Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев (Книга 3)
– Ишь ты… Большие киты-то?
– Да не так чтобы уж очень, одначе на нем деревеньку невеликонькую построить можно…
– Ха! Скажи на милость… Вот так это чудо-юдо!
Долгополов наелся, выпил две стопки водки, задремал.
Разбудил его все тот же лакей:
– Шагай за мной!
Раззолоченным, изукрашенным замысловатой резьбой парадным коридором, выходившим широкими окнами на плац-парад, они миновали несколько комнат. В одну из них лакей ввел его и захлопнул за ним дверь.
– А, знакомый, – сказал Орлов. Из пузатого, отделанного бронзой шкапчика на гнутых ножках князь достал кошелек с золотою монетою и протянул его Долгополову, проговорив:
– Бери. Да смотри, опускай не в левый карман, а то там дыра.
– Да, ваша светлость, – осклабился Долгополов, схватив кошелек. – Там мыши были, гнезда вили, дыру проточили.
– Хм… Ты женат? Возьми еще вот этот узелок. Всемилостивейшая государыня на первый случай жертвует тебе кошелек и этот сверток, а когда дело в благополучии совершишь, то будешь более и более награжден.
Глаза Долгополова закатились под лоб, губа задергалась, он повалился князю Орлову в ноги. В узелке оказалось два куска бархата – яхонтового и вишневого цвета, десять аршин золотого глазета и столько же золотого галуна с битью.
В десять часов вечера Орлов с ржевским жуликом выехали в Петербург.
На следующее утро Долгополов был позван в кабинет Орлова. Там находился гвардии капитан Галахов. Указав ему на вошедшего Долгополова, князь сказал Галахову:
– Вот это и есть депутат Остафий Трифонов. С ним и поедешь. И вот тебе два пакета: в этом рескрипт на твое имя, а этот, запечатанный, вскрой, когда потребуется надобность в том. Ну, поезжайте с богом на предлежащее вам дело, а как кончите оное со усердием и верностью, будете взысканы милостью государыни императрицы.
Итак, ловкий обман Долгополова вполне ему удался. Он усыпил подозрительность даже самой Екатерины. Вгорячах она, между прочим, писала градоправителю Москвы, князю Волконскому: «Они берутся вора Пугачёва сюда доставить, за что просят 100 р. на человека, и то не прежде как руками отдадут, а вероятие есть, что он у них уже связан, но не сказывают. Я нашла, что цена сия умеренна, чтоб купить народный покой». Затем, трезво рассудив, Екатерина отнеслась к этой затее более сдержанно, она вымарала из письма вышеприведенные строки и в тот же день составила на имя того же Волконского рескрипт такого содержания:
«Сего утра явился к князю Г. Г. Орлову яицкий казак Остафий Трифонов с письмом от казака же Перфильева и товарищи, всего 324 человека, с которого письма при сем прилагаю копию. Я сего же дня посланного от них Остафия Трифонова с паспортом за рукою князя Г. Г. Орлова с ответом к ним же приказала отправить, которого казака вы прикажете нигде не задерживать.
Князь Орлов к ним доставит волю мою, которая в том состоит, чтоб они злодея самозванца привезли к гвардии капитану Галахову, коего снабдить достаточной командой, дабы он мог колодника привезти в целости к вам в Москву; а вы возьмите все меры без всякой огласки преждевременной, дабы они содержаны были, как важность дела требует. Я к графу П. И. Панину пишу о сем и сегодня же, и вы с ним условьтесь и сделайте так, чтоб успех сего дела нигде остановке подвержен не был».
Галахову приказано было ехать в Москву, явиться к графу Панину и князю Волконскому. Получив от Панина конвой, а от Волконского деньги, Галахов должен был направиться в Муром, куда казакам было наказано доставить Пугачёва и его близких сообщников. По доставлении самозванца приказано выдать на каждого казака по сто рублей.
Таким образом вся выдумка Долгополова была исполнена волею императрицы в тот же день. Видавший виды Долгополов немало и сам был этому удивлен. Он полагал, что с ним все-таки как-то поторгуются, более основательно прощупают, он даже, идя на риск, думал, что ему, может быть, придётся претерпеть допрос с пристрастием, под плетьми, на дыбе. А могло, господи помилуй, и так случиться: «А так ты, подлая твоя душа, закоснелый Пугачёвец? Оттяпать ему худородную башку!» Господи помилуй, господи помилуй… Да, ржевский прохиндей, безусловно, шел на огромный риск.
Чрез четыре дня Долгополов, Галахов и два гренадера Преображенского полка были уже в Москве.
