим почитателям:
— Мы выберем вождя клана и возьмём с него обязательство править так, как это делал Ашур…
Однако они попали в плен эмоций и все как один закричали:
— Ты! Ты — вождь клана, и больше никто, кроме тебя!
Вот так Фатх Аль-Баб Шамс Ад-Дин Джалаль Ан-Наджи оказался вождём клана без борьбы…
Благодаря двум людям в банде — Данкалу и Хамиде — клан сохранил свой статус как в самом переулке, так и в других, соседних переулках. Данкал и Хамида были из тех членов клана, которые остались в нём, как и ряд других мужчин. Однако Фатх Аль-Баб оставался его полным и абсолютным хозяином из-за своей магической харизмы, а также силы харафишей, появившейся в виде их численного превосходства, опьянённой победой и восстанием.
