Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Атосса и Аместрида немедленно отослали прочь всех наложниц и рабынь.
Однако те далеко отходить не стали, а попросту попрятались за колоннами галереи, чтобы подслушивать и подсматривать.
Кушетки, занимаемые царственными женщинами, сдвинули поближе. Обсуждение началось.
Глава 7
В двух днях пути до Сард, где Ксеркс всю зиму ожидал, пока двое полководцев пробьют канал сквозь гору Афон, а другие подданные соорудят наплавной мост через Геллеспонт, дорога разделялась надвое. Одна вела в Карию, другая — в Сарды, столицу Лидии.
Уходящая в Сарды дорога, петляя, проходит по мосту мимо города Каллатиба. В этих местах собирают сок растений: ремесленники изготовляют благоуханную, нежную медовую пасту из пшеницы и сока мирини или тамариска.
Караван мулов, груженных мёдом из сей восковницы, разложенным по большим кувшинам и бадейкам, шествуя в Сарды, оказался возле колоссального платана. Дерево уже успело одеться новой золотисто-зелёной листвой, и тонкие очертания листьев, словно вырезанные ножницами, вырисовывались на фоне нежно-голубого неба. А возле него яростными шагами расхаживал один из Бессмертных царя, истинный гигант среди людей.
Бессмертные представляли собой цвет телохранителей царя персов. Под командованием Гидарна, сына Гидарна, находилось десять тысяч отборных солдат, образовывавших корпус Бессмертных. Снаряжены они были с пышным великолепием. Ну а Бессмертными их звали потому, что число воинов всегда равнялось десяти тысячам. Когда кто-то из них погибал или заболевал, место немедленно занималось кем-нибудь из запасных.
Разъярённый Бессмертный расхаживал взад и вперёд возле платана, глядя на караван, неторопливо приближавшийся по пыльной дороге. Вокруг были только пески да скалы. Вдали растворялись синие холмы. А возле дороги поднимался огромный платан. И возле него-то и метался взбешённый Бессмертный.
— Эй! — крикнул он вожатому каравана. — Куда вы идёте?
— В Сарды, — ответил тот, — к войску, ко двору, к царю… Везём восковой мёд. А что, теперь возле этого платана всегда будет стоять на страже Бессмертный?
— Мне нет дела до того, всегда или нет будет здесь находиться на страже Бессмертный, — сказал негодующий солдат. — Мне известно лишь то, что я стою здесь на карауле уже два дня и одну ночь, а меня до сих пор никто не сменил. Или в Сардах все сошли с ума? Обо мне там совсем забыли. Я устал. Я ничего не ел уже три дня. Я умираю от жажды. Прошлой ночью я уже не мог стоять от усталости и заснул возле ствола. Пусть Ахриман и все его дэвы унесут в пекло этот проклятый платан.
И он погрозил дереву кулаком. Однако платан как ни в чём не бывало остался на своём месте во всей невероятной красе и мощи серебряного ствола, в дивном изяществе распростёртых тяжёлых ветвей и резных молодых листьев. Шествуя в Сарды, Ксеркс заметил это дерево, восхитился его красотою, назвал царём среди деревьев и обнял, словно царственного брата. Душа владыки персов нередко покорялась самым артистичным порывам. После этого он приказал, чтобы платан наградили почётными цепочками и браслетами: цепи на ствол, браслеты на ветви. И повелел, чтобы возле дерева поставили на страже одного из Бессмертных.
Всю долгую зиму часовому каждый день посылали замену из Сард. Идти из города до платана приходилось далеко. Однако об этом воине явно забыли. Поблизости не было постоялого двора, только бесконечная, пыльная, белая дорога, синие горы у горизонта и синее небо над каменистой равниной. Рядом был лишь платан, увешанный почётными цепочками и браслетами. А возле него Бессмертный.
— В пекло его! — повторял он. — Караванщик, я иду с тобой!
— Но что будет тогда с почётными цепочками и браслетами? — спросил вожатый.
Бессмертный лишь выругался в ответ.
— В Сардах уже позабыли об этом платане! — закричал он. — Я сниму с дерева и браслеты и цепи!
— Бессмертный, должно быть, ты обезумел! — воскликнул караванщик. — Тебя прибьют гвоздями к кресту.
Охваченные ужасом погонщики мулов также закричали. Но Бессмертный явно сошёл с ума. Он сорвал со ствола все цепочки и взялся за нижнюю ветвь, чтобы снять с неё браслет. Караванщик и погонщики наблюдали за ним, окаменев от страха, ибо Бессмертный уже успел высоко залезть в крону платана, снимая при этом браслеты с его ветвей.
— Ловите! — воскликнул он, бросая вниз все почётные награды.
Спустившись вниз, пошатываясь от истощения, он поднял золотые украшения.