Здесь Галахов представился графу Петру Ивановичу Панину, недавно назначенному главнокомандующим воинскими, действующими против Пугачёва силами. Панин, прочтя рескрипт Екатерины, прикомандировал в помощь Галахову отставного майора Рунича , лично Панину известного, и добавил для сопровождения комиссии еще десять человек гренадеров и гусар.
– Где ныне находится злодей, я точных данных не имею, – сказал Панин.
– Знаю только, около Шацка и Керенска чернь бунтует. Я отправил туда полковника Древица с четырьмя эскадронами Венгерского гусарского полка.
Догоняйте его, а там увидите, куда путь держать.
Князь Волконский выдал Галахову 32 400 рублей золотом и серебром – условленная плата казакам, плюс 1000 рублей на путевые расходы.
Вскоре комиссия в полном составе прибыла в провинциальный город Рязань. Здесь же находился полковник Древиц со своими эскадронами.
4
Город Рязань был в смятении. Волны народного восстания докатились и до этих недалеких от Москвы мест. Воевода Михайла Кологривов подал полковнику Древицу рапорт о том, что прилегающие к Рязани селения не слушаются его распоряжений, не дают лошадей для проезда царских курьеров.
– Окромя сего, – докладывал воевода, – я ежедневно получаю донесения от воеводы града Шацка, полковника Лопатина, о возмущении народа в его провинции. Да еще он пишет мне, что град Керенск трижды осаждался бунтовщиками, коих примечено до десятка тысяч.
После совещания полковник Древиц сказал, обращаясь к Руничу:
– Вы, господин майор, тотчас же секретно отправитесь в Шацк, только переоденьтесь в простое платье и получше вооружитесь. А я выступлю завтра вслед за вами.
Получив инструкцию для дальнейших действий, майор Рунич переоделся прасолом и вечером выехал в Шацк. В попутных селениях он примечал, что народ ведет себя вольно, дерзко, было много подгулявших.
На одном из перегонов, когда пара лошадок пробежала лесом версты две, вдруг возница остановил лошадей, обернулся к одетому в потертую простонародную чуйку Руничу, задвигал бровями и, оттопырив волосатые губы, спросил в упор:
– Уж не к батюшке ли государю ты едешь из Москвы? (Рунич отрицательно потряс головой.) Ну, а как, нет ли на Москве слуху, – продолжал возница, – быдто наследник Павел Петрович собирается к родителю своему здеся-ка проехать? Мы его, Павла-то Петровича, всякий день сюда ожидаем…
– Ты бы лучше, дядя, помолчал, – оборвал его седок.
В Шацке Рунич проехал мимо в земляную крепость, к воеводскому дому.
Во дворе, усыпанном песком и обставленном со всех сторон сарайчиками, клетушками, птичниками, четыре старых солдата тюкали топорами по березовым брусам, мастерили лафеты для чугунных пушек.
– Не из Москвы ли, слышь? – сказал один старик другому, указывая глазами на подъехавшую пару.
– А кто его знает, – ответил тот, – может, из Москвы, а может статься, и от батюшки…
– Ну, ляпнул… – осердился первый, воткнул топор в бревно, стал набивать самосадом трубку. – От батюшки-то казак бы прискакал… С ампираторским манихвестом.
Рунич – невысокого роста, худощавый и невзрачный, но с быстрыми строгими глазами, вошел в дом. В передней, на дубовом диване, припав виском к стене, сладко спал в сидячем положении слуга в нанковом грязном сюртуке и босоногий. На его коленях недовязанный чулок с железными спицами и клубок черной шерсти. Рунич прикоснулся к его плечу, громко спросил:
– Где господин воевода?
Слуга продрал глаза, вытер рукавом слюнявый рот, не спеша позевнул и, не обращая внимания на стоявшего перед ним человека, одетого в мещанскую чуйку, занялся вязаньем. Рунич повторил вопрос.
– На что он тебе? – спросил слуга, хмуря брови и старательно поддевая спицей спущенную петлю. – Воевода недавно после кушанья почивать лег. Не знаю, как тебя назвать, только что воевода не уважает, чтоб его после обеда будили.
– Поди! Ну, ну! – прикрикнул на него Рунич и пошел в соседнюю горницу. – А то я сам разбужу.
Через несколько минут вышел из спальни поднятый слугой воевода – высоченный, толстый, заспанный, в пестром шлафроке.
– Чего тебе надобно? – грубо спросил он Рунича, а слуге приказал:
– Ты, Иван, постой здесь.
Рунич молча подал ему ордер за подписью полковника Древица. В ордере податель именовался майором, командированным в Шацк. Воевода, прочитав, с торопливостью снял очки, сбросил колпак с облысевшей головы, подошел вплотную к Руничу, смущенным голосом проговорил:
– Извините меня, господин офицер, покорнейше прошу присесть… Иван!