Наоми Френкель - Дом Леви
– Ушел! – сообщает горбун.
– Итак, господа, – отмахивается одноглазый оратор и продолжает свою речь, – что говорить, топчут маленького человека. Грабят и топчут. Правительство и евреи, банки и денежные мешки. Гадка жизнь в этой нашей особенной стране. Мерзость!
Слова эти, как бумба, падают в дремоту Хейни, и он внезапно вскакивает с места, идет к прилавку и возвышается, огромный и хмурый, перед одноглазым говоруном.
Люди вокруг замирают. Эгон первым отодвигается в сторону. С Хейни опасно вступать в спор.
– Что здесь происходит? – спрашивает Хейни и вперяет прямой взгляд в побледневшее лицо мастера. – О чем и почему ты открываешь здесь свою пасть, а?
Отпрянув от этого огромного рабочего, мастер скашивает на него свой единственный глаз. С приближением Хейни к прилавку, изменилось настроение слушателей, и мастер это мгновенно чувствует. Оборвался смех, прекратилось журчание пива из крана. Рука Флоры отдыхает на закрытом кране. Бруно вернул сигару в рот и пускает клубы дыма. Единственный глаз мастера как бы спрашивает Пауле, тот кивает головой в сторону прилавка.
– Мы беседуем, – говорит мастер, обращаясь к Хейни, – как и все люди беседуют в эти дни. Не так ли, господа?
– Так, – говорит Пауле, – каждый, у кого накопилось в животе, говорит от сердца.
– Пей, товарищ, пей! – подносит мастер бокал Хейни.
– Я тебе не товарищ, – отталкивает Хейни бокал от себя, – не нуждаюсь в твоих угощениях. Флора, стаканчик водки, – Хейни многозначительно, широким жестом достает из кармана кошелек, расширяет грудь и победоносно оглядывает всех. Грязные пресмыкающиеся, он покажет им, кто тут господин в трактире. Он покажет этому старикашке одноглазому, как раскрывать здесь пасть. И Тильде покажет, которая днем и ночью точит его, чтобы не тратил деньги и соблазнялся питьем.
– Еще стаканчик, Флора.
Хейни опустошает стаканчик одним глотком, чувствует теплоту в теле, и снова:
– Еще стаканчик!
Единственный глаз мастера следит за Хейни и усиливает его гнев.
– Ты… – ударяет Хейни по прилавку – зачем пришел сюда, а? Откуда у тебя так много денег – угощать незнакомых людей пивом, а? Откуда, я тебя спрашиваю?
– Откуда? – посмеивается мастер. – Так девственницы спрашивают, когда видят внезапно брюхо толстяка перед своими зубами. Ха-ха-ха!
Все вокруг покатываются от смеха. Даже Хейни поневоле смеется. И уже одноглазый болтун касается его плеча, и единственный его глаз хитро поглядывает. Хейни смеется, сначала колеблясь и сдерживая себя, а затем – в полную силу.
– Еще стаканчик? – спрашивает Флора.
– Наливай, женщина, и не задавай много вопросов? – отвечает ей мастер.
– Убери свои копыта! – с угрозой в голосе кричит ему Хейни. – Не нуждаюсь в твоем доброжелательстве.
Мастер все же подталкивает стакан в руку Хейни, и тот опустошает его, но кошелька своего не извлекает из кармана. Мастер приходит в себя и возвращается к теме мерзких сегодняшних дней.
– Заткни свою пасть! – орет на него Хейни. – Ты тоже из тех, кто говорит высоким штилем... Скажи мне, откуда ты вынырнул и куда движешься, а?
– Откуда? – пошучивает мастер. – Откуда и куда? И это все, что тебя интересует?
– Такие, как ты, болтуны, поднимаются на трибуны и сбивают с толку своими речами.
– Поднимаются! – поддерживает мастер слова Хейни. – Сбивают с толку народ своей болтовней. Ораторствуют и дискутируют. Хватит. Такие люди, как ты, нам нужны.
– Не болтовня нужна! – ударяет Хейни по прилавку. – Дела нужны!
– Верно, как верен день. Дела! Но кто будет их совершать? Парламенты? Кто, я спрашиваю? Только лидер, который возьмет дела в руки!
– Сами возьмем! Сами, говорю я тебе! – вздымает Хейни кулак.
– Правда твоя, товарищ, – подталкивает мастер еще один стаканчик к Хейни, – сами. Но во главе должен быть один, сердце одно и рука одна. Ибо если каждый по себе, один сделает так, другой – по другому. Порядок должен быть. Один народ и один лидер.
Хейни опрокидывает стаканчик в горло, и глаза его наливаются краснотой.
– Сам я, что ли, этого не знаю? – орет Хейни и покачивается, хватается за прилавок и громко отрыгивает. – Я им покажу! Я! Истинно и справедливо: нам нужен сильный человек. Рабочий, у которого железный кулак! Литейщик нужен! Не мягкотелые черви!
