Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович
От его успокоительного бормотания, осторожных, ласковых прикосновений хотелось закрыть глаза и не двигаться, но Юрий Всеволодович продолжал напряженно смотреть на лицо лекаря, на то, как шевелятся его свежие губы, и, слушая про опухоль, старался как-нибудь собраться с силами.
— Где битва? — повторил он настойчиво.
— Кака така битва? Пошто она тебе? Битва идет своим чередом. Лежи-ко… Вот я снежок-то в тряпицу заверну — и приложим. Без этого никак нельзя, родной. А то вырастет шишкан, народ будешь пугать.
Юрий Всеволодович почувствовал, как лекарь выскребает из-под него снег.
— Не скрывай от меня ничего.
— А я чего скрываю? Пошто мне скрывать-то? Ты, великий князь, должен все знать. Я и не скрываю. Зачем мне врать-то? Вот тут, под тобой, снег-то вроде почище. Главное, кость головная цела. А шишка пройдет. Это я неверно сказал, что опухоль горячая. Она горячая только на ощупь. А на самом деле холодная. Мы, лекари, такие к холодным относим. А горячие происходят от гноя и жара, от внутреннего попаления. И лечить их надо совсем по-другому, давай помогу сесть-то. Вот к пеньку привались вмале, а головой не ворочай пока.
Наконец Юрий Всеволодович смог обвести глазами окрестности.
— Пожар еще больше стал?
— От Бежичей перекинулся. Ишь, как лес-то пожирает! Лес — пускай. Лес еще вырастет. Иль у нас лесу не хватает? Чтоб татаров всех пожгло в этом лесу! Покарай их, Господи, душегубов проклятых! Я и не подхожу к ним, кто раненый. Пускай корячатся. Мне своих хватает. Надо было лекарей больше брать с собою, князь. На тако-то сражение я — один. Ажно во взглядах у меня туман и внутрях трясение от устали. Жирослав-то подумал бы! А то, поди: зачем нам лекари? Будто не из живого мяса все понаделаны! Опять же кто раненых должон таскать из-под копыт? Некому! Совершенно некому! Значит, пущай топчут их? А может, они еще выжить могли бы? Сердце мрет глядеть на таку беспечность! Ты в другой раз попомни, что я тебе тут толковал.
— А будет ли другой-то раз?
— А как же? — с уверенностью воскликнул лекарь. — Мы теперя мстить будем до скончания века татарам этим! Рази забудется тако разорение, тако побоище? Мы их в кашу истолчем! Пускай погниют тут, на наших пожарищах! Икра вонючая! И закапывать их — не надо! Нетрог, волки и медведи их трупие поедят. И лисы пущай едят, и мураши! — разжигался лекарь. — А ты после битвы прикажи мне подводы нарядить, я страждущих по деревням хоть развезу для поправки и выхаживания. Бабов соберем, монашек привезем, которые пользовать умеют.
Юрий Всеволодович не мог не улыбнуться на такую горячность и заботливость, но губы не послушались его.
— В какие деревни? Ты видишь, огнем они окружены!
— Эх, Господи, совсем я соображение потерял! Что же делать-то? Все равно будем как-нибудь спасать! Придумаем чего-нибудь.
— Какой лес погибает! Жалко! — сказал Юрий Всеволодович, глядя, как пламенный вал катится по вершинам.
— Лe-ec! Что уж ты, князь! А люди? Рази мыслимо выбраться из этакого аду?
— Может, потушат все-таки?
— Кому же тушить? Нешто татарове станут? А люди, кои жители, по лесу, поди, разбеглись. Пропадут теперь, сгорят заживо. А кои не успели убечь, их татары в избах заперли, догорают уже, наверное. Гляди, дыма больше, чем огня, над деревнями, да и дым-то черный, копоть одна. Хорошо, у кого лошадь была, те, может, утекли. Ну, как боль твоя, помене?
— А я в погостах всех лошадей забрал для своих ратников, — признался Юрий Всеволодович. Думал, лекарь закричит на него, запричитает, упреками осыплет, но тот неожиданно сказал:
— Ну и правильно. Так уж положено, кто сам не воюет, лошадь должон поставить, а сам немедля с домочадцами бечь подале в леса для сохранения. — И прибавил лукаво: — А также для умножения числа новых воинов.
Юрий Всеволодович хмыкнул, поняв, на что намекает лекарь. Что за создание — человек? Даже в такое время от шутки скоромной не удерживается.
— Чай, сейчас пост, не до сласти плотской.
— Понаделать новых воинов — не сласть и не утеха греховная, а доблесть и необходимость, — наставительно заметил лекарь.
Тут они оба хмыкнули, блеснув слегка по-мужски глазами.
— Это, конечно, оправдание весомое, — согласился князь.
— А то! Сказано ведь, плодитесь и размножайтесь. Вот и оправдание. Некие мыслят, тело — грех, плотью бес правит. Но тело — обиталище души и сотворено по образу Божию в подобии. Посему о нем надлежит заботиться, в чистоте и здравии содержать.