— Вот, — сказал он, бросая браслет каравановожатому. — Это тебе. Ещё два для твоих погонщиков, а остальные достанутся мне. А теперь возьмите меня с собой, найдите место где-нибудь между бочонками и горшками с мёдом.
Погонщики мулов помогли этому великолепному образчику мужественности забраться в тележку. Там, самым неудобным образом разместив свои гигантские конечности между больших кувшинов, он от усталости едва не потерял сознание. Тем не менее, чуть караван возобновил своё неторопливое движение под посвист кнутов и громкую ругань караванщика и погонщиков, Бессмертный погрозил кулаком платану и выкрикнул:
— Ты — проклятое дерево, понял? Ты просто проклятое дерево!
Платан ничего не ответил. Он даже не заметил того, что лишился наград, дарованных Царём Царей, и, нисколько не обеспокоенный этим, всемогущий в красе и силе своей, остался на месте, вознося к небесам пышную лиственную корону.
Глава 8
Из Сард Ксеркс послал своих вестников во все области Греции, кроме Аттики и Лакедемона, требуя земли и воды, знака добровольного подчинения его воле. Он направил глашатаев во все города страны, предписывая, чтобы там собирали припасы и были готовы предоставить их Царю Царей, как только он объявится со своим войском. Дарию, незабвенному родителю Ксеркса, никто и никогда не отказывал в земле и воде.
Тем временем тысячи строителей сооружали мост из кораблей поперёк Геллеспонта — между Абидосом и Сестом. Пролив в этом месте узок, не более семи стадиев шириной, и скорее похож на быструю реку, зажатую между крутыми, скалистыми берегами. Египтяне привязывали судно к судну канатами из папируса, а финикийцы отдавали предпочтение льняным канатам.
Суровый шторм, несколько дней бушевавший над сушей и морем, разорвал и лен и папирус и в щепки разбил корабли, ударяя их друг о друга. Наконец, как бы удовлетворив свою ярость, буря утихла, и море сделалось тихим, как озеро. Текущий между скал Геллеспонт, исчезающий в дымке под ослепительно синим небом, казался всего лишь невинным ручейком, идиллическим потоком, нежащимся под весенними южными небесами.
Дули мирные ветры, как было в ту самую пору, когда на этом же месте они погубили Геро и Леандра: воды поглотили Леандра, плывшего к башне Геро, и Геро, бросившуюся в море со своей башни. Ветры гнали на берег почти незаметные волны.
И всё же Геллеспонт следовало наказать.
Ксеркс охотно обрушил бы свой гнев и на ветры, однако они реяли где хотели и высечь их было не так-то просто. Тем не менее Геллеспонт заслуживал хорошей порки. И перед глазами всего войска, а так же горожан, собравшихся поглазеть, палачи Ксеркса принялись сечь Геллеспонт кнутами, отсчитав при этом три сотни ударов. Пыточных дел мастера заклеймили воду раскалённым железом. Клейма, шипя, остыли в почти незаметных волнах, удары кнутов даже не сумели сколько-нибудь вспенить их, и горожане начали посмеиваться.
Подручные Ксеркса огляделись по сторонам и рявкнули:
— Цыц, мерзавцы!
И горожане, естественно, умолкли. Глашатай, чей голос далеко разносился по окрестностям, громко прочёл написанное в свитке:
— «Пресные воды, солёные воды, господин ваш наказывает вас за то, что вы посмели воспротивиться ему и оскорбить его. Ксеркс, Царь Царей, пересечёт вас, когда и как пожелает. И да никто не принесёт тебе жертв, ибо ты есть просто река, солёная и обманчивая».
Геллеспонт тек своим путём, негромко нашёптывая, что никакая он не река, а пролив, пусть и очень узкий. Однако палачи не понимали его. Они обезглавили строителей уничтоженного моста, и к созданию нового приступили уже другие мастера.
Они связали вместе суда и пентеконтеры. Три сотни кораблей находились на западной стороне пролива, а три сотни на восточной стороне его. Первые три сотни стояли бортами к Пропонтиде, носы остальных были обращены к Эгейскому морю. Течение увлекало суда, туго натягивая канаты. Каждый из кораблей опустил якорь. На сей раз суда соединяли вместе канаты двойные, намотанные на устроенные на берегу чудовищные деревянные барабаны. Вместо одного папирусного каната теперь брали четыре, а вместо одного льняного — два. Последние были крепче, но тяжелее, и каждый локоть их весил более таланта.
Когда корабли соединили, взяли широкие доски, распилили их, выровняли и уложили на тяжёлых поперечинах на палубы кораблей, после чего мост засыпали землёй, сделав настоящую дорогу, по бокам которой устроили перила, чтобы животные не пугались, увидев не всегда спокойные, а чаще буйные воды Геллеспонта.