– Женщина, – обращается мастер к Флоре с жалобой, – что это за крепкий напиток у тебя? Лимонад, не спирт. Приготовь настоящую выпивку!
– Я, я приготовлю, – предлагает свою услугу Пауле, заходит за прилавок, и начинает готовить смесь.
– Настоящую смесь, пожалуйста, – торопит его мастер.
Публика наблюдает за торопливыми движениями Пауле, прыгающего от бутылки к бутылке. Шепот переходит от одного к другому посетителю:
– Чашу яда они готовят Хейни.
– Мерзость какая! Надо его предупредить…
– Тебя это касается? Ты что, няня ему?
– Нам нужен сильный человек! – отрыгивает Хейни. – Железный человек! Литейщик!
– Да! – поддерживает его мастер. – Лидер, кулак которого из железа! Германский лидер! Пей, товарищ, пей! Не стакан тепловатой жидкости. Настоящий напиток для мужчин. Напиток для литейщиков. Лей литейщику еще!
Хейни захлебывается и отрыгивает. Множество физиономий сливаются перед его слезящимися глазами в одну серую сжимающуюся картину. Лишь физиономия мастера одна торчит со всей удивляющей его ясностью, устремляя на него повязку отсутствующего глаза и покачиваясь красным свитером, как флагом. Как гребущий веслами, пробивает Хейни огромными своими руками дорогу к флагу, наткнулся, не ухватил, отброшен к прилавку, и перед ним хохочущие физиономии.
– Это я понимаю! – орет он и обоими кулаками ударяет по прилавку.
– Сильный человек! Действовать… Железо! И-и-з ли-и-тейщиков!
– Действовать! – толкает его мастер. – Сильный человек необходим нам! Хотите знать, кто пьет нашу кровь? – оборачивается он к публике, спиной к Хейни. – Англичане и французы, которые навязали нам Версальский договор, и евреи! Нарост они на теле Германии. И кто спасет нас? Сильный человек. Порядок в государстве! Новый порядок!
– Сильный че-е-е-ловек! – хрипит голос Хейни за спиной мастера.
– Иисусе! – шепчет Шенке. – Сатана глаголет из его горла.
– Спаси меня, Боже! – кричит Флора. – Кончится тем, что он зальет весь прилавок своей рвотой.
– Слабая голова у этого парня! – с большим удовольствием тычет одноглазый обвиняющий перст в спотыкающегося Хейни. – Один стакан, и конец дела. Слон в силе и блоха в питье.
Не меньшее удовольствие доставляет публике спотыкающийся и отрыгивающий Хейни, тот самый, у которого гордый и всегда уверенный шаг, и квартира у него хорошая, и жена красивая. Хейни, который никогда не входил трактир, и не пробовал вкус безработицы, и в последние дни похвалялся забастовкой, – вот он, – обхватил прилавок руками, и ноги его не держат.
– Челов-е-е-ек – гхак! Сильный – гхак! Но со…со… социал… демократ! Чтобы поддержал профсоюзы… – гхак!
– Кто тут говорит о политике! – орет Пауле и хватает за воротник пальто Хейни.
– Пьяная свинья! – с отвращением говорит косоглазый картежник.
– Выведите его, – приказывает Флора, – он мне загрязнит весь трактир.
– Грязный пьяница! – почти плачет Шенке.
– Убери свои копыта отсюда! – еще один враждебный и оскорбительный голос.
– Выведите его, – приказывает мастер, – порядок должен быть!
И уже подхватывают Хейни и волокут его тяжелое тело, пытающееся вырваться и не желающее сдвинуться с места. И тут вскакивает горбун, и дает пинка Хейни сзади, да так, что сам чуть не падает. А за ним Пауле, который закатывает рукава, хватает Хейни за воротник, толкает его, и тот падает на пол. Пауле орет:
– Вперед, социал-демократ! Убирайся отсюда, гнойная вонючка! – он волочит Хейни через весь трактир, тот же пытается бороться и что-то бормочет. И мастер у прилавка снова отмахивается тем же жестом, которым отмахнулся от хлопнувшего дверью строителя.
Флора подбегает к печке – подбросить угля, и заслонка ржаво скрипит на оси. Эгон и косоглазый картежник поднимают Хейни с пола, и горбун кудахчет за их спинами.
– Порядок должен быть! – кричит мастер.
Толчок в дверь. И Хейни сын Огня распластался в переулке, словно вырванный бурей, и снег бесшумно падает на него.
Хейни отряхивается и встает. У входов в дома проститутки протирают глаза от удивления: неужели это Хейни упал в снег? Хейни сын Огня?
И женщины с корзинами для покупок в руках застывают? На лицах их удивление сменяет обычное в последнее время выражение отчаяния:
– Хейни сын Огня? Единственный в переулке, который хранил свою прямую гордую походку, и вот, он тоже среди падающих пьяниц?
И они туже повязывают шали на головах, словно вдруг усилилась стужа. Проходит толстая жена Шенке и машет кулаком в сторону жирной Берты:
– Проклятые! И его они втянули в скверну, – и голос ее как голос плакальщицы.