— Но довольно! Ты меня слишком далеко уводишь словесами своими. Где битва сейчас, спрашиваю!
— Битва? Битва откатилась.
— Куда она откатилась?
— Вдаль, — мнимо простодушно отвечал лекарь, не желая волновать великого князя в таком положении.
— А что, и мои люди по лесам разбежались? — спросил он уже с угрозой в голосе.
— Многие… — замялся лекарь. — Да нет, не очень многое. Но некоторые ускакали. Это да.
— Что значит, многие-немногие? Не верти слова — говори прямо.
— Кто жив остался, тот ускакал.
— Выходит, немногие живы остались, так? И никого здесь больше нет?
Лекарь молча отвернулся и начал укладывать в свою сумку горшочки, корчажки, а в другую переметную суму — мешочки с кореньями и порошками, пучки засушенных трав.
Юрий Всеволодович нашел в себе силы встать. Пошатываясь, огляделся.
На опушке в стороне от горящего бора он увидел всадников. Это были его мечники. Он узнал их — всего семеро…
— Ты сказал, кто живы остались, сбежали?
— Эти только что подошли. Тебя, знать, ищут.
— А те, кто были со мной?
— Эти полегли.
Лекарь продолжал копаться в своих снадобьях, как-то странно расплываясь перед глазами Юрия Всеволодовича. Это его раздражило:
— Да ты, молчун, я гляжу, еще и таинник? Скрывать от меня задумал что-то? Отвечай, когда князь велит! Брат мой Святослав где?
Лекарь перестал двоиться, вытаращился, испуганный окриком:
— Вместе с сыном Митрием и Глебом Рязанским туды вон потекли на конях. И еще девять дружинников с ними. Прорвались сквозь пеших татар, которы без коней остались, и — к реке. По льду пошли к Мологе. Оттоль, должно быть, на Шексну, потому как на Волгу идти страшно, там небось сплошь татары… Жизни себе сохранить хотели.
Что Святослав с Дмитрием покинули поле боя, не удивило Юрия Всеволодовича и даже не разгневало. Этого надо было ожидать: исполнили то, что замыслили, о чем сговорились, к чему и великого князя призывали. Пошли они, конечно, на Белоозеро. Желание выжить оказалось сильнее совести и чести. Ну, нетрог живут, если смогут, предательством себя запятнавши.
— Говоришь, и Глеб Рязанский с ними? — вышел из задумчивости Юрий Всеволодович.
— Ой, с ним грех и смех, несчастье пуще смерти. Подбежал ко мне: помоги, кричит, у меня в сапоге тепло, знать, крови сапог полный. Я глянул — нет ничего, никакой крови. Ты, говорю, князь, обосцался, вот и тепло там у тебя. А он захохотал и на сосну полез, оттудова зегзицей закукукал. Дружинники по знаку Святослава Всеволодовича сдернули его, завалили на лошадь кулем и увезли с собою.
Лекарь заколебался, боясь взглянуть в лицо великому князю. Тот заметил его нерешительность.
— Ну, говори уж до конца.
Лекарь поднял глаза:
— Не смею.
— Что так? Давно ли родным меня называл, а теперь оробел?
Лекарь стоял на коленях возле своих сумок, так на коленях и остался:
— Молю тебя, княже, только не гневайся, я тебе давно служу, везде с тобой побывал, все повидал и впредь постараюсь для ратников наших, сколь умения хватит, но сейчас молю с любовию и преданностью: уходи. Уходи ради всех нас, уходи вослед за братом, князем Святославом. Затаись, собери новое войско, тогда возвращайся. А мы пождем, мщение наше лелея. Никто тебя не осудит. Ты у нас одна надежа. Пропадешь ты — и мы все пропадем. Никому, больше чем тебе, не верят ратники. Без головы тело — ничто.
— Казалось, тени и молнии бегали по бледному лицу князя.
— Я предателем николи не бывал, — тихо сказал он наконец. — Братья мои не Святослав-трус и не Ярослав-обманщик. Братья мои — соратники живые и мертвые. Их оплачу, а с уцелевшими новый бой приму до конца.
— Княже, слова твои высокие и справедливые. Но внемли все-таки моему худому разумению. Сохрани себя — сохранишь землю Русскую. Кто на твое место заступит? Прости дерзость мою. Тот, кто сейчас ноги со своим сыном уносит, или тот, кто отсиживается за стенами крепкими в Новгороде Великом? Покинь нас на время, чтоб не оставить нас навсегда для новых бед и страстей. Сам ведь знаешь, что все тебе так же сказали бы, как и я: и Якум твой бесстрашный, и сыновья твои, и братаничи тебя оправдают. Иной раз отвага не в том, чтобы биться до погибели, а в том, чтобы скрыться. Все вернешь потом: и города свои, и славу. Заклинаю тебя!
— Мне такая отвага, как у Святослава с его Митькой, не нужна, — холодно усмехнулся Юрий Всеволодович.
